И утро этого понедельника, пока массовка переодевалась и гримировалась, было решено начать с крохотного комичного эпизода: директор театра Могильный, шумовик Громыхалов и режиссёр Дантесов должны были, обнявшись, спеть один куплет песни. Однако пять минут работы, внезапно растянулись на полчаса.
— Не смешно поёте, товарищи артисты, — проворчал я в пятый раз. — Нет изюминки.
— Не смешно, изюма — нет, — передразнил меня исполнитель роли Дантесова, Георгий Вицин, у которого сегодня было хорошее настроение, и он решил пошалить.
— Я не понимаю, чего тут не понятного? — всплеснул я руками. — Шорохи не слышны, громко — это раз, замерло всё до утра, умерено — это два и, наконец, шёпотом Ленинградские вечера — это три. Ну, всё же должно быть понятно. Чего опять не понятно-то?
— Всё понятно, давайте снимать, — промурлыкал Вицин.
— А мне не ясно! — проревел исполнитель роли Могильного, Сергей Филиппов. — Откуда вообще взялся этот эпизод? Его в сценарии нет! Почему мы стоим в моём кабинете, шатаемся как пьяные, и поём? В конце концов, для реализма можно было бы и налить.
— Вот про налить, товарищ Филиппов, даже не начинайте! — психанул я. — У нас плёнки впритык, сроки горят. И потом шампанское по утрам пьют либо аристократы, либо дегенераты.
— Да, пьют, только дегенераты, — снова передразнил меня Георгий Вицин.
— Давайте уже снимать! Там в буфет компот привезли! — пробасил исполнитель роли Громыхалова, дядя Лёша Смирнов.
— Слушай, Феллини, да наплюй ты на эту сцену, — раздражённо заворчал мне в спину главный оператор Василич. — Мне на эту ерунду даже одного дубля тратить жаль.
— Значит, под крылом самолёта о чём-то поёт в «Иронии судьбы» — это смешно, а тут не смешно? Да быть такого не может, — пробормотал я, забыв, что «Иронию» ещё не сняли.
— Ирония судьбы — это смешно, — передразнил меня Вицин.
— Пойдёмте уже пить компот! — топнул ногой Смирнов.
— Стойте! — вскрикнул я. — Товарищи, а где у нас прохлаждается кот? Куда у нас подевался Чарли Василич Чаплин? Кто видел Чаплина? — обратился я ко всем техникам и осветителям.
— Как где? — захихикал Георгий Вицин. — После завтрака спит в буфете на столе. Постепенно привыкает к коммунизму.
— Ха-ха-ха! – разом загоготала съёмочная бригада.
— Шевчуков! — рявкнул я. — Одна нога тут, вторая тоже здесь, но вместе с котом! Время пошло!
Шевчуков вздрогнул, недовольно поморщился, но так как после вчерашнего конфликта, он оказался на волоске от увольнения, то сегодня был как шёлковый и беспрекословно выполнял любые приказы. Ещё до начала съёмок главный оператор Василич его дважды успел сгонять на улицу за сигаретами и за свежей газетой. Вот и сейчас паренёк, что-то недовольно прошептав себе под нос, побежал, словно сдавал в школе зачёт по физкультуре.
«Надо бы Шевчукова в другую бригаду сплавить, — подумал я. — Во-первых, бестолковый, во-вторых, злопамятный. Не дай бог, кто-нибудь что-нибудь ляпнет на площадке, тут же настучит куда надо. У него на лице написано, что он о нас, работников кино, думает. Мы же для него бездельники, сидящие на народной шее, которые не сеют, ни пашут и не жнут. Откуда Шевчукову знать, что советская киноиндустрия в казну государства приносит доход намного больший, чем некоторые фабрики, заводы, колхозы и совхозы. И не просто так советское правительство награждает режиссёров, сценаристов и актёров квартирами и разными премиями. А кинокомедии Гайдая ещё долгие годы будут кормить всё российское телевидение».
— Вот, при… при… принёс, — запыхавшись выдавил из себя Шевчуков, держа на руках нашего коммунального кота, который всё так же безмятежно спал и видел сны о кошачьем коммунизме, где каждый день кормят от пуза.
— Хвалю, — хлопнул я паренька по плечу. — Товарищ Вицин, возьмите кота. Василич приготовься, снимаем один дубль и если выйдет ерунда, значит наплевать и не судьба. Тишина на площадке! Любочка, давай хлопушку!
— Сцена в кабинете директора после премьеры спектакля, дуль один, — выдала скороговоркой ассистентка Люба и громко хлопнула дощечками перед объективом кинокамеры.
— Поехали! — скомандовал я и махнул рукой.
И актёры Сергей Филиппов, Алексей Смирнов и Георгий Вицин, который теперь держал на руках кота, тяжело вздохнув, стоя и немного пошатываясь, обнялись и громко пьяными противными голосами загорланили:
— Не слышны в саду даже шорохи! — кот Чаплин, тут же навострив уши, открыл глаза.
— Всё здесь замерлааа до утра! — так же проорали актеры, и кот тревожно посмотрел по сторонам.
— Душевней, ещё душевней, — промяукал Вицин.
— Eсли б знали вы, как мне дорогииии, — снова пропели актёры, но уже гораздо тише, а дядя Лёша Смирнов даже прослезился.
— Ещё душевней, — попросил Георгий Вицин. — Ещё чуть-чуть.
— Ленинграааадские вечераааа, — буквально прошептала вся троица.
— Хорошо стоим, — мяукнул Вицин.
— Нормально! — громко рявкнул Сергей Филиппов. — Громыхалов, пошли!
И тут вдруг кот Чаплин вырвался из рук Вицина, вскарабкался, словно по дереву на плечо дяде Лёше Смирнову и вытянул свою мордочку вперёд.
— Пошли, — кивнул головой Смирнов и повёл своих друзей, поддерживая их под руки, прямо на камеру.
— Ленинградские вечера! — успел пропеть Вицин, прежде чем актёры своими фигурами заслонили объектив кинокамеры.
— Стоп! Снято! — заорал я и отчаянно захлопал в ладоши, как и вся съёмочная группа. — С первого же дубля, гениально! Кто говорил, что не смешно? Смешно!
— Да, мы не зря едим свой хлеб, правда, Чаплин? — спросил Георгий Вицин, погладив кота.
— Пойдёмте уже пить компот! — проревел дядя Лёша Смирнов, после чего вся съёмочная бригада побежала в буфет, где кроме напитка из сухофруктов подавали и свежие пончики.
А я остался листать свой десятки раз правленый и исчёрканный сценарий. Сегодня кровь из носа требовалось снять две большие сцены, в которых присутствовала так называемая массовка. Нужно было показать на экране, что в нашем выдуманном Среднем театре кипит жизнь. А без массовой сцены, без безымянных героев эпизода такое сделать было нереально. Не дорос ещё мировой кинематограф до компьютерной графики. Поэтому я ещё со вчерашнего вечера пригласил на шабашку почти всё общежитие «Ленфильма», пообещав кроме гонорара, бесплатные харчи и бесплатный автобус. И теперь актёры и актрисы, которые ютились в маленьких комнатушках и считали деньги до зарплаты, перевоплощались в князей, в графинь, в дворян и помещиков.
— Посмотри, как я, хороша? — выбежала из гримёрки Нонна Новосядлова, одетая, словно Наташа Ростова на балу.
— Бондарчук от зависти помрёт, — улыбнулся я. — Кстати, там массовка уже готова?
— Все уже давно в буфете пончики с компотом поглощают, — захихикала девушка. — Ещё несколько дней таких съёмок и я в Москву приеду вот такая, — Нонна надула щёки.
— Хоть с питанием у нас порядок, — буркнул я и тяжело вздохнул.
И этому были причины. Наш многоуважаемый Леонид Быков до сих пор ещё не появился на съёмочной площадке. Дома его не было, в больнице тоже, на киностудию Леонид Фёдорович также не забегал. Куда пропал главный режиссёр и главный герой кинокомедии, никто ответить не мог, включая и его законную жену. «Чёрт, чёрт, чёрт», — я трижды выругался про себя.
— Я вчера звонила в Москву, — произнесла с виноватым лицом актриса, — у меня 20 июня отчётный спектакль. И я в конце недели должна уехать.
— Хорошо, — кивнул я, — всё равно после четверга многие разъезжаются. У нас дальше по плану павильонные съёмки, в которых главный герой посещает больницу и бюрократа Шабашникова. Осталось решить только одну маленькую проблемочку.
— Какую?
— Найти товарища Быкова, и заставит его приступить к работе, — я сжал кулаки от беспомощности что-либо изменить. — Как будто мне больше всех надо. Бардак!
— Я тебя понимаю, — хихикнула Нонна. — Только не надо зацикливаться на негативе. У нас, между прочим, в театре тоже сплошной хаос и кавардак, но потом всё чудесным образом как-то само собой преображается и раскладывается по полочкам. Кстати, ты приедешь на мой отчётный спектакль?
