– Возможно, в России уже стоит задуматься, как защитить молодой русский бизнес от рейдеров, – решился перейти к последней части разговора Вольдемар, – один мой русский знакомый, которому я, безусловно, доверяю, рассказал, что это происходит даже с предприятиями, еще недавно работавшими на оборону страны. Странно, что Россия не нуждается в хорошей обороне. Мало того, он рассказал, что за подобными захватами часто стоят высокие государственные люди.
– Что он имеет в виду, этот ваш хороший знакомый? – вопросительно взглянул на своего визави ВеВе.
– В данном случае речь идет о ком-то из команды губернатора, причем они опираются даже на Председателя Верховного суда и Генерального прокурора.
В воздухе повисла пауза – короткая, но красноречивая.
– Я обещаю проверить этот факт, – серьезно и несколько угрожающе сказал ВеВе, – и лучше бы ваш хороший знакомый не ошибался.
Он решительно подошел к столу, вырвал из блокнота листок и протянул его собеседнику:
– Черкните, пожалуйста, его фамилию, предприятие, о котором идет речь, ну, и город, область, регион.
Вольдемар взял листок, достал свой карманный «Монблан» и написал два слова, сложил бумажку и протянул обратно.
Президент принял записку, не спеша раскрыл ее, прочитал и усмехнулся. Посмотрел на Вольдемара и, как будто задумавшись, сказал:
– Знаю, знаю. В принципе, выбор у вас неплохой, как и интуиция. Человек он честный, хотя его позиция не всегда совпадает с генеральной линией партии…
– Простите, ВеВе. С какой линией? – недоуменно прервал его Вольдемар.
– А, извините, – усмехнулся ВеВе, – я забыл, что вы не жили в нашей стране. Была такая расхожая фраза в советские времена, когда говорили о том, что одобрено правящей верхушкой государства.
– Значит, сегодня «генеральная линия партии» – это ваша генеральная линия? Так? – прямо спросил Вольдемар.
Президент на секунду задумался:
– Ну, почти. Хотя, видимо, так. Если мы решили, то мы за решение несем ответственность.
Президент встал и сделал шаг к вставшему вместе с ним Вольдемару. Он крепко сжал руку француза и второй рукой подхватил ее слегка снизу:
– Прощайте, до следующего свидания может пройти много времени. Но вы всегда можете ко мне обращаться. Для друзей, – он сделал паузу, пристально взглянув в глаза собеседника, – я открыт и готов сделать все, что в моих силах.
ВеВе развернулся и четким чеканным шагом, чуть придерживая правой рукой фалду пиджака, вышел из номера. Запах мандарина заполнил уютный гостиничный номер.
Профессор
Судья Григорова окинула зал суда пристальным взглядом и продолжила зачитывать свое решение:
– …разъяснить матери детей Анне Савельевне право общаться, встречаться без ограничения времени со своими детьми. А также ее обязанность принимать участие в образовании, воспитании и содержании детей вплоть до наступления совершеннолетия, – сухо зачитала судья. – Решение может быть обжаловано в течение десяти дней в суд вышестоящей инстанции. Решение понятно?
Григорова оторвалась от чтения и посмотрела поверх очков на только что разведенную пару. Те словно окаменели.
– То есть как? – вырвалось у Анны Васильчиковой.
– Дети со мной? – не веря в такое счастье, выдавил Илья Александрович, новоиспеченный холостяк с двумя детьми на иждивении.
– Еще раз спрашиваю – вопросы есть? – Григорова выждала пять секунд, захлопнула папку с надписью «ДЕЛО» и величественно удалилась.
Там, за дверью, еще раздавались невнятное бормотание, всхлипы, какая-то возня, но Ольгу Александровну ждало следующее дело. Уволенные работники лесопилки с раннего утра топтались у подъезда суда, молча курили, а завидев судью, расступились и – все, как один, – сняли кепки. Теперь они также молчаливо сгрудились в узком коридоре перед залом суда.
– Пришло заявление от директора лесопилки, то есть ООО «Уральский лесопил», – отчиталась секретарь, – он просит перенести слушание из-за командировки в Египет, копии билетов приложены.
– Какая еще командировка у лесоруба в Египет? – нахмурилась Григорова. – Что он там делает? Помогает египетским товарищам финиковые пальмы вырубать?
Катерина лишь пожала плечами.
– Будем слушать в его отсутствие, – приняла решение судья. – Его известили своевременно. Что еще?
– В общем, все. Больше писем не было.
– Ты хорошо посмотрела?
– Да, Ольга Александровна. Вы же знаете, я ничего не пропускаю. Больше ничего не было.
Московский гость появился, наговорил массу малоприятных вещей, убедил в своей правоте и тут же исчез – бесследно, даже заявления не оставил.
– Профессор… – хмыкнула Ольга Александровна.
Федеральная судья никогда не боялась телекамер и понимала, что без СМИ главные вопросы общества не разрешить. Она признавала необходимость правового просвещения, но та просветительская форма, которую выбрал Павлов, была чересчур уж оригинальной! Чересчур…
Раздражало и то, что теперь каждый второй истец или ответчик, недовольный решением и даже просто высказыванием судьи, требовал «показать его дело по телевизору».
Дверь в кабинет распахнулась, ударилась о стену, на Кате не было лица.
– Ольга Александровна! Только что нашли машину главного судебного пристава! Водитель успел выпрыгнуть, но погиб! А в машине все сгорело! Вообще все!
Сердце Ольги Александровны болезненно защемило, а Катя продолжала тараторить:
– Девчонки сказали, там был Павлов, ну тот самый, симпатичный, из «Зала суда»! И молоденький пристав! Вот кошмар-то какой!
Григорова зажмурилась и опустила лицо в ладони.
– Ольга Алексанна, что с вами? – забеспокоилась Катя. – Ольга Алексанна!
Судья молчала.
Рыбак
До поселка Большие Валки они добрались быстро, и первым делом Павлов купил в местном, обшитом старой вздутой фанерой «мини-маркете» самый приличный телефон, какой только нашел. И тут же позвонил Фриду:
– Здравствуйте, Марк Минаевич.
– Здорово, Тарем Дранеевич! – жизнерадостно отозвался олигарх. – Если ты по своему делу звонишь, то должен знать: я в Тригорских торгах уже участвую!
Павлов глубоко вдохнул и двинулся в сторону автовокзала.
– Понял. А не будет ли неэтичным с моей стороны поинтересоваться, кто все-таки руководитель этого рейда?
– Какая там этика?! – захохотал Фрид. – Какие тайны?! Сегодня утром Петр Петрович Спирский лично прибыл на объект.
– Спирский? – не поверил Павлов.
Он знал этого рейдера – заочно; ему хорошо была известна жесткая манера «игры» ПиПиСа или ПуПСа, как его называли подчиненные: уж кости по его заказу «нужным» людям порой ломали… но чтобы убить?
– Ты удовлетворен, Тарем Дранеевич? – поинтересовался Фрид.
– Вполне, – выдохнул Артем. – Спасибо, Марк Минаевич. Приеду в Москву, перезвоню.
Автовокзал, как и все в этом поселке, был рядом, и Павлов уже видел очередь к кассам, сплошь состоящую из мужчин в строительных куртках и женщин с корзинами и бидонами. Настало время звонить Мишке.
Так вышло, что Миша Рыбаков, по прозвищу Рыбак, давний товарищ детства, последние двадцать лет потратил не на изучение права, языков и экономики, а по большей части осваивал тюремные университеты. Понятно, что талант он и в тюрьме талант, отчего Рыбак теперь, к сорока годам, считался кем-то вроде премьер-министра непризнанной страны Беззакония. Насте незачем было это знать, но именно Мишкино дело, обнаруженное грабителями в квартире Артема, и заставило их задуматься по-настоящему.
Артем принялся набирать Мишкин номер и покачал головой. Он без малейших сомнений взялся защищать Рыбака – и не только из-за детской дружбы. Следственные органы сымитировали заказное убийство, которое Мишка не заказывал, в котором не участвовал и о котором слыхом не слыхивал, сымитировали настолько неумело, что ничего, кроме острого стыда и отвращения, это дело вызвать не могло.
В конце концов Мишку оправдали – исключительно ввиду отсутствия события преступления, как такового. Да, Артему пришлось изрядно потрудиться, но в результате перед очами присяжных заседателей прямо перед последним словом Михаила объявился… «покойный» – собственной персоной.
В свое время заказанный сорвал неплохой куш, а затем просто улизнул и от следствия, и от братвы. И теперь, когда он раскаялся и предстал перед судом, к этому бесстыдно ангажированному делу ни добавить, ни убавить ничего было нельзя. Вот так, под вопли прокурора о том, что, дескать, дело это – сплошная фальсификация, подтасовка и провокация, они и пошли на приговор. И в главном Павлов с государственным обвинителем Шокиным был абсолютно солидарен: дело и впрямь было насквозь подтасованным и фальшивым.
– Але, Миша?
