сразу несколько штук. Я ему говорю:
— Зачем ты их везде за собой таскаешь?
— В Москве нет ведер, а тут они дешевые.
— Ты ненормальный, что ли? Ведра в Москву повезешь?
— Да, я повезу их в Москву. Маме нужно солить капусту.
Тут выглядывает пилот и говорит:
— Здравствуйте, товарищи артисты!
— Здравствуйте!
Мы расселись, как куры на насесте, смотрим друг на друга.
— Все нормально?
— Нормально. А тут нечем пристегнуться? — спрашиваю я.
— Пристегнуться нечем. Мы тут над лесочком низко полетим, так что бояться нечего, но когда будем взлетать, чтоб нам не перевернуться, надо, чтобы никто не ходил в конец самолета. Один шаг в хвост, и мы на этот хвост встанем — и капец!
— Хорошо, поняли, — ответили мы, зеленея от страха.
— Тогда взлетаем, — сказал пилот и закрыл дверь своей кабины.
Когда мы начали взлетать, покатились эти злосчастные ведра. Илья кинулся за ними в хвост, а мы все хором как рявкнем на него:
— Дурак, сядь на место!
Нас всех прошиб холодный пот. Взлетели почти вертикально. Когда самолет набрал высоту и выровнялся, все расслабились. Через два часа мы приземлились на какой-то опушке. В какой-то момент ведра кто-то спрятал, да так, что он их просто не мог найти.
— Где мои ведра? — кричал он.
— Украли! Это такой дефицит, вот их и украли, — прикололся кто-то из музыкантов.
Приехали в гостиницу, и я завалилась спать. Потом зазвонил будильник, я встала, накрасилась и поехала на работу, буквально падая с ног.
Сейчас я пишу тебе, сидя в гримерной. На сегодня концерты закончились. Их было три. Как я осталась в живых, не знаю!
В Москве сейчас 17.30, а у нас 23.30. Мы едем обедать, потом автобус до Мирного. Помнишь, как мы прошлый раз ехали по пыльной тайге? Одна радость, что кругом елки стоят. Во сколько будем в Мирном, не знаю, но понимаю одно: мне надо выспаться за все эти дни. Я очень хочу тебе позвонить. Может быть, мне это удастся сделать перед отъездом в Мирный?! Очень хочется услышать твой голос. Я так сильно скучаю по тебе и по сыночку Алешеньке. Как вы там без меня, мои любимые?
Ладно, пойду помогу Ире собраться в дорогу. До завтра. Я тебя люблю! Очень! Очень!
25 октября
Слава богу, что я тебе вчера дозвонилась, но из кабинета директора толком поговорить так и не удалось. Ну, ничего, завтра дома вдоволь наговоримся!
Вчера после четвертого концерта я даже не верила, что этот день закончился.
Утром, поспав 2,5 часа, мы пошли работать, засыпая, просто валились с ног. Выпили много кофе. На третьем концерте после песни «Зима», когда я взяла последнюю высокую ноту, поклонилась и стала общаться со зрителями без музыки, тут же, на втором слове голос как бы сорвался и не как-нибудь, а просто пропал. Я жутко испугалась, попробовала снова что-то сказать, зал замер, и опять ничего не получилось. Тогда я ушла со сцены, и стал работать Илья Толин. А я, невыспавшаяся, уставшая, без голоса, разревелась в гримерке перед всеми музыкантами — нервы не выдержали. Ребята сидели молча, я видела, что они за меня переживают.
Когда я успокоилась, они подбодрили меня, и мы решили, что после Толина отработаем под «фанеру», что же делать, раз так случилось. Я боялась, что скажут люди, ведь они сразу все заметят. Может быть, просто остановить концерт? Но ребята убедили меня выступать. Мы составили новую программу и пошли работать. Когда все вышли на сцену и заняли свои места, то пошла совершенно другая песня, а не та, что была первая в списке. Вместо композиции «До свиданья, любовь» пошла песня «Первое письмо», а я без голоса. Звукорежиссер Дмитрий Колесник все перепутал. Ты представляешь, мне ничего не оставалось, как запеть — и я запела тихонько и пела так до конца песни. Я не виню Диму, просто все настолько устали, и неудивительно, что вместо четвертой песни он поставил третью.
Последний концерт прошел нормально. Потом я позвонила тебе, без голоса, на последнем издыхании. Мы собрали вещи и ушли отдыхать. У меня была одна мечта — выспаться!
Ребята сказали, что мне необходимо выпить коньяку. За разговорами обо всем мы просидели до 4 утра, затем мы с Ирой ушли спать. Проснулись в три часа дня по местному времени. Попили чай, накрасились и пришли в ДК. Я сейчас пишу тебе отсюда. Уже полчаса как должен был начаться концерт, но у нас опять беда: магнитофон зажевал кассету и сломался. Сейчас его чинят, что будет дальше, я не знаю. Но скандал нам точно обеспечен!
Напишу тебе позже. Целую.
26 октября
Мы задержали концерт на целый час. Магнитофон сделали, но, как сказал звукорежиссер, его срочно нужно продавать. Отработали два концерта и поздравили друг друга с окончанием гастролей.
Ночью мы остались с Ирой вдвоем. Она пила коньяк за окончание поездки, я вино, и мы смотрели фильм «Обыкновенное чудо». Наши ребята ушли в гости к аппаратчикам, часа через два они пришли, и мы вместе просидели до 6 утра. Наболтались вдоволь, насмеялись. Одним словом, эта поездка нас как никогда сблизила, и это здорово! Дай Бог, чтобы навсегда!
Мы возвращаемся домой, в Москву. Нам предстоит проделать сложный путь, так как лететь целых восемь часов, но меня это не пугает, так как сегодня я увижу тебя и мы опять будем вместе. Мне так тебя не хватало. Я целыми днями, несмотря на усталость, думала о тебе, и мне становилось легче. Неужели я сегодня тебя обниму и поцелую?!
До встречи, дорогой!
Вот такие забавные были по тем временам у нас гастроли. Вы, наверное, удивлены таким подробным описаниям того, что происходило в то время. Дело в том, что я вела дневники много лет, начиная с детства, записывая туда в мельчайших подробностях яркие события своей жизни.
Гастроли в Германии
Жизнь с Сережей текла своим чередом. Я вспоминаю, как в наш самый первый Новый год он подарил мне цветок орхидеи в красивой коробочке, которую привезли аж из Голандии. В Москве в то время такого цветка было не найти и днем с огнем. Это сейчас в магазинах есть абсолютно все и даже больше! А для меня тогда он как будто звезду с неба достал. Сергей был всегда очень нежным и внимательным и, главное, понимал меня с полуслова. Он был моложе меня на девять лет, но я этого не чувствовала, и меня эта
