Я плыл вперед и, оказываясь на гребне волны, видел, как разбивается впереди прибой. За каждой волной море вставало, как на краю света, белая пена рассыпалась брызгами, и все бурлящая громада обрушивалась на песок. Здесь так просто не выплывешь.
Волны толкали меня вперед, пока особенно большая не подхватила и не поволокла за собой, вздымаясь все круче и круче. Я оказался под гребнем и вдруг понял, что меня сейчас швырнет. Набрав побольше воздуху, я нырнул в волну и стал пробиваться обратно сквозь плотную массу воды. Даже так она чуть не уволокла меня за собой, в бурлящую пену. Следующая волна была почти такой же большой, и мне пришлось плыть изо всех сил, чтобы выбраться раньше, чем она разобьется. На гребне я оказался в ту секунду, когда волна встала вертикально, и, обернувшись, увидел футах в пятнадцати внизу взбитую в пену воду. Это черное там внизу – камень? Риф – прямо подо мной? Жалобно скуля, я отплыл подальше, чтобы не попасть в волну вроде тех двух, что чуть меня не утопили. Мысль о рифе ужасала. Я слишком устал для таких испытаний. Я хотел плыть к берегу. Он был так близко. Может быть, я видел не риф, а просто черную воду, но ошибка могла стоить мне жизни. Я некоторое время плыл, изучая прибой. Там, где волны разбиваются первыми, должно быть самое мелководье, и камни, если они есть, окажутся именно там. Поэтому я поплыл вдоль берега к тому месту, где волны разбивались позже всего. Холод и страх вернулись с новой силой. Я решил рискнуть.
Приходилось следить за волнами: если бы волна разбилась до того, как накатит на меня, она бы утащила меня с собой и больше не выпустила. Нет, надо было вскочить на волну и скользить с ней, как мы развлекались в Онофре. Если как следует рассчитать, волна вынесет прямо на песок. Это мне было и нужно. Оставалось дождаться большой волны, однако не слишком большой – средней. Обычно волны набегают по три: большая, потом две поменьше, но, плывя в темноте, я не мог уловить никакого порядка. Крутя головой взад-вперед, я нечаянно глотнул воды и чуть не пошел ко дну. Нет, так не годится. Я лег на спину и поплыл, намереваясь скользнуть со следующей волной. Если меня выбросит на камень, значит, так тому и быть. Выбирать не приходилось.
Когда волна приподняла меня, усталость куда-то исчезла, хотя руки и ноги по-прежнему слушались плохо. Я перевернулся на живот и поплыл вдогонку. Чего бы только я не отдал за пару Томовых ласт, сейчас, когда нужно было настичь убегающую волну! Однако я все же нагнал ее, она подхватила меня и понесла. Когда она собралась отхлынуть, я был уже на самом гребне. Меня бросило вперед и ударило животом о воду. Будь это риф, мне бы пришел конец, но это оказалась вода, и я стремительно заскользил вперед вместе с клочьями белой пены.
Однако волна выдохлась слишком рано. Я, отдуваясь, барахтался в пене. Попробовал достать дно – ушел под воду и почти сразу нащупал ногами песок. Оттолкнулся, вынырнул и увидел позади следующий гребень. Я подобрался в комок и отдался на волю волны – обычный прием, когда катаешься на волнах, но совсем не годный при моей теперешней усталости. Я еле-еле вынырнул обратно, когда движение к берегу прекратилось. Однако теперь я мог стоять, шатаясь, на твердом хорошем песке! При первом же шаге ноги подломились, я рухнул. Вся вода, выброшенная на берег последними несколькими волнами, хлынула в эту минуту обратно, и я, стоя на карачках, цеплялся пальцами за струящийся песок, покуда надо мной проносилась вода и пена. Потом она схлынула, и я заковылял к берегу.
Как только береговой вал остался позади, я упал. Весь пляж устилал слой грязных подтаявших градин. Брюшные мускулы наконец расслабились, меня стошнило. Я и не знал, что столько наглотался воды. И пусть. Это была блевота победителя.
Значит, все-таки выбрался. Отлично и замечательно. Однако праздновать победу не приходилось, поскольку сразу встала целая куча проблем. Снег временно перестал, но ветер по-прежнему пробирал до костей. Я пополз по пляжу к уступу. Узкая полоска песка, обрыв в три моих роста – это может быть любое место на Пендлтонском берегу. Уступ немного заслонял от ветра, и я привалился за валуном, среди осыпавшихся со склона камней. Принялся растираться руками и тем временем огляделся по сторонам. Со стороны моря все закрывали освещенные луной облака. Пляж тянулся в обе стороны, заляпанный черными кучами водорослей. Меня начал бить озноб. Одна куча водорослей была более ровной и правильной, чем остальные. Я встал, чтобы получше рассмотреть, и сразу оказался на пронизывающем ветру. И все же эта куча водорослей… Я обошел валун, стараясь не спешить, чтобы не упасть.
Дыра в уступе, которую я поначалу не заметил, оказалась устьем глубокой расщелины. Ручей, который из нее выбегал, вырыл в песке русло. Я съехал по песку к воде, наклонился попить – как ни странно, меня мучила жажда, – потом выпрямился и с трудом полез на противоположный склон. Песок осыпался. Ругаясь и отдуваясь, я вынужден был вползти на карачках и только потом встать.
Теперь я мог рассмотреть черное пятно. Подозрения мои подтвердились. Это была лодка, вытащенная к самому обрыву. «Да, – сказал я себе. – Не торопись, упадешь». До лодки оказалось дальше, чем я думал поначалу, но я кое-как добрел, спрятался с подветренной стороны и взялся задубевшими пальцами за планшир.
В лодке было два весла и ничего больше, так что нельзя было сказать наверняка, но я не сомневался: это двойка, которую мы тащили за собой на буксире. Они добрались до берега! Том скорее всего жив!
Я, с другой стороны, был почти мертв. Спутники мои, надо полагать, были где-то поблизости – вероятнее всего, в расщелине, – но идти за ними не было никаких сил. От холода и слабости я не мог даже подняться. Мало того, даже когда я просто сидел, голова все время стукалась о борт лодки. Я понимал, что совсем плох. Столько проплыв, обидно было умирать, и я встал на колени. Какая жалость, что в лодке ничего не оставили, кроме весел. Раз так… Я думал со скоростью улитки, как пьяный. Одна мысль в минуту, такая же медленная и спотыкающаяся, как мои шаги. «Надо… спрятаться… от ветра… ага». Я подполз к большой куче водорослей и потянул верхний слой. Стебли спутались и не отрывались. Я обозлился. «Ну же, глупые водоросли, рвитесь!» – бормотал я, покуда не добрался до середины кучи, которая еще не промокла. Сухость согревала, как тепло. Я надрал столько черных стеблей, сколько мог унести, и, шатаясь, добрел с ними до лодки. Уронил водоросли.
Стал толкать лодку – она показалась каменной. Я застонал. Надавил что есть силы на планшир – она слегка качнулась. «Ну же, лодка, переворачивайся». Мне было странно и боязно, что я так ослабел – в другой день я бы перевернул ее одной левой. Теперь же перевернуть эту сволочную лодку было подвигом. Я вытащил весла, подсунул одно под киль, приподнял лопасть и уложил на рукоять другого, которое упер лопастью в песок. Так лодка накренилась, я обошел ее, встал на нижний планшир и со всей мочи потянул за верхний. Лодка перевернулась, я еле успел плюхнуться на брюхо, чтобы не пришибло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
