– Понятия не имею, но то, что мое местонахождение больше не секрет, дает основания для беспокойства. Мой близкий друг из Общества прислал письмо, но я куда-то его засунул, так и не успев прочитать.
Мое сердце замирает. То письмо. Встретив Гудини в магазине магии, я совершенно забыла о конверте. Он все еще лежит в моем пальто. Щеки заливаются краской стыда. Что, если из-за меня Коул в опасности? Придется все рассказать.
Я сглатываю:
– Коул, я…
Но продолжить не успеваю. Открывается дверь, и на кухню входят мама с Жаком.
– Давай встретимся завтра и начнем твое обучение? – предлагает Коул.
Я поспешно киваю. Прекрасно. Так я сумею вернуть письмо и извиниться за кражу.
– О, дорогая, ты не спишь. Как ты себя чувствуешь?
Мать подходит и целует меня в щеку.
– Я в порядке, спасибо, что спросила, – отвечаю прохладно. Меня все еще гложет обида, что меня бросили. Судя по приподнятой брови, мама замечает мое недовольство.
– Чудесно, – отвечает она, передавая мне пакет. – На обратном пути я купила тебе сэндвичей. – Мадам бросает взгляд на Коула: – Спасибо, что проведал ее. Мне пришлось уйти. – А затем красноречиво смотрит на меня.
Коул встает:
– Мне пора. Анна, увидимся завтра. – Кивнув на прощанье, он уходит.
Я вытаскиваю сэндвич из пакета, разворачиваю вощеную бумагу, глубоко и с удовольствием вдыхаю запах и жадно откусываю. Один бог знает, как давно я не ела.
Жак откашливается:
– Мы с твоей мамой очень за тебя переживали.
Мне хочется рассмеяться, но еда занимает все мое внимание. Куриный салат с ржаным хлебом еще никогда не казался таким вкусным.
– Как прошло представление? – спрашиваю с набитым ртом.
– Идеально, дорогая, совершенно идеально.
Мама наполняет два бокала джином и протягивает один Жаку.
– Признаюсь, все прошло лучше, чем я ожидал, – сообщает тот. – Сначала все держалось на волоске.
– Я знала, что он справится. – Слова срываются с уст матери будто аккуратные маленькие камешки.
Я с подозрением поднимаю взгляд: ее глаза блестят. Она умирает от желания сказать мне что-то, но не хочет делать этого в открытую. Сердце уходит в пятки, и я, прихрамывая, подхожу к мусорному ведру и выкидываю остаток сэндвича. Аппетит пропал.
Я поворачиваюсь лицом к Жаку и маме.
– Кто справился? – спрашиваю ровно.
Кроме того, чтобы быть начеку, еще одно важное правило жизни с моей родительницей: не дать ей понять, что она меня обижает.
– Оуэн! – восклицает мама, не в силах больше сдерживаться.
– Оуэн? – Я на ощупь нахожу стул и со стуком сажусь.
– Кто-то поминает мое имя всуе?
Легок на помине. Я слышу, как за ним захлопывается входная дверь.
– Вот моя девочка! – Он падает передо мной на колени и преподносит розу. – Я пришел бы раньше, но не хотел являться с пустыми руками. Только не после того, как позволил им тебя похитить. – Затем кладет голову мне на колени, все еще протягивая розу. – Я никогда себя не прощу, но питаю надежду, что ты когда-нибудь простишь. Мне так жаль…
На секунду я теряю дар речи, но все же беру розу и стучу по макушке паяца костяшками пальцев.
– Мне прощать нечего, дурачок. Все произошло так быстро… – Я с трудом сглатываю и отбрасываю воспоминание прочь. – А теперь вставай, это смешно.
– Благодарю, – говорит Оуэн, подскакивая, словно игрушка-попрыгунчик. – Колени меня убивают.
Я начинаю закатывать глаза, но тут замечаю синяки на его подбородке и скуле.
– О боже, ты в порядке? – Я хочу коснуться его лица, но отнимаю руку в смущении.
– Я в порядке, а беспокоюсь только о тебе. Я также захватил твою сумочку. Ты ее уронила при похищении.
Я с благодарностью беру сумку. Не хотелось бы лишиться ножа. Мне он нужен как никогда.
– Давайте побеседуем в гостиной? – Мама все еще тайно злорадствует.
Оуэн берет меня за руку и помогает пройти по коридору, но моему пальцу уже получше, и я чувствую себя идиоткой с обмотанной полотенцем ногой.
– Значит, ты заменил меня в шоу? – спрашиваю я радостно взволнованного Оуэна, присаживаясь в ближайшее кресло.
Жак фыркает:
– Вряд ли.
На лице его племянника мелькает обида, и я хмуро гляжу на импресарио.
– Твое место никто не сможет занять. Я просто замещал.
– И прекрасно справился, – хвалит мама, улыбаясь мне. – Просто прекрасно.
Мастерица игр дает понять, как легко меня заменить. Пытается вызвать мою ревность. У нее получается.
Но черта с два я позволю ей об этом догадаться.
Я поворачиваюсь к Оуэну и улыбаюсь так ослепительно, что он моргает:
– Тебе понравилось?
– Это было потрясающе! Публика, свет рампы, аплодисменты. Я в жизни ничего подобного не испытывал!
– Не слишком привыкай, в шоу не хватает талантов Анны, – решительно одергивает Жак.
Я с изумлением оценивающе смотрю на импресарио, а у мамы на губах застывает улыбка.
Она хватает шаль и накрывает мои ноги.
– Да, конечно, но как замечательно, что у нас есть замена на всякий случай.
Затем пристально смотрит на меня черными глазами, выдавая, что улыбка ее – фальшивка. Это женщина совсем не похожа на мать, которая утром расчесывала мне волосы, поэтому я отворачиваюсь с болью в сердце.
Но прежде, чем мадам успевает отойти, я робко касаюсь пальцами ее руки. Ее чувства всегда легко прочитать, но я давно научилась по возможности не обращать на них внимания. Девочке не следует знать, какую неприязнь питает к ней родная мать. Сегодня ее эмоции настолько смешаны, что мне сложно их постичь. К моей радости, среди обычного возмущения, нетерпения и целеустремленного желания есть любовь, но также я чувствую и ее страх. Пытаться выяснить, что пугает маму, сродни попытке разобраться в наборе карт таро. Я знаю, что это как-то связано со мной, но боится ли мадам Ван Хаусен за меня или меня саму?
Понятия не имею. Однако в одном сомнений нет: она не хочет, чтобы я участвовала в представлениях.
Глава 21
Я в сотый раз бью подушку. Будь на ее месте человек, давно бы уже умер. Как мама смеет? Да из меня мать намного лучше, чем из нее! Я бегаю за покупками, вожусь с переездами, нахожу работу и обманываю людей. Все ради мадам.
Я снова колочу по подушке, вспоминая, сколько раз играла роль шпиона, выискивая сведения о клиентах, которых маме хотелось надуть; всю черную работу, которой я занималась, чтобы у нас было, что поесть. Взамен же просила лишь возможность творить иллюзии!
А теперь мама хочет отобрать у меня и это.
Но почему? Какой ей прок? И что я буду делать, если не смогу выступать?
Я яростно утираю текущие слезы. Ну и чего так удивляться? Я всегда именно этого и боялась. Самый жуткий кошмар наяву. Нет. Я глубоко вдыхаю. В самом жутком моем кошмаре мама оставляет меня в номере дешевого отеля. По крайней мере, этого она не сделала.
Я сердита, напугана и ошеломлена. Такова история наших с матерью взаимоотношений. Когда я думаю, сколько переживала последние недели, на что шла, чтобы обеспечить ее безопасность…
Закрываю глаза, но они снова открываются, напоминая, что я проспала большую часть дня. Вздохнув, наклоняюсь, включаю свет и нащупываю под матрасом спрятанную записную книжку. Перелистываю грубые зарисовки трюка, сделанные около года назад.
Провожу пальцем по строчкам, и в порыве вдохновения подхожу к столу и беру карандаш. Сейчас я на год старше, опыта побольше, и у меня есть идеи, как сделать трюк лучше, четче и легче.
Если удастся осуществить все задуманное, фокус пройдет как по маслу. В прошлом году у меня не было возможности его воплотить, а теперь благодаря мистеру Дарби такой шанс появился. Я улыбаюсь, думая о мастерской соседа.
Мать не хочет, чтобы я выступала с ней? Отлично. Но уйду я с помпой.
* * *
На следующее утро я просыпаюсь уставшей и радуюсь, что сегодня воскресенье. Мне нужен выходной.
Хоть я и уверяю маму, что со мной все в порядке, она не верит.
– Точно? Может, вызвать врача? – Она хмурит брови, и на мгновение я чувствую ее беспокойство.
Меня оно не впечатляет.
Знаю, мама меня любит, но карьера для нее дороже. Давно уже следовало усвоить эту истину. И заботиться в первую очередь о себе.
– Я в порядке, просто устала. Наверное, зайду к мистеру Дарби. Уверена, он обо мне беспокоится.
Мама машет рукой, и, едва оказавшись вне поля ее зрения, я хватаю пальто, в кармане которого все еще лежит украденное письмо.
Верчу его в руке, сопротивляясь искушению. Оно написано тем же витиеватым подчерком, что и письмо на столе мистера Дарби, а в приписке значится Лондон. Я смотрю на обратный адрес, но там стоит только номер почтового ящика. Письмо запечатано, значит, Коул просто захватил его с собой, выходя из дома тем утром, когда я украла конверт у него из кармана.
