Вечером появились вражеские танки. И тогда без звонка в Москву был произведен взрыв. Хлынула огромная масса воды, смыв немецкие войска и всю их технику. Ниже Днепрогэса оказались разрушенными противником переправы для форсирования реки.
Я позвонил в Москву и доложил Молотову, что взрыв произведен, хотя его исполнители мне лично об этом не сообщили. Он меня стал критиковать. Мол, как же так: Вам поручили такое важное дело, а Вы упустили руководство из рук. Мне было неприятно, ибо получалось, что я вроде не справился со своим заданием.
Вечером, когда я уже находился в Ставке Верховного Главнокомандования, Сталин подошел ко мне и спросил:
— Ну, как, взорвали плотину?
— Взорвали, товарищ Сталин, — ответил я со вздохом.
— Ну, и хорошо. Правильно сделали. Иначе немцы могли бы проскочить со своими танками. А то, что на правом берегу наши какие–то мелкие части остались, ждать их, когда они придут было уже нельзя».
Следует заметить, что этот взрыв помог нам эвакуировать заводы Запорожья: Запорожский завод ферросплавов, «Запорожсталь», «Днеп- роспецсталь», Запорожский алюминиевый завод и ряд других предприятий. В течение примерно более месяца мы имели возможность все первоочередное демонтировать, причем демонтировали ценное оборудование практически вручную, ибо многих кранов и механизмом не было. Работа по демонтажу и погрузке эвакогрузов велась преимущественно ночью, т. к. противник интенсивно обстреливал левый берег Днепра.
Вот на такие жертвы нам приходилось идти во время войны. Все, что доводилось уничтожать или разрушать при отступлении, мы, естественно, относили на счет агрессора. Ну а когда в 1943 г. из Приднестровья отступали гитлеровцы, они нанесли нам здесь громадный урон: взорвали тело плотины, сильно повредили здание машинного зала и затопили его. Поэтому нашему народу и руководству пришлось приложить огромные усилия, вложить огромные средства, чтобы восстановить Днепрогэс, которая носит имя В. И. Ленина.
Возрожденная станция давно уже в строю, достойно работает, мне известно, что сейчас сооружается ее вторая часть и предусмотрено удвоить мощность ГЭС.
Г. А. Куманев: Как функционировал Совет по эвакуации, велись ли на его заседаниях протоколы, которые пока я так и не обнаружил ни в одном из архивов? Или все его дела оформлялись только в виде решений и распоряжений, как это делалось на заседаниях Государственного Комитета Обороны, даже без заранее объявленной повестки дня?
М. Г. Первухин: Работа Совета по эвакуации проходила оперативно, каких–то продолжительных заседаний не было. Повестка дня подготавливалась Секретариатом Совета по эвакуации во главе с Лаврентием Ивановичем Погребным, который пришел в Совет вместе с Николаем Михайловичем Шверником из ВЦСПС. Он вел протоколы, но я их не читал. Можно у него поинтересоваться. Лаврентий Иванович жив и здоров, насколько я знаю.
Вопросы, обсуждавшиеся на заседаниях, готовились заранее. Их имел Шверник. Рассматривали поступавшие предложения о срочном перебазировании в тыловые районы промышленных объектов, сельскохозяйственных ресурсов, различных учреждений культуры и науки, но, конечно, в первую очередь и прежде всего людских контингентов… На места следования и в конечные пункты прибытия транспортов с эвакогрузами Совет по эвакуации направлял своих уполномоченных. Чаще всего из числа заместителей наркома того или иного народного комиссариата. Каждый из уполномоченных по возвращении из командировки докладывал на заседании Совета по эвакуации, что ему удалось сделать, а что не удалось, и по какой причине. Иногда по ходу дела в Совет вызывались уполномоченные по тем или иным регионам, если там обстановка с перемещением производительных сил складывалась неблагоприятной. В таких случаях вместе с ними и представителями наркоматов мы разрабатывали конкретные предложения, проекты постановлений ГКО или Совнаркома СССР (в зависимости от предприятия или района) и вносили их на утверждение.
Хочу заметить, что с Николаем Михайловичем Шверником было легко и просто работать. Всегда спокойный, рассудительный, по- товарищески простой он располагал к себе. Умел разобраться в сложной или запутанной ситуации, которая зачастую возникала во время перебазирования. В самые тяжелые первые месяцы войны Николай Михайлович никогда не терял духа и уверенности, что все трудности будут преодолены и победа обязательно придет.
Г. А. Куманев: Очень хотелось бы узнать Ваше мнение, Михаил Георгиевич, относительно цифровых данных по итогам эвакуации промышленности, введенных в научный оборот и используемых в ряде изданий по истории Великой Отечественной войны. Сейчас, например, официально считается, что из угрожаемых районов в тыловые районы было перебазировано 1523 предприятия. Эти сведения впервые обнародованы во 2‑м томе шеститомной «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945».
Но ведь это очень сильно заниженные цифры и вот почему. Необходимо иметь в виду, что до войны на территории СССР, временно оккупированной противником в 1941–1942 гг., находилось, по данным известной книги Вознесенского, 31850 заводов, фабрик и других промышленных предприятий, не считая мелких предприятий и мастерских. И если советским людям из этого числа промышленных объектов удалось эвакуировать лишь 1523, то куда подевались более 30,3 тыс. предприятий? Оставили врагу или взорвали, разрушили? Вообще возможно ли было в таком случае, именно при таких размерах потерь осуществить успешную военную перестройку нашей индустрии и развернуть на Востоке страны вторую оборонную базу по массовому производству продукции, необходимой для фронта?
Для того чтобы разобраться во всем этом, видимо следует предпринять дополнительные поиски и новые подсчеты.
М. Г. Первухин: Безусловно.
Г. А. Куманев: Лично мне думается, что большая неточность в подсчетах эвакуированных предприятий связана с наличием при перебазировании производительных сил огромного количества так называемых бездокументных грузов. Ведь значительное число промышленных объектов действовало, как говорится, до последнего часа, давая продукцию, так необходимую фронту, действующей армии.
Поэтому распоряжения об их срочном перемещении в тыл давались зачастую из центра по ВЧ или даже местными органами в устном плане. В таких условиях просто невозможно было производить описи эвакооборудования и материальных ценностей, составлять акты объектов, подлежащих вывозу на Восток, скреплять эти документы подписями, печатями и т. п. Вот почему считаю, что к итоговым данным по эвакуации промышленного оборудования следует относиться достаточно критически, ибо они так или иначе не учитывают перемещений в восточные районы огромного количества бездокументных грузов и таким образом принижают этот выдающийся трудовой подвиг советского народа.
М. Г. Первухин: Ваши замечания о слишком заниженном официальной статистикой общем количестве перебазированных предприятий мне представляются интересными, заслуживающими внимания. Действительно, бездокументные грузы во время эвакуации составляли большой процент. И учесть их при подведении ее итогов было крайне сложной задачей. А сейчас, почти через четверть века, сделать это еще труднее. Ведь фактически никаких сопроводительных документов они не имели. Но все же надо попытаться все эти цифры уточнить. Мне кажется, в первую очередь необходимо тщательно изучить и использовать в местных архивах, включая архивы промышленных предприятий, статистику, документы военных лет по интересующему нас вопросу (если, конечно, они сохранились) и определить, какое же конкретно оборудование, в каком количестве поступило в тыловые районы из западной зоны и где оно, в каком количестве, на каких родственных заводах и фабриках было размещено и установлено во время войны.
Г. А. Куманев: А из каких регионов страны, по Вашему мнению, эвакуация прошла менее успешно. Имеется, к примеру сообщение наркома черной металлургии СССР товарища Тевосяна на имя И. В. Сталина, направленное в октябре 1941 г., в котором говорится, что эвакуация предприятий черной металлургии из Донбасса фактически оказалась сорванной.
М. Г. Первухин: Мне кажется, мы мало вывезли в результате быстрого наступления врага и из Белоруссии, хотя там промышленных предприятий не так уж много и было. То же получилось и на Правобережной Украине, где все–таки не успели многое подготовить и вывезти. С Левобережной Украины перебросили на Восток гораздо больше промышленного оборудования и других материальных ценностей, в том числе очень важных. Например, на заводе «Запорож- сталь» был первый в Советском Союзе прокатный стан холодного листа. Его пустили в действие за 2–3 года до войны. Этот лист идет для производства автомобилей, минометов, гильз снарядов. И вот такой уникальный стан нам удалось вывезти вместе с электропечами.
