Перестала выходить «Психея»: подобно многим другим литературным журналам и независимо от того, в какое историческое время они выходят, у нее оказалось больше авторов, чем читателей. Впрочем, через пару лет она возродится на несколько номеров. В апреле 1827 года Карл X и правительство Виллеля попытаются издать «закон любви и справедливости» (sic), касающийся прессы и облагающий непомерным налогом (один франк с экземпляра) каждую напечатанную страничку, будь это даже простое извещение. Вызвавший всеобщий (а не только у оппозиции) крик негодования «закон вандалов»[39] приписывается рассудительному автору «Гения христианства», и палата пэров отказывается утвердить этот проект, который Виллель вынужден был взять обратно восемнадцатого. «И тогда бурная радость охватила Париж; дома, казалось, сами выталкивали своих жителей на улицу; люди подходили друг к другу с веселыми лицами, пожимали руки; типографские рабочие бегали по бульварам с криками «Да здравствует король!», и ветер расправлял складки их белых знамен, а вечером весь город вспыхнул иллюминацией».
Само собой разумеется, что «Да здравствует король» звучало лишь в насмешку, ибо демонстрация типографских рабочих была разогнана с редкой жестокостью. 29 апреля супер-король проводит парад Национальной гвардии на Марсовом поле. Он встречен возгласами: «Долой министров! Долой иезуитов!» Эти крики исходили в особенности из рядов второго, третьего, пятого, седьмого и восьмого легионов, то есть из рядов финансовой аристократии и мелкой буржуазии. В тот же вечер Национальная гвардия была расформирована.
На следующий день алжирский дей снова вызывает к себе консула Деваля. Начиная с XVI века Франция владеет на алжирском побережье предприятиями, занимающимися сбором кораллов. В 1819 году дей увеличил арендную плату, но на протяжении ряда лет Франция ее не платит, делая вид, что не замечает этих требований. 30 апреля 1827 года Деваль снова просит отсрочки. Потеряв терпение, дей указывает ему на дверь движением своего веера. Французская колония должна покинуть страну, а предприятия на побережье подвержены разрушению. Тогда Виллель посылает вдоль алжирских берегов шесть военных судов, однако не осмеливается на более решительные действия, опасаясь реакции Англии и России.
Это начало войны в Алжире Александр полностью проглядел. В мае он занят в основном осадой нового салона — семейства Вилленав. Его ввел туда поэт Корделье-Делану, и вот вам польза от публикаций собратьев в «Психее». Он наводит справки о семействе: всегда полезно знать нравы животных, прежде чем начать охоту.
Глава семьи Гийом Вилленав, литературная знаменитость, из тех, кто формирует общественное мнение, не будучи лично причастным к литературным забавам. Напрасно будет рыскать Александр в поисках полного собрания его сочинений, ему удастся раздобыть лишь вышедшую в 1794 году брошюру «Релация о путешествии ста тридцати двух жителей Нанта, посланных в Париж революционным комитетом Нанта»[40]. Вилленав был в их числе. Ибо, отказавшись от своей сутаны, он стал тогда революционером до такой степени, что был назначен заместителем общественного обвинителя в Нижней Луаре. Заподозренный Карье в умеренности своих действий, он был арестован и выслан для суда в Париж вместе с другими жителями Нанта. 9 Термидора спасло ему жизнь[41]. Александр потирает руки: вот и тема для разговора. А что же сталось потом с этим вновь обращенным якобинцем? Он вернулся в лоно церкви и возглавил «Журнал для священников». В настоящий момент он читает в Пале-Рояль, в «Атенее» курс литературы, и «весь Париж» устремляется туда в страстном желании услышать «все, что в салоне показалось бы невыносимо скучным, а в «Атенее» было просто скучным». Александра это не слишком беспокоит: можно ведь прийти и не слушать! А как обстоит у Вилленава со страстями и пороками? О, это домашний тиран, ярый библиофил и неистовый собиратель автографов. Ну-ка, ну-ка, надо посмотреть, не сохранилось ли в архиве Генерала какой-нибудь протухшей тарабарщины, годной для приманки библиотечной крысы.
Остальную часть семьи составляли: «мадам Вилленав, маленькая старушка, в свете необычайно привлекательная, остроумная и образованная, но дома страшная ворчунья» и двое взрослых детей. Сын Теодор, «большой и крепкий малый, в то время автор различных мимолетных стихотворений». Дочь Мелания, тоже поэтесса в свободное время, и несчастливая, как говорят, супруга некоего капитана Вальдора, гарнизон которого квартируется в провинции, что вполне устраивает Александра: уже имея опыт с Аглаей и Луизой Брезет, он полагает себя вполне способным вернуть радость жизни даме, погруженной в меланхолию.
Вместе с Корделье-Делану он идет в «Атеней». Зала переполнена, на трибуне Вилленав, «красивый старик», о чем, бишь, он толкует? «По всей вероятности» речь идет «об исследовании по поводу некой заурядной смерти, которая служила предлогом тому, кто умирал, для помощи живым». Знакомство после окончания лекции, Александр захлебывается от энтузиазма по поводу ее содержания, симпатичный, однако, малый и знает наизусть бессмертную «Релацию о путешествии ста тридцати двух жителей Нанта» и т. д. Вилленав приглашает его зайти выпить чаю. Мелания Вальдор совершенно не во вкусе Александра. «Далеко не красавица», брюнетка, с резковатыми чертами лица, «привидение зловещей худобы», — скажет о ней Виктор Гюго, но в конце концов, тем более, что она на шесть лет старше Александра, ему удается показать ей свое внимание и, церемонно предложив ей руку, он провожает ее из Пале-Рояль на улицу Вожирар, в дом номер 82.
Покончено с неловким и наивным провинциалом, а также с хрупким и трогательным юношей, перед нами серьезный человек, уверенный в своем обаянии, но вместе с тем ранимый и достойно переносящий те трудности жизни, которые у посредственности их круга вызывают раздражение. В конце концов, сударь, у нас всегда есть поэзия, приют утешения и возвышения избранных душ: Мелании казалось, что она может обсуждать данный предмет со знанием дела. К тому же, пользуясь случаем, она была бы счастлива узнать просвещенное мнение редактора «Психеи» относительно нескольких стихотворных строчек, написанных в минуту тоски. Александр трепещет от радости при мысли, что он станет ее первым читателем, и, дабы показать себя достойным этой чести, он предупреждает, что выскажет свое мнение без всякого снисхождения, возможно даже, с той жестокостью, которая и является доказательством уважения к творчеству собрата. Что касается публикации, тут он тяжело вздыхает, он, к сожалению, уже не может быть ей полезен. Да, конечно, финансовое удушье, хотя, если хорошенько подумать, не столько проблемы управления, сколько проблемы бессодержательности этого литературного предприятия заставили его отказаться от журнала. Все было бы иначе, случись ему, наконец, повстречать необыкновенную любовь, абсолютную страсть, источник вдохновения и таланта, ну вот, мы уже пришли, надо пойти проститься с папой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
