Они работали шесть часов без остановки, но теперь Энакин чувствовал ритм. Он сказал Ууну, что был в экипаже грузовика, и описал Корускант и Кореллию. Это вызвало у нее предельное отвращение, поскольку было невозможно говорить о столь высокотехнологичных мирах, не упоминая постоянно о разных “мерзостях”. Тогда Энакин сменил тему и заговорил об утраченном Иторе и луне Эндор, которые были менее чувствительным предметом для разговора.
После шести часов работы они сделали короткий перерыв, чтобы выпить воды и поесть кашеобразной субстанции, которую нужно было высасывать из какой-то штуковины. Энакин знал, что это организм, но предпочитал думать о нем как о теплой, объемной сумке с едой.
— Трудно представить себе все эти миры, каждый из которых такой же, как этот, а то и больше, — сказала Ууну между глотками. — Я выросла на одном из самых бедных “летяющих миров”. Там было очень мало места, мы жили в большой тесноте. А здесь нет ничего, кроме пространства.
— В галактике очень много необитаемых миров, — подтвердил Энакин. — Новая Республика с радостью предоставила бы вам жилище.
На лице Ууну появилось озадаченное выражение, к которому Энакин уже привык за время их разговоров.
— Почему йуужань-вонги должны просить о том, что боги нам приказали взять себе? Почему мы должны терпеть мерзости в галактике, в которой должны закончиться наши скитания, как постановил Йун-Йуужань?
— Откуда ты знаешь, что боги так постановили, Ууну? — спросил Энакин, стараясь избегать резких выражений.
Она сжала губы.
— Твой язык доведет тебя до смерти, Бейл Ларс. Я-то поняла, что ты скорее невежда, чем глупец, но другие не будут так терпеливы.
— Я просто хочу понять. Насколько я знаю, йуужань-вонги провели в космосе сотни лет, если не тысячи. Почему сейчас, почему наша галактика? Как боги объявили о своей воле?
Ууну слегка нахмурилась, но на этот раз не стала ругать Энакина.
— Знамений было много, — сказала она. — “Летающие миры” стали умирать, и начались большие беспорядки. Каста поднялась против касты, и домен встал на домен. То было время испытания, и многие думали, что боги покинули нас. Потом повелителю Шимрре было видение — новый дом, галактика, развращенная ересью, очищение. Жрецы первыми признали его видение правдой, потом формовщики, потом воины. Время испытания сменилось временем завоевания.
Она смерила его взглядом.
— Это все. Так все должно быть. Больше об этом не спрашивай, ибо здесь больше нечего сказать. Жители этой галактики примут волю богов или умрут.
Энакин кивнул:
— А «отверженные»? О них ты не упомянула. Какова их роль во всем этом?
Ее взгляд снова унесся вдаль.
— У нас свои пророчества. В этой галактике Йун-Шуно обещала нам избавление.
— В какой форме?
Ууну не ответила. Она продолжала смотреть на горизонт.
— Смотри, какой он огромный, — сказала она. — Все тянется и тянется.
Энакин подумал, что разговор окончен, но после долгой паузы Ууну вдруг посмотрела ему в глаза и не отвела взгляд. Ее голос упал почти до предела слышимости.
— Бейл Ларс, — сказала она. — Ты джиидай?
ГЛАВА 25
— Чего? — Энакин разбрызгал вокруг себя желтоватую пасту, которую с трудом запихивал в себя.
— Ты джиидай? — повторила Ууну. — Вопрос несложный.
— Да с чего ты взяла? — сказал Энакин. — Будь я джедаем, я бы дал себя схватить?
— У формовщиков есть одна пленная джиидай. По слухам, на этой луне есть и другие. А ты — никто не помнит, чтобы тебя привезли сюда. Кроме того, ты ведешь себя как-то не по-рабски. Ты какой-то… несогбенный, — она бросила на него изучающий взгляд. — А еще молва говорит, что иногда джиидаи позволяют себя схватить.
— Ну, я никому не позволял меня хватать, — заявил Энакин. Он решил, что это не будет ложью, поскольку его вовсе не схватили.
Он не дастся и сейчас. Он наедине с Ууну, а она не воин. Энакин приготовился, стараясь дышать ровно. Ему не хотелось причинять боль Ууну. Она относилась к нему более по-человечески, чем следовало; не ахти какое одолжение, но Энакин не мог этого не оценить.
Тут он заметил выражение, застывшее в ее глазах.
— Ты хотела бы, чтобы я оказался джедаем, да? Я тебя разочаровал.
Ууну вздохнула и вновь устремила взгляд вдаль.
— Если бы ты был джиидаем, ты бы сразу напал на меня, — сказала она.
— Ты в этом уверена, и тем не менее спросила? Зачем так рисковать?
— Нет никакого риска. Здесь поблизости спрятаны воины. Я высказала им свои подозрения.
Она скривилась от досады.
У Энакина встали дыбом волосы. Где они, эти охранники? Он не видел никого.
— Если ты сдашь им джедая, это освободит тебя от статуса “отверженной”?
— Само по себе — нет, — сказала Ууну немного тоскливо. — Лишь боги могут изменить мое состояние. Но я бы хотела встретить одного из этих джиидаев. И обнаружение джиидаи дало бы Йун-Шуно сильный аргумент, чтобы заступиться за меня.
— Ты уже раньше упоминала ее. Это твоя начальница?
— Это богиня, неверный. Богиня «отверженных». Единственная, кто может сделать меня истинным йуужань-вонгом.
— О.
— Возвращайся к работе.
Они опять занялись каждый своим делом — она ощипывала цветки, а он вырезал светляков.
— А как становятся «отверженными»? — спросил Энакин.
— Еще один бестактный вопрос, — сказала Ууну, но теперь уже легким тоном, хоть и скрываюшим упрек. — Некоторые из нас такими рождаются. Других проклинают боги за грехи и проступки.
— Я слыхал, некоторые «отверженные» считают, что они не заслуживают такого статуса, — произнес Энакин как можно более небрежно.
Ууну хрипло рассмеялась.
— Заслуживают? Что значит “заслуживают”? Мы просто такие, и все. — Она опять повернулась к Энакину, и в ее глазах вдруг появилось понимающее выражение. — А, ты говоришь о Вуа Рапуунге, который привел тебя к префекту расчистки полей?
— Должно быть, так его зовут. Я не уверен. Но он что-то такое бормотал. Не мне — он как будто меня и не замечал вовсе.
— Он сумасшедший, Вуа Рапуунг, — сказала Ууну. — Когда-то он был великим воином. Теперь он никто. Он не может этого вынести, потому и выдумывает всякие байки. Возможно, он даже верит в них.
— Байки?
— Он утверждает, что одна формовщица заразила его чем-то таким, что породило знаки Позора, назло ему.
— Зачем? — спросил Энакин.
— Потому что она любила его, — сказала Ууну, — а он оттолкнул ее.
— Любила? — Почему-то Энакину никогда не приходило в голову, что йуужань-вонги могут влюбляться.
— Да. Но его история невозможна.
— Как так?
— Опять невежество! Потому что боги, которые управляют такими вещами — Любовники Йун-Тксиин и Йун-К'аа — никогда не станут сплетать нити страсти между воином и формовщицей. Йун-Йуужань навечно покарал божественную двойню за их собственные проступки; они не осмелятся еще раз вызвать его гнев. Это невозможно, так что бред Рапуунга — всего лишь плод его больного воображения. Он просто проклят, как и все остальные. В последнее время он стал еще более странным. Я думаю, надзиратели скоро уничтожат его, если уже не уничтожили.
— Уничтожат его?
— «Отверженные» должны показывать свою полезность и смирение. Мы делаем работу, которой ни один полноценный йуужань-вонг не станет пачкать руки. Если мы не будем этого делать, нас не стоит кормить.
Она вздернула голову:
— Ты беспокоишься о Вуа Рапуунге?
— Я беспокоюсь о всех живых существах, — ответил Энакин.
— А теперь ты опять говоришь как джиидай, — сказала Ууну. “Откуда ты столько знаешь о философии джедаев?” — удивился Энакин. Откуда “отверженная” смогла добыть такую информацию? Почему ее это интересует?
— Скажи мне, — продолжала Ууну. — Станет ли джиидай беспокоиться о судьбе «отверженного»? Беспокоится так же, как о представителе высшей касты?
— Да. Я знаю джедаев. Они защищают все живое.
— Но не йуужань-вонгов. Джиидаи убивают йуужань-вонгов.
— Лишь по необходимости, — отвечал Энакин. — Джедаи не любят убивать.
— Значит, они не воины?
— Не совсем, насколько я знаю. Они защитники.
— Защитники. И они защищают всех подряд?
— Всех, кого могут.
Она опять засмеялась, немного натянуто:
— Занятная ложь. Такая ложь дает надежду тем, кто ее не заслуживает. Вредная, разрушительная ложь. Некоторые «отверженные» даже…
Она вдруг оборвала, на этот раз сердито:
— Как это ты заставил меня такое говорить, неверный? Работай и не разговаривай. Не задавай мне больше никаких вопросов.
***
Той ночью Энакин осторожно выбрался из казармы для рабов. Это не составило особого труда. Для большинства рабов бежать из самого лагеря было невозможно. Если им хотелось тратить впустую драгоценные часы сна, которые им выделялись, йуужань-вонги этому не препятствовали.
