– Итого у нас опознано семеро, – прикинула Пибоди, когда Ева уже ставила машину в гараж Управления. – Остались еще пять.
Ева приколола новые фотографии на рабочий стенд. Эта последняя девочка, Терренс, так и не обрела той внешности, какую для нее сгенерировал компьютер. Она навечно осталась в том неуклюжем возрасте, когда зубы кажутся чересчур крупными, а глаза – слишком широко распахнутыми.
В списке воспитанников, полученном от Филадельфии Джонс, ее не было. Для уверенности Ева связалась с опекой и льстивыми уговорами, запугиванием и надоедливым нытьем добилась, чтобы ответившая на звонок измученная и несчастная соцработница залезла в архив.
На Ким Терренс имелось досье. Прогулы в школе, магазинные кражи. Два раза мать с дочерью искали прибежища в кризисном центре для жертв домашнего насилия, оба раза посещали сеансы психолога.
И каждый раз мать возвращалась домой и тащила ребенка в тот ад, каким, судя по всему, была жизнь этой семьи. Классический вариант, подумала Ева, все они так и поступают. Но в данном случае матери девочки удалось в конце концов разрубить этот гордиев узел, но это произошло тогда, когда дочь уже стала пропадать на улице, а сама она исчерпала все внутренние ресурсы.
Слишком поздно, подумала Ева. Девочка уже потеряла веру в мать, которая неизменно возвращалась к животному, истязавшему ее саму и терроризировавшему зачатого совместно ребенка. Перестала думать о том страхе и ненависти к самой себе, которые удерживали мать на привязи у мучителя, и о том, как разрушить этот стереотип, перевернуть страницу.
И она уже никогда не увидела в зеркале своего взрослого лица.
Ева подытожила записи о новой девочке. В церковь, как Лупа или Карли, не ходила. И не восставала против родительских ограничений, как Линь. И не была ожесточившейся оторвой, как Шелби. Скорее – как Микки, решила Ева. У нее просто иссякло терпение.
Она провела еще какое-то время на телефоне, пробуя потянуть и связать какие-то ниточки, по ходу дела обрезая лишние. Потом занялась тем, что не давало ей покоя, – стала смотреть добытые Пибоди данные по Монтклеру Джонсу.
Самый младший из четверых братьев и сестер. Прожил всего двадцать три года. Между ним и Филадельфией разница в семь лет, отметила Ева. Обучался на дому, как и его братья и сестры, но в отличие от Нэша с Филадельфией не работал в госучреждениях и не аттестовывался на соцработника.
В противоположность сестре Сельме, которая была почти на тринадцать лет его старше, не путешествовал, не осел подальше от родни и не создал семью.
Она рыла глубже, рыла вперед, рыла по сторонам.
Когда вошла Пибоди, Ева жестом попросила ее подождать и продолжила разговор по телефону.
– Благодарю вас за помощь, сержант Овусу.
– Всегда рада вам помочь.
Пибоди взглянула на экран телефона, заинтересовавшись, какое лицо у особы с таким приятным, мелодичным голосом.
– Я поговорю с дедушкой и дядей. Если будет новая информация, я с вами свяжусь. Приятного вечера, лейтенант.
– И вам, сержант.
– Что это было? Кто это был?
– Сержант Алика Овусу, Управление полиции и безопасности республики Зимбабве.
– Е-мое! Ты говорила с Африкой?
– С ее ма-а-аленькой частью.
– А который у них там час? Ты слышала каких-нибудь львов или слонов?
– Она была на ночном дежурстве, что надо признать большим везением, поскольку я понятия не имею, который у них там час, я же не там, а здесь. Никакого рычания я не слышала, как и криков несчастных, пожираемых представителями местной фауны.
– А я хотела бы посмотреть на слона, – мечтательно произнесла Пибоди. – Не в зоопарке, а в естественной среде обитания. И я хотела бы услышать гиену, хотя их считают коварными и безумными. И я хотела бы… – Она наконец перехватила ледяной взгляд Евы. – Ну, да хватит об этом. Ты, значит, разрабатываешь Монтклера Джонса.
– Мне просто нужна по нему более ясная информация, вот и все. Удалось выйти на эту девушку-сержанта. Когда случилось это нападение льва на человека, она была девчонкой. Джонса она немного помнит – точнее, то, что оставил от него лев, которого убил ее дед.
– О-о. – Романтическая мечта о сафари, начавшая было формироваться в голове Пибоди, слегка зашаталась. – Да уж… Я понимаю, он людоед, однако… Это же в природе зверя, так?
– Бродячий лев-людоед, деревушка с маленькими детьми, неторопливыми старухами, убогими собачонками. Лев был обречен.
– Наверное. Но она подтвердила, что Джонса загрыз лев?
– Она подтвердила, что имел место несчастный случай, что миссионер по имени Монтклер Джонс, работавший в этом районе, подвергся нападению и погиб.
– Что совпадает с рассказом его брата с сестрой. И с официальными данными.
– Да. Да. – Она побарабанила пальцами по столу. – Просто меня это смущает, вот и все. Самая старшая из них, Сельма, совершает миссионерские поездки, оседает в Австралии, выходит за овцевода. Слушай, зачем люди разводят овец?
– Затем, что на тебе шерстяной жакет.
– Да?
– А мягкий-то какой… – с благоговением произнесла Пибоди, проведя ладонью по рукаву.
– Убрала руки! Короче, она там пасет овец, делает детишек, а младшие брат и сестра получают дипломы, занимаются миссионерством и в конечном итоге направляют свои средства на приобретение здания на Девятой авеню и основывают Обитель. Часть этих средств, к твоему сведению, они получили в качестве наследства – небольшого, надо сказать, наследства, – а также от продажи родительского дома после самоубийства матери. Отец тогда продал дом и уехал в миссионерскую поездку.
– Я читала в деле о самоубийстве, – заметила Пибоди. – Из того, что там было, я поняла, что после неудачной беременности у нее бывали периоды депрессии.
– Родить, имея уже троих, один из которых подросток, а тебе уже к пятидесяти, – у меня это точно вызвало бы депрессию.
– А у меня нет… Впрочем, – решила Пибоди, – у меня бы тоже.
– Итак, и мать, и младший сын лечатся от депрессии, от нервов. И младшенький живет дома, пока мамочка не вскрывает себе вены. Тогда его забирают к себе старшие брат с сестрой. Он не получил образования, у него нет никакой профессии. В восемнадцать лет он побывал на Гаити в составе молодежной миссии. А больше никогда из страны не выезжал.
– Это все тоже навевает тоску.
– Пожалуй. Но у матери были проблемы эмоционального и психического свойства, которые и привели к тому, что она самым банальным образом перерезала себе вены в ванне.
– Это самое простое, а теплая вода к тому же притупляет чувствительность. Однако… Ванна! – Глаза Пибоди заблестели. – Я так далеко не заглядывала.
– Это стандартный способ самоубийства, особенно для женщин, но ванна для нас – звоночек. Насколько я понимаю, в Обители он преимущественно выполнял неквалифицированную работу. Готовка, уборка, мелкий ремонт, помощь во время занятий или консультаций. Никакого реального влияния.
Она поднялась, постучала пальцем по старой паспортной фотографии Монтклера Джонса, которую прикрепила на стенд.
– И вдруг, примерно в то время, когда двенадцать девичьих трупов оказываются спрятаны между стен здания Обители, брат и сестра отсылают его в Африку. До этого он путешествовал всего один раз, в той самой миссионерской поездке в составе группы, но больше из Штатов не выезжал – ни один, ни в компании с братом или сестрой, ни с каким-то опытным компаньоном. – Ева покачала головой. – Совпадение по времени действительно любопытное.
– Но если им было все известно, они избавились бы от тел, – возразила Пибоди. – И я не представляю, как они могли все это время молчать и жить себе дальше, зная, что в здании лежат все эти девочки.
– Меня это тоже беспокоит. Но совпадение по времени… Будь он жив, он у меня был бы подозреваемым номер один. А так он у меня номер один в списке тех, к кому надо приглядеться повнимательнее. Что у тебя?
– Голяк. Никакой связи между двумя последними установленными жертвами и Обителью или БВСМРЦ, Нэшем Джонсом, Филадельфией Джонс – ни с кем.
Ева кивнула – у нее тоже было пусто.
– Итак, что у нас есть? Корейский магазин. Это связь между Шелби и Линь. Надо искать другие совпадения, пускай даже неявные. Это я беру домой. Хочу все разложить, потасовать, смешать и разложить заново, повертеть так и эдак.
– Ты известила родню последней жертвы?
– Я говорила с матерью. Никого из других жертв она не знала. Об Обители слыхом не слыхивала.
– А как восприняла?
– Сперва впала в ступор, – сказала Ева, собирая бумаги. – Но потом взяла себя в руки. Хочет получить останки, когда мы закончим. Еще я покопала чуть назад и нарыла кое-что на Джубала Крейна. Его убила жена – подпалила амбар, в котором он находился.
– Ну, видать, он ее совсем достал.
– Судя по всему, она сорвалась, когда он ее в очередной раз поучил уму-разуму. Но из всего, что мне удалось накопать, в сентябре сорок пятого он был жив и здоров и находился в Небраске. А поскольку доченька до ноября того года с поводка не срывалась, у него не было никаких причин сюда возвращаться.
