ни имя хозяина. Возможно, клерк просто забыл внести эти данные, но не исключено, что молчание Элизабет свидетельствует о том, что она сомневалась в своем будущем и не знала, кто в дальнейшем будет распоряжаться ее судьбой.
10. Публичная женщина № 97
В девятнадцатом веке редкий дом обходился без служанки, хотя пускать незнакомых молодых женщин в семью было рискованно. Хозяева знали, что нанимать деревенских не так уж безопасно. И все же им отдавали предпочтение: румяные крестьянские дочери, от которых пахло травой и козами, еще не научились лгать и воровать; их растили в тесном сообществе, где всем заправлял пастор. Городские девушки уже успели заразиться пороком и алчностью, насмотрелись на грехи мирские и считались более развращенными. По этой причине городским не доверяли. Деревенские же были невинными, но и более уязвимыми. Попав в чужеродную среду, к незнакомым людям, они скучали по дому и страдали от одиночества. Незнание законов городской жизни делало их легкой добычей для негодяев. И хотя хозяину или хозяйке дома предписывалось ограждать служанок от неприятностей, те нередко попадали в беду, даже не выходя из дома.
Поскольку служанкам не позволялось посещать пивные или ночевать за пределами хозяйского дома без разрешения, у них практически не было возможности завязать отношения с представителями противоположного пола, за исключением тех, кто работал в том же доме или жил по соседству. Взаимодействия со слугами друзей и родственников хозяина, а также с лавочниками, мясниками, пекарями и посыльными были очень кратковременными, хотя слуги часто флиртовали друг с другом и позволяли себе вольности. Вместе с тем близкое соседство юной девушки могло быть большим искушением для мужчин в доме, а девушки, в свою очередь, нередко заглядывались на хозяев и их сыновей. Интрижка со служанкой для хозяина любого возраста считалась обычным делом, ведь служанки отлично знали все привычки хозяина, стелили ему постель, стирали одежду и наполняли ванну. Независимо от того, поощряла ли служанка ухаживания хозяина или хозяйского сына, брата, кузена, друга или отца, она в любой момент могла оказаться с ним наедине и подвергнуться искушению – или насилию.
Считалось, что работа служанки укрепляет характер молодой девушки из простой семьи. Однако сексуальная связь с мужчиной, жившим с ней под одной крышей, чаще всего способствовала ослаблению ее моральных принципов. Такие отношения часто становились первым шагом на пути к проституции. «Служанку фармацевта может соблазнить ассистент хозяина; горничную в ночлежке – студент, коммивояжер или офицер… служанку гостиницы – постоянный гость; молодой клерк может соблазнить служанку родителей» и так далее[170]. Любовники часто обещали девушкам, что будут заботиться о них, и многие держали слово: снимали любовницам жилье – комнату или целый дом, в зависимости от финансовых возможностей. Некоторые сожительствовали с возлюбленными и представлялись их супругами, другие лишь изредка наведывались к своим любовницам в гости. Такие отношения могли продолжаться годами, а то и всю жизнь, но чаще всего распадались через несколько недель или месяцев. При этом действовали двойные стандарты: мужчины выходили сухими из воды, а вот жизнь женщины, вступившей в незаконную связь, могла быть разрушена навсегда, особенно если на ее попечении оставался плачущий и агукающий младенец.
Элизабет унесла в могилу имя человека, чья похоть изменила привычное течение ее жизни. Мы никогда не узнаем, сошлись ли они по согласию или по принуждению, где это случилось и при каких обстоятельствах. Известно лишь, что до апреля 1865 года Элизабет продолжала называть себя служанкой, хотя ее имя не значится в переписи населения Гётеборга. Возможно, это объясняется тем, что служанкой она оставалась недолго и вскоре переехала к любовнику или в жилье, которое он для нее снимал. В таких случаях незаконный характер отношений принято было скрывать, и женщина брала фамилию любовника, ради приличий становясь его «женой», пусть даже и на время.
В Гётеборге неженатые пары притворялись законными супругами не только в угоду домовладельцу и соседям, но и чтобы скрыться от закона и не вызвать подозрений полиции. До 1864 года внебрачный секс и беременность считались преступлениями и влекли за собой наказание. Кроме того, в 1859 году приняли закон о проституции с целью сдержать распространение венерических болезней, особенно сифилиса. Однако новый закон грозил не только проституткам, но и всем женщинам, попадавшим в компрометирующую ситуацию.
Гётеборг был большим портовым городом с населением более ста тысяч человек, которое постоянно увеличивалось. В гавани реки Гёта ежедневно бросали якорь корабли из разных стран, и власти были чрезвычайно озабочены тем, как быстро страшная болезнь распространялась среди гражданского населения и военных. Швеция последовала примеру других европейских стран, в частности Франции и Германии, которые, столкнувшись с аналогичной угрозой, приняли ряд строгих законов, призванных регулировать секс-торговлю и допустить к занятию проституцией только здоровых женщин. Аналогичный закон – Акт о заразных болезнях 1864 года – был принят и в Британии, усмотревшей большую пользу от введения подобных мер в портовых городах.
Хотя конкретные меры в разных странах отличались, все законы основывались на общей концепции: вина за передачу сифилиса всегда ложилась на женщину. Считалось, что если государство сможет контролировать морально развращенных женщин, которые, по мнению законодателей, и являлись главной причиной эпидемии, то распространение болезни удастся остановить. Что до переносчиков-мужчин, то их никак не наказывали. В Гётеборге – как и в Стокгольме, Париже, Гамбурге, Берлине и других городах по всей Европе – женщины, занимавшиеся проституцией, должны были зарегистрироваться в полиции, оставить свое имя и адрес и регулярно проходить гинекологические осмотры, чтобы подтвердить свое здоровье. Однако кого именно причислять к «проституткам», определяли не сами женщины, а полиция нравов, патрулировавшая районы. Многие женщины, которых заставили зарегистрироваться и посещать осмотры, на самом деле не занимались проституцией, а только подозревались в ведении «распутной жизни»[171]. Историк Ивонн Сванстрём отмечает, что в Гётеборге было два списка: в одном числились имена «установленных» проституток, в другом находились «подозреваемые» – беременные одинокие женщины, любовницы, женщины, которых часто видели наедине с мужчинами или поздно вечером на улице.
Полицейские и соседи, должно быть, уже некоторое время подозревали Элизабет, но в марте 1865 года окончательно убедились, что девушка ведет «распутную жизнь». На тот момент Элизабет находилась на шестом месяце беременности, и живот уже нельзя было спрятать под платьем. Кем бы ни был отец ребенка, он исчез из жизни Элизабет и не мог защитить ее. Куда он пропал, поддерживал ли Элизабет финансово, пока она носила его ребенка, – неизвестно. В конце марта, когда ледяной ветер еще пощипывал щеки, Элизабет велели явиться на первый осмотр гениталий к полицейскому хирургу. В дальнейшем эти осмотры стали регулярными.
В первый визит ее имя – Элизабет Густафсдоттер
