В лагерях делалось побуждение со стороны властей, особенно по отношению к людям холостым, в смысле приискания работы. Да многие и сами искали работу, так как жизнь в лагерях была не очень сладкой. Вскоре несколько лагерей были совершенно расформированы и остались те, где жили семьи и инвалиды. С окончанием полевых работ сотни безработных русских снова устремились в Бизерту, для поступления на эскадру, или в Тунис, для приискания работы. Хороший элемент охотно принимался на корабли, в количестве, не превышающем установленной нормы. Для тех же, кто не мог быть принят, французские власти по просьбе командующего зачисляли в лагерь Надор, временно для приискания работы. Для организации помощи и вообще попечения о русских, рассеивающихся по Северной Африке, была образована при эскадре “Комиссия по делам русских граждан в Северной Африке”. Но отсутствие денег или, вернее, крайне ограниченные средства едва позволяли делать крайне необходимое»...
Спустя 57 лет — осенью 1976 года — подводная лодка Б-409, на которой я служил, входила с деловым визитом в военную гавань Бизерты. Она ошвартовалась там, где когда-то стояла монастыревская «Утка». Я оглядывался по сторонам — не увижу ли где призатопленный корпус русскою эсминца, не мелькнет ли где ржавая мачта корабля-земляка? Но гладь Бизертского озера была пустынна, если не считать трех буев, ограждавших «район подводных препятствий», как значилось на карте. Что это за препятствия, ни лоция, ни карта не уточняли, так что оставалось предполагать, что именно там, неподалеку от свалки грунта, и покоятся в донном иле соленого озера железные останки русских кораблей.
Нашу плавбазу «Федор Видяев» и подводную лодку тунисцы поставили в военной гавани Сиди-Абдаллах, там, где полвека назад стояли наши предшественники.
По утрам по палубной трансляции плавбазы крутили бодрые советские песни. Были среди них и старинные русские вальсы. Вот на их-то рулады, словно птицы на манок, собирались на причале русские старики, те самые, с белой эскадры. Несмотря на то, что «особисты» не рекомендовали общаться с белоэмигрантами, тем не менее судовой радист, откликаясь на просьбы стариков, повторял по несколько раз и «Дунайские волны» и «На сопках Маньчжурии». Знать бы тогда, что совсем рядом жил в припортовом районе такой человек — Анастасия Александровна Ширинская.
А потом нас выпустили в юрод... Я увидел Бизерту, наверное, такой, какой ее видели наши соотечественники в начале 20-х годов. Мы пришли в старую туземную часть — в медину...
И вот снова, спустя 34 года после нашего визита в Бизерту, я вижу входные створы этой гавани.
В Бизертский порт наш «Одиссей» впустили с большим опозданием; вместо плановых 15 часов мы ошвартовались в 21 час, уже в полной темноте. Время пребывания в юроде сократилось до двух часов. Обидно, но что поделаешь. Мы не туристы. А для проведения панихиды по нашим землякам вполне должно было хватить и этого скудного времени.
Нас поставили у моста через пролив, именно там, где 90 лет назад стояли русские линкоры «Георгий Победоносец» и «Генерал Корнилов». Несмотря на поздний час, на мосту оживленное движение — спала жара.
Едва сошли с трапа на стенку, как в нос ударила чудовищная вонь. Говорят, что это гниют водоросли, но уж явно шибало спущенными в море фекалиями. То же амбре стоит и в городском Вье-Пор (ковше Старого порта). Нашим пожилым дамам стало дурно.
Тремя автобусами мы двинулись через ночной город на старое кладбище.
Главная аллея его была освещена. Среди темно-зеленых кипарисов белели стены мавзолеев, гробниц, склепов, каменные кресты... Где-то в пальмовых кронах затерялся тонкий полумесяц.
Кричал муэдзин с недалекого минарета, по-деревенски брехали собаки. Однако шумновато здесь для вечного упокоения... Но во всю ночную мощь благоухали цветы и деревья, что после портовой вони наводило на мысль, что наши соотечественники упокоены все же в райском уголке.
Наши священники установили походный аналой, раздули кадило, зажгли свечи и начали литию. Несмотря на поздний час, к нам на кладбище прибыл мэр Бизерты, весьма моложавый и энергичный тунисец.
Бизерта. Ночь. В мерцании свечейМы выглядим, почти как привиденья,Но лития и горький смысл речейИсполнены особого значенья.
Мы молимся о русских моряках,О рыцарях Андреевского флага,Что потеряли Родину в боях,Но выполнили данную присягу.
Эти только что сложившиеся строки шептал про себя Валерий Латынин...
В самом деле все, что мы сейчас делали, походило на мистерию... И привидениями были не мы, а тени погребенных здесь русских моряков, которые почти зримо стояли между нами, в гурьбе молящихся соотечественников.
Игорь Горбачев стоял у развернутого Андреевского флага, который мы когда-то освящали вместе с председателем Севастопольского морского собрания Владимиром Стефановским в главном храме Севастополя — Владимирском соборе, усыпальнице адмиралов. Теперь он склонялся над могилами моряков-черноморцев, нашедших вечный приют в африканской земле.
Я сменил Горбачева у флага. Эти минуты почетного караула были для меня совершенно особенными. Никогда еще столько чувств не переполняло душу.
Мы отыскали черноморцев след,Чтоб залечить душевные стигматы.Тунис. Бизерта. Девяносто летТрагедии, начавшейся в двадцатом.
Наверное, каждого из нас не покидало ощущение, что ты причастен к живой, не книжной, не академичной, а именно к живой истории, сиюминутно творящейся и притянувшей нас своей мощной волной, которая всколыхнулась здесь 90 лет тому назад... И вот мы все в одном потоке с ними, с теми, кого пришли чтить и поминать...
Настало время возлагать венки. Мы с Горбачевым положим корзину цветов от имени Военно-Морского Флота, Передал древко Андреевского флага князю Трубецкому, подхватили с коллегой невесомую плетенку и поставили ее на постамент памятника. Взяли под козырек и развернулись через левое плечо, сделать четко в тесноте толпы это не удалось, но все же воинский ритуал исполнили.
Помним вас, черноморцы смутных годов! Знаем вас поименно! Мы пришли к вам в ваше изгнание, чтобы забрать вас на родину хотя бы в поминовении...
В толпе раздавали свечи, и вот уже затеплились десятки огоньков. Началась лития. Молитвы пели в темноте, слегка развеянной горящими свечами. Эта ночная панихида впечатляла намного больше, чем если бы она творилась при жгучем дневном свете.
Снова заголосили муэдзины, и, как нарочно, откликнулись на их громкие крики из радиорепродукторов умолкнувшие было собаки. Наша общая молитва с трудом пробивалась сквозь эту какофонию. Но таковы реалии здешней жизни...
Радуют глаз ровные дорожки и ухоженные могилы русских моряков. Но я-то помню иное зрелище: расколотый мрамор, разбитые плиты, зияющие дыры в земле, обломки крестов и почти нечитаемые эпитафии. Кладбище русских моряков долгие годы было заброшено. У Анастасии Александровны Ширинской не хватало сил, чтобы одной обиходить десятки могил, уследить за ворами и вандалами. У советского же посольства для увековечивания памяти «белоэмигрантов» денег, разумеется, не находилось. Но, слава Богу, Россия еще не оскудела совестливыми людьми.
Первым, кто по-настоящему привлек внимание российской общественности к проблеме бизертского кладбища, был севастополец Владимир Стефановский, в прошлом офицер-подводник Северного флота. В год 300-летия Российского флота он организовал поход памяти на яхте «Петр Великий», которая в осеннюю непогоду прошла по маршруту Русской эскадры от Севастополя через Стамбул и Наварин до Бизерты.
Затем кинорежиссер Сергей Зайцев снял замечательный фильм о судьбе русской колонии в Бизерте — «Лики Отечества». С немым укором для всех нас проплывали на экране под грустный старинный вальс изуродованные, разбитые могилы наших моряков... Из этой ленты мы узнали, что дело восстановления русского кладбища упирается в нежелание местных властей давать работу иностранным рабочим, то есть реставраторам из России. «Заплатите нам, и мы сделаем все в лучшем виде». Платить предлагалось немало. Стало ясно, что методом «всенародного субботника» проблему не решить.
И в Москве, и в Санкт-Петербурге начали возникать всевозможные общественные фонды по спасению русского погоста. В Бизерту зачастили делегации и отдельные энтузиасты, но, как говорится, воз и ныне там, воз с грузом последнего долга и тяжести вины за беспамятство и небрежение к отеческим гробам.
И вот однажды за дело взялся руководитель миссии «Память Бизерты» московский писатель Сергей Власов. Начал он с того, что подготовил к печати и сумел найти средства на издание уникальной книги, составленной из воспоминаний тех, кто пережил исход и «последнюю стоянку» Русской эскадры. Презентация однотомника «Узники Бизерты» состоялась в Морской библиотеке Севастополя. Книга вызвала заметный резонанс не только в столице Черноморского флота, но и в Москве, Санкт-Петербурге и даже Париже, где еще жили выходцы из «русского Карфагена». Адмирал Игорь Касатонов, председатель фонда «Москва — Севастополь», заявил, что берет под свою эгиду «бизертский проект». Однако Власов не довольствовался адмиральским заверением и деятельно продолжил свой подвижнический труд. С небольшой группой единомышленников он летит в далекую Бизерту, обследует запущенное кладбище, составляет план русских захоронений, уточняет у Анастасии Ширинской стертые временем имена. Он встречается с вице-мэром Бизерты и получает от него полную поддержку.
