В неподвижно застывшей настороженной позе Сноудена чувствовалось нервное спокойствие. Он слушал Элизабет, но больше не пытался разубедить её. В темноте были видны его светлые волосы, но Элизабет не могла посмотреть ему в глаза.
— Но что насчет Клондайка? Что ему за дело до Клондайка? Что могло случиться на Клондайке? — К горлу подступала желчь, и Элизабет пришлось поднять руки и прикрыть рот. Поскольку в той отдаленной части страны случилось лишь одно, до чего Элизабет было дело — там умер её отец. Она знала, что Сноуден в ответе и за это, не совсем понимая как именно. Она все отступала, одной рукой опираясь на стену, и вслух собирала кусочки мозаики вместе. — Те деньги, что вы прошлой осенью дали матушке, вы ведь украли их? Вы не собирались отдавать нам долю отца. Вы убили его за эти деньги и оставили бы их все себе, но смекнули, что можно заработать и больше, если поддерживать отношения с его вдовой и дочерьми. И жениться на одной из них. — Она подняла руки, прикрыла ладонями глаза и простонала: — О Боже.
В следующую секунду Сноуден подошел к ней и отнял руки от лица. В струящемся в окошко над дверью лунном свете стали видны его глаза, и в них Элизабет увидела безыскусную неистовую алчность, из-за которой Сноуден и начал охоту на неё и близких ей людей.
— Вы переутомились, дорогая, — повторил он. Уговаривающие нотки пропали из его голоса. Сейчас он попросту говорил, что произойдет. — Вы нездоровы, а в вашем положении это может быть опасно. Сколько женщин умирает, пытаясь подарить жизнь своим драгоценным малюткам? Думаю, стоит уложить вас в постель и держать там так долго, насколько возможно.
Элизабет попыталась отстраниться от него, но он крепко держал её за руки. До неё наконец-то начало доходить, на что в действительности способен человек, с которым она прожила так много месяцев, и тошнота прошла, сменившись паникой. Это неприметное квадратное лицо за считанные минуты превратилось для неё в смертельную угрозу, и хотя Элизабет убеждала себя закричать, охвативший её страх был так силен, что вопль застрял в горле. Последнее, что она помнила до того, как лишилась чувств — как Сноуден грубо подхватил её на руки и понес по лестнице наверх.
Глава 25
Пароход «Кампания» судоходной компании «Кунард Лайн», следующий из Нью-Йорка в Гавр через Саутгемптон, отходит в полдень от пятьдесят четвертой пристани. На борту будут находиться также известные пассажиры: направляющаяся в Монте-Карло Грейс Вандербильт и возвращающиеся в родовое имение герцог и герцогиня Мальборо.
Из колонки светских новостей в «Уорлд Газетт», вторник, 17 июля 1900 годаВо вторник жара спала, и для Дианы Нью-Йорк уже успел превратиться в смягченное ностальгическими красками место, откуда она собиралась уехать навсегда. Густая листва деревьев небольшого парка зеленела, как никогда прежде.
— Шунмейкеры всегда были любвеобильны, — тихо заметила тетя Эдит. Они с племянницей сидели рядышком на обтянутом потертым жаккардом шезлонге у окна в большой гостиной и допивали кофе: Диана в синем хлопчатобумажном платье, а тетушка в белом. Утренний свет почти ослеплял, отражаясь от фарфоровых чашек и падая на тонкие пальцы пожилой леди. «Как мелодраматично, — думала Диана, — что все вокруг начинает исчезать». Завтрак закончился, совсем недавно пробило восемь, и через час или два она пойдет на запад, к пристани, где её уже будет ждать Генри. Они договорились, что Генри купит билеты в последний момент, дабы избежать упоминания о бегстве в газетных новостях, а затем встретится с Дианой, и они вместе сядут на корабль прямо перед отплытием.
— Но не старый Уильям Шунмейкер, это просто невозможно, — рассеянно ответила Диана. Она все думала о пока что спрятанном под кроватью маленьком саквояже, в котором лежали несколько её любимых книг и другие необходимые вещи, и размышляла, как бы незаметно пронести его от спальни до входной двери.
Миссис Холланд бросала любопытные взгляды на перешептывающихся на шезлонге родственниц. У Дианы всегда было много общего с тетей Эдит, и каким-то странным образом она чувствовала, что пожилая леди поймет её поступок. Но девушка не стала рассказывать тетушке об их с Генри замысле. В душе боясь, что обо всем узнает мать, Диана лишь скармливала тете обрывки рассказов об увиденном за границей и очень общими фразами намекала на происходящее между ней и Генри.
— О, но в молодости… — говорила тетушка, словно обращаясь к окну. — Генри — его вылитый портрет.
Диана отвлеклась, увидев, что мать отложила утренние газеты и пошла к шезлонгу. На миссис Холланд было строгое приталенное платье винного цвета почти без оборок, и её взгляд был таким же строгим.
— О чем разговариваете?
Эдит посмотрела на невестку, словно на знакомую, о существовании которой давно забыла, но внезапно увидела перед собой, и отстраненно улыбнулась.
— О… о древней истории, — ответила она.
— Диана, — продолжила миссис Холланд, не обратив внимания на слова Эдит, и встала между двумя романтичными особами, разрушив идиллию. — После завтрака у нас осталось много выпечки. Не отнесешь ли её сестре?
С того места, где сидела Диана, миссис Холланд, казалось, окружало смешение поколений: портрет покойного мужа над каминной доской, множество истертых кресел-бержер, кожаные панели и небольшие декоративные столики, турецкий уголок слева. Услышав простую просьбу матери, Диана тотчас смекнула, как улизнуть из отчего дома вместе с саквояжем. Вот только уйдет она раньше, чем собиралась, и оставшиеся на прощание с домом минуты резко сократятся. От этого потрясения с Дианы мгновенно слетел весь налет дерзости. Она не тронулась с места, переводя взгляд с матери на тетку и поправляя широкий пояс на тонкой девичьей талии.
— Значит, ступай, — поторопила её миссис Холланд. — Можешь взять экипаж.
Диана постаралась выйти из гостиной, не оглядываясь: единственный способ уйти навсегда — сделать это как можно быстрее.
Добравшись до дома Элизабет, Диана сказала новому кучеру, Дональду, что хочет пройтись домой пешком, благо погода ясная и нежаркая. Она взяла большой бумажный пакет с выпечкой и свой маленький саквояж, который прятала под полой длинного плаща — хотя Дональд и не смотрел на неё — и поднялась на крыльцо к входной двери. Хотя она знала, что Элизабет не любит Сноудена, сестра казалась счастливой в семейной жизни, и Диана радовалась, что из сестер Холланд именно старшей, а не младшей, пришлось менять девичью фамилию на титул миссис Кэрнс. Ведь было время, прошлой зимой, еще до возвращения Элизабет, когда миссис Холланд просила Ди быть поласковее с бывшим деловым партнером отца, сделавшим для их семьи столько хорошего. И с этой нежной благодарностью — за все, от чего он спас Элизабет и чего не лишил её саму — Диана поприветствовала зятя.
