– Не все участвуют в таких заварушках.
– Еще бы! Ну что, Талицкий… надо собирать вещи и двигать в Вустер. Сидя на озере, ничего не узнаем. Аванс мы получили – надо отрабатывать.
– Когда едем?
– Завтра… – Брэдли сделал небольшую паузу и покосился на небо. – Завтра и отправимся.
27
Наверное, когда я впервые оказался на улицах Ривертауна, то был похож на удивленного провинциала, который перебрался в уездный город из таежной деревушки. По крайней мере, когда мы добрались до Форт-Росса, Михалыч именно так и выглядел: местечковым жителем, ошалевшим от новых впечатлений, видов и запахов.
Он стоял и, разинув рот, рассматривал дома и прохожих этого «чужого мира». Потом, уже гораздо позже, Михалыч признался, что в первый момент его посетило необъяснимое чувство кинематографичности. Видимо, он как-то иначе представлял себе русские земли и Форт-Росс. Не знаю, может быть, каким-нибудь северным поселком, где всего два кабака, пьяные старатели, палящие из револьверов, медведи на улицах и непроходимые снега. Нет, батенька, это город! С заводами и фабриками! Пусть эти заводы невелики, но они работают! Здесь, между прочим, есть публичная библиотека и театр! Про него мне Андрей Викентьевич рассказывал. Он музыку писал для одной постановки. Даже каток есть, где каждую субботу и воскресенье играет духовой оркестр и собирается «чистая» публика.
Отчасти Михалыч прав! Возникает определенный когнитивный диссонанс. Наши бедные мозги, забитые штампами, выхватывают определенные детали и впадают в глубокий ступор. Тогда – что уж греха таить – я ловлю себя на мысли, что все это напоминает съемочную площадку, где актеры разыгрывают пьесу о героике холодных земель. Кажется, что сейчас раздастся стук хлопушки и послышится голос режиссера: «Внимание! Мотор!» Увы… Ты оглядываешься – и не видишь ни камер, ни софитов!
Вместо них по заснеженной улице прохаживается участковый пристав в мохнатом форменном малахае, черном двубортном полушубке с бронзовой бляхой на груди. На поясе, в закрытой кобуре – револьвер. Шестизарядный, сорок пятого калибра. Кстати, здешние законники не носят шашек. Вместо них – увесистые тесаки с тяжелой бронзовой гардой. Я не великий знаток холодного оружия, но это оружие чем-то напоминает русский пехотный тесак образца 1848 года. Есть некоторые различия в форме рукояти, но очень, очень похож. Был у меня такой. Один клиент подарил.
Вот идет женщина с корзиной. Теплый платок, под которым видна меховая шапочка-таблетка. Богатая, отделанная лисой шубейка, белые унтята с вышивкой. Проедет мужичок на санях-розвальнях или охотник-промысловик на собачьей упряжке. Рядом с гостиницей – бородатый дворник в заячьем треухе. Он лениво машет лопатой и поминутно прерывается, чтобы закурить или перемолвиться словечком с каким-нибудь прохожим.
Реальный мир… Хоть и «призрак».
Мы остановились в хорошо знакомой гостинице. Хозяин, Лука Фомич, даже на крыльцо выскочил, чтобы встретить «дорогих гостей». Хм… Знаю, чего он так перед нами стелется, но про это мы позже поговорим. Вдумчиво и серьезно, чтобы не оставлять перед отъездом в Вустер незаконченных дел. Пока парни расселялись по «нумерам», а Брэдли размещал собак в гостиничном вольере, я подошел к конторке хозяина. Он немного напрягся. Да, не самый приятный разговор, но что уж поделаешь!
– Добрый день, Лука Фомич.
– Рад видеть, Александр Сергеевич!
– Нехорошо получилось с каюром… Очень нехорошо.
– Знаю о вашей беде, – он вздохнул и огладил бороду, – наслышан.
– Убежал, людей бросил, – продолжал «жаловаться» я.
– Ведь предупреждал, Александр Сергеевич, что не самый хороший проводник!
– Предупреждали. Поэтому и спрашиваю со всем уважением: где эта сволочь?
– Пьет.
– Вот стервец!
– Как вернулся, так и запил.
– Вещички наши тоже, небось, пропил?
– Никак нет! Вещи ваши, Александр Сергеевич, у меня на сохранении лежат! Как узнал, что каюр вернулся, сразу Федьку отправил, чтобы разузнать – что да как. Хотел даже людей послать на поиски.
– Хоть это хорошо, – хмыкнул я.
Ну насчет поисков – это он, пожалуй, загнул. Пропали и пропали. На этих землях столько народу погибает, что пропади мы с Челищевым – никто бы и не побеспокоился. Пока искать станешь, зверье кости по оврагам растащит.
Позади меня стукнула дверь, и потянуло холодом. Вошел Марк Брэдли. Он поздоровался с хозяином и уставился на меня.
– Радуйтесь, мистер Брэдли.
– По какому поводу?
– Твои пельмени, которые мы с Челищевым везли в Прошкину падь, наконец найдены.
– Очень смешно. Где каюр? – дернул бровью Марк и нахмурился.
– Найдем, куда он теперь денется? – пожал плечами я и повернулся к хозяину. – Лука Фомич, как бы мне с этим проводником встретиться для разговора?
– Бить его будете?
– Не без этого.
– В берлоге он. Пьет, шельма… Поди уже исподнее пропил.
– Где?..
– В «Берлоге». Кабак на окраине. «Старая берлога» называется. Только…
– Что?
– Не ходили бы вы туда, Александр Сергеевич. Место там… лихое.
– Ну лихость – это дело хорошее, когда в меру.
– Там уже без меры. Даже приставы – и то без нужды не захаживают.
– Вот и славно!
– Чего же в этом славного, господин Талицкий?
– Приставы если и прибегут, то горевать не будут, если мы кого-нибудь зашибем или на землю уроним. Невзначай.
– Дык… Там драки почитай кажний день. Я же говорю – дурное там место. Нехорошее.
– Мы тоже не подарки.
– Перекусите с дороги?
– Перекусить… Марк, ты как насчет скушать кого-нибудь?
– Разумеется! – кивнул Брэдли. – Pelmeni, uodki, borzh и… как их, дьявол… – Он щелкнул пальцами: – Pirozki!
– Баньку? – продолжил Лука Фомич.
Ну как же откажешься от бани, да еще после дороги?
– Обязательно!
– Стол на всю компанию заказывать изволите?
– Конечно, – кивнул я. – Посмотрите, чтобы всего в плепорцию на четверых.
– Не беспокойтесь, Александр Сергеевич, все сделаем! – заверил меня хозяин и ушел на кухню. Мы с Марком переглянулись, ухмыльнулись и пошли разбирать вещи.
Нет, все-таки штампы, принесенные из нашего мира, неистребимы. Реакция Михалыча – очень хорошее подтверждение этому факту! Когда мы заселились и спустились в гостиную, где был накрыт обед, он сначала глаза выпучил на великолепие, а потом осторожно провел пальцами по столовым приборам. Кстати – серебряным.
Вбито в наши головы, что предки в трактирах кушали сытно, но грязновато. Все-таки не ресторан, а обеденный зал на постоялом дворе. Не знаю: может, он ожидал увидеть щербатые глиняные миски и засаленные деревянные ложки с обкусанными краями? Ведь любят некоторые, прости господи, писатели показать наших предков в грязи и убожестве! Любят, стервецы эдакие… Мол, это вам не просвещенная Европа, а край лапотников, которые и со столешницы могут пожрать. Дать бы им в харю, этим лощеным писакам, но слишком далеко находятся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
