Нечаянно выплеснулось вдруг на страницу такое вот отнюдь не лирическое отступление от магистральной темы. По слухам, такой прием был в ходу среди пишущей братии в шестидесятых-семидесятых годах. Это называлось так: высказать серьезное как бы в порядке бреда… Что порой случалось и невпопад. Однако искушение пишущего подчас бывает столь сильным, что противостоять ну никак нельзя. И тогда, кажется, был тот самый случай.
БОЛЬНИЧНЫЙ ДЕКАМЕРОН
Часто к нам наведывался лысый бородач. Никто не знал его имени, однако признавали за своего. Специально для него кто-то поставил возле вешалки обшарпанный стул. Незваный гость сиживал на нем часами, как правило молча или же — по обстановке — деликатно в кулак покашливая. Таким образом выказывал вроде б как личное отношение к обсуждаемым вопросам, особенно к репликам, анекдотам. Кстати сказать, некогда на русской сцене существовало ходячее амплуа: молчаливый резонер. Оный изредка ненавязчиво — по ходу действа — бросал в публику прописные истины. Порой в том действительно была нужда, дабы сидящие в зале (и особливо в дорогих ложах) не дремали. Ну и, разумеется, все-все понимали, что оно и к чему.
В тот день молчун вдруг заговорил… Будто на ответственном собрании. Даже встал со стула.
— А вот в Соликамске имел место аналогичный случай. Был человек — и не стало человека. Протоколы же так оформили, якобы несчастный хиляк от рождения, к тому ж подхвативший неизлечимую инфекцию. Ну и, соответственно, медицина оказалась бессильна.
Вся палата встала на уши. Поднялся даже лежачий Сергеич: сел поперек койки, свесил ноги на пол.
В Соликамске возле ДК произошла уличная драчка. Больше всех пострадал 27-летний монтажник-высотник Сергей Т., ростом 182 сантиметра, косая сажень в плечах.
Спортсмен, рапирист-перворазрядник. Можно сказать, Сирано де Бержерак двадцать первого века. Бросился защищать от хулиганов проходящую мимо клуба незнакомую девушку. За что и был примерно наказан: получил ножевое ранение в область сердца и несколько ударов монтировкой по голове.
В тот вечер, после девяти, пострадавшего по «скорой» доставили в больницу № 2. И только через полсуток врач приемного отделения зарегистрировал следующее: пациент в сознании, состояние удовлетворительное. После первого анализа обнаружились явные признаки внутреннего кровоизлияния. На операционный стол бедняга попал лишь в 18.05. По ходу дела выяснилось: на складе нет донорской крови нужной группы. Послали нарочного в Березняки. Да пока волынили, «рыцарь» улетел на небо.
Тяжелый, преступный случай. Местные же медики представили происшествие как роковое стечение не связанных меж собою обстоятельств. Соответственно протокольно оформили. Значит и виновных нет… Приняли версию врачей и страховщики, юристы отводили глаза. Придуривались судебные чиновники — отказывали мечущейся матери покойника в возбуждении судебного производства. Казенная логика такова: «Сын ваш уже не воскреснет, медикам же испортите настроение и карьеру».
Так нынче рассуждают многие должностные лица, а также определенного склада обыватели, пока самих не клюнет петух жареный в причинное место. Вот тогда уж они подымают хай, вопят: «Не было и нет справедливости!» Сломя голову бегут аж в Страсбургский суд. Иные — хотя и с запозданием — добиваются… компенсации в иностранной валюте.
Такова теперешняя действительность: смесь хорошо организованной путаницы в сочетании со столь же хорошо организованной преступностью. Страдает же народ — он за все и расплачивается.
Учитель истории города Соликамска решила провести собственное — гражданское! — расследование обстоятельств гибели рыцаря чести из уральского райцентра. Окольными путями удалось добраться до первичных документов. Подтвердились худшие предположения… Карта стационарного больного противоречила формулировкам посмертного диагноза. При этом время и числа оказались разные. Выводы экспертной комиссии, представленные в суд, вызывали сомнения в достоверности. Имели место и другие несоответствия. Чувствовалось, на узкой дорожке стеной стояли единомышленники: в лице судебного гистолога, патологоанатома и эксперта страховой компании. Объединял этих господ коммерческий интерес… В итоге суд принял решение в пользу больничного персонала «на основании отсутствия причинно-следственной связи». Посмертно Сергею Т. приписали инфекционное заболевание на фоне несвертываемости крови.
Спорить с врачами — дело неблагодарное, опасное. Не ровен час сам окажешься на больничной койке. Да и честный ходатай (чаще, конечно, журналист!) может оказаться в безвыходном положении, тогда уж пиши пропало. В мире Гиппократа действует неписаная заповедь: «На каждом шагу благодари да кланяйся!».
Об этом и написала старая учительница Ольга Сухова мужественные заметки, адресовав их не местному прокурору, а убитой горем матери, потерявшей на старости лет надежу-сына. Местная газета не побоялась — предала материал гласности, отведя целую полосу.
Наш сиделец, припадая на правую ногу, смотался в свою палату, через минуту возвратился на насиженное место. Газету — мятую-перемятую — пустил по кругу. Кроме статьи «Утри слезы, мать» в полосе оказался заверстан фотоснимок плачущей женщины.
Мы проштудировали статью от корки до корки. Ситуация в Соликамской клинике была, что называется, разобрана по косточкам. При этом чувствовалось, что писал дока. Автор, как историк, сопоставил обстоятельства в ретроспективе — нынешнего и недавно прошедшего времени… Я не поленился — пристроился на углу стола и переписал из большой статьи первый абзац в свой блокнот.
«В свете происшедшего вспомнился мне наш город Николаев советской еще поры…
Был ослепительно-яркий солнечный денек. Пляж, усеянный бронзовыми телами беспечно отдыхающих. Музыка. Смех. Легкий бриз, шум набегающих волн… Внезапно все стихло. По радиотрансляции раздался тревожный голос диктора: «Внимание всем! Час назад на крутом спуске Привозной улицы с рельс сошел трамвай. Есть пострадавшие. Срочно требуется донорская кровь. Много крови, товарищи! Желающих сдать свою кровь у входа на пляж ожидает автобус». Вмиг опустел берег. В то же время возникла очередь на полтора квартала у подъезда горстанции переливания крови».
В голове автора возник принципиальный вопрос: почему же теперь в Соликамске никто не обратился за помощью к гражданам. Тем более что здесь проживает более 260 только почетных доноров… По сути, вопрос был риторический. На него ответили мои сопалатники:
— Медицина теперь напрочь скурвилась, — глядя почему-то в пол, изрек предприниматель Сергей. Тяжело поднялся со своего ложа и с незажженной сигаретой в зубах ринулся в коридор.
Следом, будто по мановению руки невидимого режиссера, митингово прозвучали рубленые фразы:
— Медицина теперь сверху донизу продажная.
— Держится на трех китах. Зовутся они «халява», «взятка» и «наглая ложь».
В проеме дверей, будто по вызову, обозначилась фигура санитарочки:
— А чего это мальчишки сегодня расшалились?
— С киселя, с киселя. Оказался очень крепкий. В голову ударил.
— Доктора вызвать, что ли.
— Пока терпимо.
Тут и «гегемон» подал свой голос:
— Эх, жаль паренька из Соликамска. Ведь не за понюшку сгинул. А матери-то каково!
— Такие теперь в нашей медицине кадры, — заметил с порога рассудительный Сергей. — Я немного в курсе ситуации… Спецы, знавшие себе цену, в смутные времена в Израиль, в Штаты эмигрировали. Там нашли вторую родину, но уже не с большой буквы… Живут припеваючи. А их места на территории бывшего Союза заняли временщики, полупрофессионалы, горемыки разные, чтобы переждать неудачную полосу жизни. Так что не они для медицины, а медицина для них. Понятно, есть приятные исключения, есть даже фанаты… Но не они делают погоду в ведомстве Гиппократа.
Сказал так сказал! Жириновский нашему Сергею в подметки не годится. Оказалось, что это не вся еще правда.
От кого от кого, а от нашего богомольца этакой прыти никто не ожидал. Дедушка Беленький не только поднялся с койки и встал на резвы ножки. Держась за спинки чужих кроватей, вышел в центр палаты и, опершись рукой о спинку стула, заявил:
— Слушайте… Лучшие доктора теперь базируются не в столицах, как было прежде, а в глубинке, в провинции. Там ведь нормальному человеку прожить легче и проще. Но главное — нет этой… испепеляющей душу суеты. И нет бешеной гонки за презренными дензнаками с ликом сатаны.
Вся палата замерла и затаила дыхание. Приготовились выслушать нравоучительный акафист на тему житейского моралите. К сожалению, речь философа, как всегда, была краткой. Уже на возвратном пути к казенному ложу вполоборота к слушателям выдал он такую информацию:
