21 октября епископ и инквизитор приказали ввести обвиняемого и подвергнуть его допросу. Но Жиль попросил отсрочки до следующего дня. Он просил также, чтобы епископу С.-Бриёка и высшему магистру Бретани поручили допросить его и выслушать признание не в застенке. На последнюю просьбу судьи согласились, но отсрочку дали только на два часа. Признание, сделанное после полудня Жилем, было дано им «свободно и. добровольно без всякого давления».
Жиль сразу сознался перед назначенными судом комиссарами во всех преступлениях, в которых его обвиняли. Высший магистр просил обвиняемого объяснить, что побуждало его к подобным ужасным преступлениям. Жиль вскричал: «Поистине, не было никаких других поводов или намерений, кроме желания удовлетворить свои страсти. Я признался вам в вещах, более тяжелых, чем эти, и сознался вам столько, что можно десять тысяч человек приговорить к смерти!» Председатель не настаивал более на этом, но послал за Прелати. Каждый соучастник добровольно подтвердил показания другого; затем они, горячо простившись, расстались со слезами.
На другой день, 22 октября гордый и надменный барон выразил желание, чтобы его признание было прочтено всенародно, дабы этим смирением он мог заслужить прощение от Бога. Он добавил к своему сознанию новые подробности о совершенных им жестокостях. Обратившись к присутствующим с убеждением относиться к Церкви с уважением и послушанием, он умолял их со слезами молиться за него и просил прощение у родителей, детей которых убил.
25 октября он должен был выслушать приговор. После совещания епископа и инквизитора с экспертами были прочтены оба постановления. Первым, вынесенным обоими судьями, Жиль осуждался как еретик в вероотступничестве и призывании демонов, за что подлежал отлучению от Церкви и другим наказаниям согласно каноническому праву. Второй приговор был вынесен одним епископом; обвиняемый осуждался за преступления против природы, за святотатство и нарушение неприкосновенности лиц духовного звания. Ни в одном из этих двух приговоров не указывалось наказание, а так как осужденный не был объявлен рецидивистом, то его нельзя было передать в руки светской власти; по-видимому, находили лишним накладывать на него какое-либо духовное наказание, так как светский суд вел следствие, исход которого не подлежал сомнению. Духовный суд не затронул обвинение в убийстве и предоставил это светскому суду, как единственно компетентному в делах подобного рода. По прочтении приговоров осужденного спросили, желает ли он вступить в лоно Церкви. Он ответил, что никогда не знал, что такое ересь, и никогда не впадал в это преступление; но так как Церковь признала его виновным, то он смиренно просит воссоединения с Церковью; он молил об отпущении грехов, которое было дано ему. Тот факт, что Жиль, осужденный за ересь, был прощен без того, чтобы формально принести отречение, ясно свидетельствует, что епископ и инквизитор заботились только о том, как бы достигнуть тайной цели.
Из Тур-Нев, где происходили заседания духовного суда, Жиль сейчас же перешел на суд светский, заседавший в Буффэ. Последний начал свое расследование 18 сентября сбором свидетельских показаний об умерщвлении детей. Жиль немедленно сознался во всех преступлениях, указанных в обвинительном акте. После этого председатель спросил мнение членов суда, и все единогласно высказались за смертную казнь. Преступник подлежит денежным штрафам, которые должны быть обращены на его имущество и земли. В наказание за свои преступления Жиль должен быть повешен и сожжен. Казнь была назначена на другой день.
По бретонским законам казнь преступника влекла конфискацию его движимого имущества в пользу имеющего судебную власть сеньора; но на недвижимое имение нельзя было наложить запрещение. Во всех случаях обвинение в ереси влекло за собою конфискацию всего имущества и лишало два поколения потомков гражданских прав. Жиль был признан еретиком, но вердикт светских судей неясен в отношении конфискации. Обычное в подобных случаях ограничение прав не распространилось на потомков Жиля. Можно ввиду низких интересов, которые лежали в основании этого дела, сомневаться в искренности процесса и осуждения.
Если историк думает, что в этом исключительном деле непроницаемая тайна скрывает еще истину, то крестьяне Бретани нисколько в ней не сомневались. В их глазах Жиль был воплощением жестокости и бессердечия. В Бретани, Вандее, Анжу и Пуату, где находились владения ужасного барона, предание рассказывает, что демон изменил в яркосиний цвет чудный русый цвет бороды Жиля, которою он гордился, и в глазах крестьян повсюду, в Тиффож, в Шантосэ, Маникуль, Синяя Борода представляется владельцем замка, где Жиль царствовал над их предками.
Глава 7. КОЛДУНЬИ
Трудно провести резкую границу между магией и простонародным колдовством, так как и то, и другое было порождено одними и теми же верованиями. До XV в. колдовство официально не преследовалось. Его адептами были невежественные крестьяне и по большей части даже женщины; иногда эти люди выдавали себя за одаренных способностью помогать себе подобным или губить их, иногда эту способность приписывали им их соседи, боявшиеся и ненавидевшие их.
Усилиями теолога, направленными на доказательство еретического характера всех суеверных обрядов, в которых, по определению Парижского университета, всегда был молчаливый договор с Сатаной, на невинные приемы добрых женщин, собиравших лекарственные травы и наговаривавших чары, стали смотреть, как на проявление культа демонов. А так как подобная идея засела глубоко в умах судей и инквизиторов, при помощи пытки они добывали от своих жертв признания, отвечавшие их желанию.
Отличительной чертой этого колдовства было поклонение Сатане на шабаше, т. е. на собрании, происходившем обыкновенно ночью. На этих собраниях совершали адские обряды и предавались грязному разврату. Верование в подобные собрания издревле встречается в суевериях всех народов. Церковь объявила еретиками всех, кто верил в существование этих ночных сборищ. Это учение, как часть канонического права, оставалось неизменным; но наряду с этим, вместе с развитием ереси возникли басни о том, что еретики почитают демона под видом кошки или какого-нибудь другого животного и совершают в честь него святотатственные и нечестивые обряды.
Веру в ночные полеты во второй половине XV в. объявили еретической; всякий, кто будет упорно держаться этого заблуждения, будет объявлен худшим, чем язычник. Когда «добрые женщины» из деревень были допрошены об их сношениях с Сатаной, они под пытками рассказывали судьям о своих ночных полетах по воздуху. Вскоре стали считать неполным всякое признание колдуньи, если в нем не было рассказа об участии ее на шабаше, что признавалось окончательным доказательством ее преданья себя Сатане.
Колдунья
Инквизитор Николай Жакерий в 1458 г. заявил, что ведьмы действительно присутствовали на шабаше, он приводил множество дел, с которыми ознакомился в качестве духовного судьи. Шпренгер, так много содействовавший формулировке учения и организации преследования, заявлял, что если шабаш был плодом воображения, то и все колдовство было пустой выдумкой. Поэтому он утверждал, что дьявол неоспоримо обладал способностью переносить тела, а присутствие ведьмы часто было только мысленное; Около 1500 г. инквизитор Бернард Комоский прибавил к этим доводам тот факт, что много людей было сожжено за присутствие на шабаше; наказание это не могло быть наложено без согласия папы, и оно вполне достаточно подтверждает действительность ереси, так как Церковь карает только доказанные преступления.
Около этого времени ученый юрист Джанфранческо Понцинибио написал трактат о колдовстве. Ссылаясь на огромное число авторитетов, он доказывал, что современные колдуньи не составляют особую секту; что не следует принимать признаний колдуний, так как они рассказывали вещи фантастические и невозможные; равным образом следует отвергать их разоблачения об соучастниках, так как в своем заблуждении они могли только обмануть другого. Эти утверждения получили отпор теолога Сильвестра Маццолино из Приерио, магистра Священного Двора, написавшего в 1521 г. многотомный трактат о ведьмах. Он доказывает, что современные ему колдуньи представляют новую секту, возникшую в 1404 г., и заявляет, что отрицание действительного присутствия колдуний на шабаше подрывает доверие к бесчисленному количеству дел, рассмотренных инквизицией. Его преемник на посту магистр Св. Двора, Барталомео де Спина, посвятил три работы опровержению Понцинибио, который, ссылаясь на каноны середины XV в. и более древние установления Анкирского собора, напомнил, что еретиками признавались те, кто верил в телесное перенесение колдуний на шабаш, и что инквизиторы, накладывая на кающихся епитимьи, должны были их заставлять отречься от этой ереси одновременно с отречением от других заблуждений. Это утверждение привело Спину в негодование: «Можно ли называть ересью учение, которое защищают инквизиторы и согласно с которым они судят врагов веры?» Кончает он призывом к святому трибуналу преследовать Понцинибио, как «тяжело подозреваемого» в ереси, как покровителя и апологиста ереси и виновного в помехе деятельности святого трибунала. Шабаш ведьм был принят, как доказанный факт.
