«Сколько же лет прошло?»
* * *
Вольдемар прекрасно запомнил их первую встречу в далеких 80-х, когда в немецком пивном ресторанчике ему показали этого обычного с виду человека, тогда капитана КГБ.
Вольдемар как раз охотился за немецким палачом Второй мировой Францем фон Зибенау, который лично повесил нескольких товарищей Вольдемара, таких же, как он, детей русских эмигрантов, отказавшихся сотрудничать с оккупантами. Следы фашистского садиста терялись в Парагвае, где Вольдемар искал его целых пять лет, а затем вдруг обнаружились на Кубе, где бывший гестаповец, сменивший не одну фамилию и даже внешность, консультировал кастровцев, обучая их технической разведке.
А в начале весны того памятного года Зибенау прибыл в Берлин под именем Хорхе Мартинеса Руиса Кастильо и, как неожиданно узнал Вольдемар, вот уже два месяца квартировал в гостевом особняке кубинского посольства в элитном районе столицы ГДР. Естественно, он был крайне осторожен: не выходил на улицу, скрываясь за высоким забором и постоянно зашторенными окнами, а охраняли гестаповца кубинские военные и служба безопасности самого президента Фиделя.
Вольдемар, ходивший тогда на работу во французское посольство, еле вымолил у шефа продления командировки до начала мая. Он уже изучил привычки Зибенау-Кастильо и знал, что раз в неделю, строго по четвергам, тот выезжает на прогулку в Потсдамский лес. А значит, у Вольдемара был шанс.
Надо сказать, эти прогулки и сами по себе были довольно интересны. Каждый четверг около двух часов подряд Зибенау не только наслаждался природой в компании молодого секретаря, но и встречался с «гостями». В основном это были немецкие промышленники, лояльные к социалистическому правительству, но иногда приезжали и политики среднего звена от правящей партии СДПГ.
О чем говорили и что обсуждали, так и оставалось неизвестным, – подобраться к объекту Вольдемару не удавалось. Бдительный секретарь, который, судя по нежным взглядам Зибенау, был больше, чем секретарь, обладал звериным чутьем и проверял всех, кто попадал в поле его зрения. Дважды, переодевшись лесничим, Вольдемар пытался приблизиться хотя бы на расстояние слышимости и каждый раз терпел фиаско.
Тем временем его командировка в ГДР подходила к концу, и лишь в конце апреля, когда Вольдемар уже отчаялся выманить нациста из берлоги, в небесах что-то повернулось. Рано утром в занятый нацистом особняк приехала «Скорая помощь», простояла до обеда, а затем подъехала и другая машина – с надписью «Реанеамобиль». В машину занесли носилки, и в сопровождении трех машин охраны Зибенау вывезли в госпиталь немецкой демократической армии. В том, что вывезли именно его, Вольдемар не сомневался; он ясно разглядел секретаря, взволнованно бегавшего вокруг врачей. Такого шанса могло второй раз не представиться.
Первым делом Вольдемар через знакомого из торгпредства выяснил, что поступившего 28 апреля в 13.15 больного из кубинского посольства поместили в отделение проктологии.
Затем он тщательно подготовил начатое еще его отцом почти сорок лет назад досье. Он вложил фотографии, на которых «объект» был запечатлен за расправами. Подшил заверенные копии трех заочных приговоров о признании Франца Дитриха фон Зибенау, барона Веймара нацистским преступником, совершившим преступления против человечества и подлежащим аресту с передачей в руки правосудия для предания смертной казни. Пожертвовал единственной заверенной копией фрагмента протокола Нюрнбергского процесса на 25 листах. Приложил дактокарты1 и зубные снимки, выкупленные отцом Вольдемара в американском архиве. Оставалось главное: передать досье молодому капитану КГБ из русской военной миссии – единственному, кто мог довести заслуженное возмездие до конца.
Небеса быстро услышали отчаянную мольбу Вольдемара и прислали весточку – приглашение немецкого правительства на празднование 1 Мая, Дня мира, согласия и труда в главный дворец съездов Берлина. Однако убедить русского капитана взять документы оказалось непросто. Да, он глянул на содержимое папки, но пакет в руки не взял, а попросил спуститься в гараж и положить его в старенький синий «Вольво», стоявший у пожарного щита.
Вольдемар сделал все, как сказали. И потянулись дни ожидания: русский капитан молчал, Зибенау постепенно приходил в себя и уже начал совершать прогулки на коляске под пристальным присмотром секретаря, а срок командировки Вольдемара истекал. А 8 мая, в День Победы, который празднуется парижанами очень пышно, Вольдемар получил открытку, судя по обратному штемпелю, отправленную с центрального почтамта Берлина. На открытке был изображен Воин-победитель, установленный в Трептов-парке. Русский солдат прижимал немецкого ребенка, разрубая опушенным мечом поверженную свастику. Открытка подписана не была.
Тем же вечером, включив новости CNN в 9 часов, он увидел фотографии из переданного им русскому капитану досье. Диктор сообщал, что сегодня утром благодаря совместно проведенной операции Интерпола, кубинского Министерства госбезопасности и немецкой службы госбезопасности Штази был задержан приговоренный в нескольких странах немецкий нацистский преступник Франц Дитрих фон Зибенау, барон Веймара.
Глядящий на Вольдемара с немецкой открытки солдат-освободитель сдержанно улыбался.
Корни
Уже через час боль в отошедшем от шока теле стала привычной, но Артем изрядно вымотался, а еще через два часа, вытягивая ноги из мокрого слякотного снега, он вдруг вспомнил профессиональную поговорку.
– Тяжела и неказиста жизнь российского юриста! – вслух произнес он и поразился тому, как жизнерадостно она звучит.
Он попытался ее напеть в нормальном попсовом ритме – не вышло; попробовал положить ее на музыку двух-трех арий из «Аиды» – не то! И лишь когда он вспомнил, как звучала пионерская дробь, поговорка заняла свое место, как влитая.
– Тя-а… жела! И-и-нека… зиста, – мысленно барабанил Артем, – жизнь… ра-ассий… ского! Ю-у… риста!
И ноги сами собой настроились на безостановочный ход, и через четыре с лишним часа пути по весеннему снегу, мокрый, промерзший, но вполне жизнеспособный Артем оказался на перекрестке. А спустя еще пару минут напряженного размышления, какой из путей выбрать, он услышал урчание взбирающегося на сопку грузовика.
Артем посторонился, одернул пиджак, поправил галстук и замахал портфелем. Автомобиль тяжело выдохнул и остановился, а из окошка высунулся лохматый шофер.
– До города подбросите? – выдавил Артем.
Он уже видел, насколько удивлен нечаянный спаситель его не слишком теплым костюмчиком, но ни сил, ни желания объясняться не было.
– До поселка, – поправил его водитель, – до города тут триста верст с гаком.
– Пусть будет до поселка, – махнул рукой Артем и полез в кабину.
Он уже разглядел автомобиль, на котором ему предстояло ехать. Это была обычная ассенизаторская машина, на которой до сих пор в городах и поселках, не оборудованных центральной канализацией, спасают уборные местных жителей от фекального извержения.
– Ничего, – подбодрил его водитель, – к вечеру автобус пойдет с рабочими в город к ночной смене, на нем и доберешься до Перми.
«До Перми?!» – мысленно охнул Павлов и прокашлялся. Его проблемы касались только его самого.
– Ну, как бизнес?
– Бизнес как бизнес, – хмыкнул водитель, – вот, помогаю людям не отрываться от корней.
Павлов улыбнулся. Ударение на букву «я» в слове «людям» звучало необычно.
– Это как же?
– А просто, – пожал плечами водитель. – Мой бизнес что? Говно. А без него ничто на земле не растет, не цветет и не плодоносит. Человек и сам из земли произошел, то есть из того же говна. – Водитель на секунду задумался. – Правда, кому-то поболее досталось, а кому-то – поменее.
Артем не удержался и прыснул, но водитель этого даже не заметил; он уже явно сел на любимого конька и увлеченно развивал свои мысли:
– Главное в нашей жизни – не забывать, из чего мы все слеплены, и жить так, чтобы после нас хоть какие-то ростки остались… а мы… из чего вышли, туда и уйдем.
– Интересная теория, – не мог не признать Павлов. – Из ничего – в ничего…
– Как это «из ничего»? – возмутился водитель. – Вся наша сила в говне! Я его сосу уже десять лет – знаю! Каждый мне кланяется! Каждый не только сотенную дает, а еще и угостить норовит. Потому что – всем польза!
Артем внимательно слушал; его гораздо сильнее заинтересовала аллегорическая сторона народной философской схемы, но вовсе не был уверен, что от этого человеческого качества всем – только польза.
– Насобираю цистерну и еду к фермеру, – продолжал водитель, – а там уже не сотня – поболе выходит. Потому как на нем, родимом, все и растет.
«А может быть, он прав?» – думал Артем: уж то, что лучше дела идут как раз у самых «говнистых», было очевидно.
