Буквально вслед за передовыми отрядами советских войск шли отряды наших инженеров, техников, рабочих, которые обследовали состояние предприятий, разрабатывали на месте меры и предложения, как восстановить разрушенные промышленные объекты и пустить их в эксплуатацию. И надо отметить: в очень короткие сроки, зачастую в поразительно короткие сроки, многие заводы и фабрики, а также шахты, рудники, электростанции, железные дороги были вновь введены в действие. И это, несмотря на то, что многие из них были страшно разрушены. Весь этот процесс возрождения находился под неослабным вниманием Государственного Комитета Обороны. Одних его решений и распоряжений по проблемам возрождения нашей экономики, пострадавшей от фашистского нашествия, насчитывается около двух сотен и что особенно важно — все они были практически реализованы.
Следует отдать должное и нашим специалистам, если говорить только о промышленности. Они трудились, не покладая рук, просто героически, как настоящие патриоты. И в первых рядах восстановителей всегда находились коммунисты. Нередко восстановительные работы проводились еще при вражеских обстрелах и бомбежках. Но наши инженеры, техники, рабочие, пренебрегая опасностью, решали сложнейшие производственные задачи, имея перед собой только одну цель — поскорее возродить отечественную индустрию, приумножить тем самым военно–экономический потенциал сражавшейся страны и ускорить завоевание долгожданной Победы. Специалисты знают, например, как напряженно работает паровая турбина. До
2 тыс. оборотов в минуту вращается вал (нередко 50-тонный). И вот на одной из электростанций отступавшие гитлеровцы искорежили почти всю 50-тонную турбину. Разрезали вал, разрезали корпус. Она неизбежно должна была лопнуть. Но инженеры–восстановители, опираясь на поддержку ГКО, правительства, местных партийных и советских органов, разработали оригинальную технологию, сварили корпус, сварили три части вала и турбина заработала. Только лет 5–7 назад она была заменена. А так — все время действовала!
И ведь не случайно уже в первые годы восстановления темпы прироста промышленных мощностей были у нас не 5 и не 7 %, как сейчас, а 20 и 30 %. Во всем этом немалая заслуга принадлежит центральным руководящим органам страны и прежде всего ГКО.
Г. А. Куманев: А как взаимодействовали в ходе войны Государственный Комитет Обороны, Совнарком СССР и наркоматы, осуществляя руководство экономикой Советского государства?
М. Г. Первухин: С полной ответственностью утверждаю, что в той суровой военной обстановке высшие государственные органы в целом функционировали довольно четко и слаженно. Это хорошо видно при рассмотрении деятельности народных комиссариатов. Если в довоенное время (что наблюдается у нас и сейчас) один из руководителей наркомата ссылался на другого («я, мол, тебе сделать не могу, мне трудно, у меня нет мощностей, обратись в другой наркомат» и т. п.), то в годы войны такого практически не было. Ставился, например, вопрос: моему наркомату нужен такой–то металл, такой- то прокат. Так каждый наркомат старался, как эту задачу решить. А уж особенно, если выходило постановление Государственного Комитета Обороны, правительства. В этом случае все делалось, чтобы выполнить его даже с превышением, точно в срок, нередко и досрочно. Это, безусловно, положительный факт в деятельности нашего высшего руководства, нашей промышленности в такой тяжелый период.
Вот еще один эпизод, хотя он имел место уже в самом конце войны. Для современных бомбардировщиков с ракетными двигателями нужна была жаропрочная сталь. И вот эту сталь поручили плавит заводу «Электросталь» под Москвой. И ничего там поначалу не получалось, один брак. Тогда Сталин вызвал Ивана Федоровича Тевосяна (тот был наркомом черной металлургии СССР) и сказал ему: «Товарищ Тевосян, Ваш завод с важным поручением не справляется, а Вы между прочим специалист по спецсталям (Тевосян раньше работал начальником управления спецстали). Надо бы срочно поправить дело. Справитесь?»
Тевосян ответил: «Поеду на завод, разберусь и Вам доложу, товарищ Сталин». И действительно разобрался. Собрал на заводе всех нужных специалистов, опытных рабочих, посоветовался, проследил весь режим, и в течение очень короткого времени коллектив освоил выплавку этой стали. Сам нарком сидел там на рабочем месте как инженер, и ответственное задание было выполнено.
Такой пример весьма характерен для военных лет.
Г. А. Куманев: У нас в различных изданиях о Великой Отечественной войне утверждается, что в то время функции и права СНК СССР расширились. Непонятно, правда, за счет каких органов? Тем более что с образованием такого высшего чрезвычайного органа страны как Государственный Комитет Обороны как раз к нему и перешли важнейшие государственные и правительственные функции. Каково Ваше мнение на этот счет, Михаил Георгиевич? Можно ли утверждать о расширении властных функций правительства в те годы?
М. Г. Первухин: Я думаю, что нет. Наоборот, вся власть была сосредоточена в руках Государственного Комитета Обороны: и военная, и гражданская.
Г. А. Куманев: Но ведь было постановление о расширении прав наркомов?
М. Г. Первухин: Да, оно было, потому что нужда заставила, чтобы наркомы на месте решали ряд неотложных оперативных вопросов.
Г. А. Куманев: Возможно, они решали эти вопросы уже как уполномоченные ГКО?
М. Г. Первухин: Нет, нет. Они решали их официально именно как наркомы. Им предоставлялось право, например, начать какую- то стройку. В мирное время, если надо было организовать какое–то строительство выше определенной стоимости, требовалось решение Совнаркома. Теперь это делалось более самостоятельно, хотя докладывалось правительству о таком решении наркома.
Так что права Совнаркома СССР официально не были расширены, но наркомам, повторяю, было дано право принимать самостоятельные решения во исполнение тех общих директив, которые они получали сверху. Например, спускалось задание — организовать там- то производство танков в таком–то количестве, и Вячеслав Александрович Малышев как нарком танковой промышленности СССР сам решал, где это делать, как делать и т. п. Ему такое право было дано. Как и другим наркомам.
Г. А. Куманев: А в отношении республиканских народных комиссариатов? Их права все–таки как–то расширились? Или они только выполняли директивы сверху?
М. Г. Первухин: Я думаю, они сами эти права взяли себе, несколько расширили. Вот перебазируется завод. Отсюда, из Москвы, разве можно было по пути его следования все предусмотреть? Конечно, нет. Поэтому многие вопросы, связанные с размещением эвако- заводов, их обеспечением местным сырьем, топливом и ряд других проблем решали республиканские наркоматы. Что же касается официального предоставления им расширенных прав, — такого решения я не помню. Наркоматы и наркомы многие вопросы решали самостоятельно, не дожидаясь каких–то особых указаний и директив. Если это, конечно, не противоречило общей задаче. Откровенно говоря местничества в военное время было гораздо меньше, чем сейчас.
Г. А. Куманев: Как был создан Наркомат химической промышленности СССР и когда конкретно состоялось Ваше назначение его наркомом? И еще один вопрос: что стало с Вашим предшественником на этом посту Михаилом Федоровичем Денисовым?
М. Г. Первухин: Начну свой ответ с небольшой истории создания Наркомхимпрома СССР. В годы довоенных пятилеток в результате капитального строительства индустриализация СССР достигла такого уровня, что управлять многоотраслевой промышленностью из одного Наркомата тяжелой промышленности стало просто невозможно. Именно поэтому в январе 1939 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР этот «громоздкий» наркомат был разделен на шесть самостоятельных наркоматов. В соответствии с этим указом был организован и Народный комиссариат химической промышленности СССР. Его первым наркомом назначили совершенно молодого инженера, военного химика Михаила Денисова. Другой подходящей кандидатуры на этот пост тогда не было. Может быть, она и была, но, как говорится, на глаза не попалась. Когда было мирное время, Михаил Федорович Денисов со своей должностью в целом справлялся, и все шло более или менее нормально. Когда же началась Великая Отечественная война и наши химическая промышленность основательно пострадала, он растерялся. Денисов просто не имел необходимого опыта, не был, так сказать, заводским человеком…
И вот мне не по своей воле пришлось вплотную заняться химической промышленностью. Я хорошо помню ночь с 25 на 26 февраля 1942 г. Поздно ночью, как тогда было принято, я продолжал работать в своем кабинете, в Кремле. Вдруг раздался телефонный звонок. Это был Александр Николаевич Поскребышев. Он сказал: «Позвоните товарищу Сталину». Я набрал нужный номер, поздоровался и в ответ услышал спокойный, хорошо знакомый голос вождя: «Политбюро ЦК решило назначить Вас, товарищ Первухин, по совместительству наркомом химической промышленности».
