Его морщинистое лицо помрачнело.
— С чего ты это взял? — задумчиво спросил он.
— Ну вот взять хотя бы того раба, которого он принес в жертву, — объяснил я, с усилием выговаривая слова и жалея, что оба уже порядком набрались. — Я же видел, что было с этим парнем. Его пытали — били, жгли, кололи. Уж на кого-кого, а на омовенного раба он никак не походил. Я вообще сомневаюсь, что кто-нибудь дал бы за него мешочек какао-бобов — не то что пожаловал его в жертву богам. Но вот интересно: он ведь был такой не один. — И я пустился в подробное повествование о моем похищении, и о мертвом теле, выуженном из канала, и о замысловатом послании, оказавшемся при нем. Бутыль я поставил между нами и заметил, что старик ни разу не потянулся к ней за время моего рассказа. Он кивал в такт моим словам и, когда я закончил, сразу же заговорил.
— Значит, раб Сияющего Света и тот мертвец, к которому, как ты считаешь, имеет отношение Туманный, побывали в одних руках? — заключил он. — Но с чего ты это взял? Ты думаешь, мой внук решил расплатиться с долгами, отдав этого раба?
— Тогда все равно непонятно, почему его пытали. И откуда с самого начала взялись эти двое?
— И непонятно, чего от них хотели мучители, — прибавил старик. — И очень интересно, кто и зачем использовал твое полное имя. Как мой внук мог узнать его? Я просто ума не приложу. Вот про Туманного ничего не могу сказать. — Он задумчиво поглаживал горлышко бутыли. — Ты про все это у Лилии спрашивал?
— Мне показалось, она не хотела это обсуждать. Даже рассердилась.
— Меня это не удивляет. — Он жадно посмотрел на бутыль и вдруг присосался к ней. — Ты пойми: я с этим Туманным совсем не знаком! — проговорил он в промежутке между глотками. — Ни разу с ним не виделся. Знаю только, что Сияющий Свет вечно путается со всякой швалью. Пытали, говоришь? Ну что ж, очень похоже на правду. Они с моим внуком запросто могли такое сотворить.
— Как это? — недоуменно спросил я, наблюдая за тем, как он пьет.
— Потому-то дочка и расстроилась, — с горечью прибавил старик, оторвав наконец бутыль ото рта. — Мало того, мужа потеряла, но если еще сына предадут казни за насилие, то это уж будет слишком!
— Сияющий Свет и Туманный! Неужели они заодно?! — недоверчиво проговорил я.
— А почему бы и нет? Туманный имеет над ним власть, и дело не просто в деньгах. Я же говорил тебе, как он убеждал Сияющего Света перевезти куда-то все наше имущество. Все оно теперь перекочевало на склад Туманного. Еще раз повторяю: я никогда не встречался с ним, но, похоже, это такой же дрянной человечишка, как и мой внук. Помнишь, я рассказывал, что пьянство еще не самый главный его порок? — Он картинно помахал бутылью у меня перед носом. — И дело не только в этих азартных играх. У него всегда была жестокая жилка. Я как-то раз застукал его — он посадил в мешок собаку и индейку, должно быть, хотел посмотреть, выберется ли кто из них оттуда живой. Может, они устроили это кощунственное жертвоприношение, чтобы просто потешиться?
— И Лилии это известно?
— Ну, она же хорошо знает своего сына. Но говорить ей об этом неприятно, поэтому ты уж не обижайся. — Он взял бутыль и опрокинул последние капли вина себе в рот. — Если выяснится, что ее сын увлекался мальчиками вместо девочек, его ждет казнь, а нас позор. — Он повернулся ко мне и прибавил с невеселой усмешкой: — Вообще-то моей дочери о нашем разговоре лучше не сообщать. Она может убить тебя собственными руками — только бы ты молчал!
Глава 2
— Как будто одного пьяницы в этом доме было мало! Ты что же вообразил: я спасла тебе жизнь, чтобы этому старому пропойце было не скучно лакать винище в одиночку?
Сердитый голос Лилии отдавался в моей голове глухими ударами резинового мяча, я с трудом разбирал слова.
— Он же твой отец!
— Да будь он хоть само солнце или бирюзовый принц собственной персоной, все равно останется противным старым пьяницей! Но у него хотя бы есть оправдание!
— У меня тоже, — рискнул возразить я.
— Ну уж нет! Никакого оправдания у тебя нет! Лекарь прописал тебе «змеиное жало», а не вино. Вот «жало» и пей. Ну-ка быстро!
Я поморщился при одном только взгляде на коричневатую жидкость в протянутой мне чаше. Конечно, она была приготовлена не из какого-то там змеиного жала, а из одной травки под названием «коаненепили», используемой для лечения грудных болей. Это я помнил еще со школы. Ее отвратительный запах был мне хорошо знаком, и вкус, по моим подсчетам, хуже оказаться уже не мог. Но я ошибся.
— Неужели нельзя подмешивать сюда варенья, или меда, или чего-нибудь сладенького? — недовольно посетовал я.
— Можно, — уверила Лилия. — Не исключено, что в следующий раз я так и сделаю, если научишься хорошо себя вести!
Между тем вечерело, и прохладный ветерок загнал нас под крышу, где старик без сознания плюхнулся на свою циновку, а я еще долго переваривал чертово зелье да выслушивал наставления о вреде пьянства.
Но проклятое лекарство по крайней мере прочистило мои мозги. Я смотрел на Лилию, сидевшую напротив меня у самой двери, и лучи предзакатного солнца падали прямо на нее. Она выглядела совсем по-другому, только я пока не мог разобрать причины такого преображения.
— А скажи мне одну вещь, Лилия. Если я здесь не для того, чтобы составить компанию в пьянстве для твоего отца, то тогда для чего?
— Чтобы поправиться, разумеется. Стражники отдубасили тебя очень сильно.
— Значит, ты пожалела меня? Ну хорошо, а если к твоим воротам придет нищий оборванец и предложит купить у него какую-нибудь съестную дрянь, неужели ты купишь? Что-то я сомневаюсь.
Я вовсе не ожидал, будто этими словами оскорблю ее. Она обиженно фыркнула и отвернулась. Луч солнца упал на ее щеку, и я понял, что изменилось. В волосах ее по-прежнему была проседь, но кожа стала чище и нежнее.
— Охра? — не удержавшись, спросил я.
— Не поняла?..
— Ты разукрасила лицо?
— Не понимаю, ты о чем? А-а!.. Нет, ничего подобного, — горделиво сообщила она, хотя не сумела до конца скрыть довольной улыбки. — Даже если бы у меня была причина разукрасить лицо, я не могу сделать этого до тех пор, пока мой сын… не вернется. Я сейчас все равно что в трауре. Это всего лишь жирное масло от холода. По ночам смягчает кожу.
Морщинки вокруг ее губ и глаз не разгладились, даже когда она улыбнулась. Мне оставалось только гадать, знавала ли она когда-нибудь более счастливые времена.
Теперь, когда разговор у нас немного наладился, я отважился снова задать свой вопрос:
— Нет, ну скажи, зачем я здесь?
Она вздохнула.
— А ты как думаешь, зачем? Я хотела выяснить у тебя про того раба, которого Сияющий Свет принес в жертву. Поэтому, увидев на рынке, я сочла, что мне послали тебя боги.
— Значит, нам обоим повезло, — скептически заметил я.
— Я должна была поговорить с тобой о том жертвоприношении. Я думала, что смогу выяснить, откуда взялся тот раб и почему он так поступил. Почему мой сын пригласил в провожатые тебя, я знаю и без этого. Он не говорил мне, но это и так ясно. Он понимал, что жертва не подготовлена должным образом, поэтому решил пригласить того, кому хорошо знакомы все эти ритуалы.
— Я сначала тоже так решил, но мне непонятно, почему он остановил свой выбор именно на мне. Ведь он мог обратиться за советом к настоящему жрецу или к своим знакомым торговцам. Как ты думаешь, твой сын попросил моего хозяина одолжить меня ему или тот сам предложил ему мои услуги?
— Понятия не имею.
Тогда я начал размышлять вслух:
— Сияющий Свет где-то узнал мое имя. Что заставило его обратиться к главному министру? Общие знакомства? Ведь они оба имели дела с Туманным. — Я заметил, как при упоминании этого имени Лилия затаила дыхание, однако продолжал свой монолог: — Таким образом, Туманный или его мальчишка Проворный могли подсказать мое имя. Но зачем? — Я тихонько застонал, но на этот раз не от боли, а от более старых мучений. — Кто я такой? Я ведь даже не жрец! Я писец, секретарь, посыльный, я мальчик для битья у проклятого хозяйского слуги! Моя нога не ступала в Дом Жрецов уже больше десятка лет. Так какой же от меня прок?
Лилия молча смотрела на меня.
Только сейчас я заметил, что, оказывается, давно перешел на крик. Кулаки мои были сжаты, лицо искажено. Усилием я прогнал с него эту яростную маску.
— Прости, — тихо извинился я. — Иногда, знаешь ли, воспоминания больно ранят душу.
Она уселась поудобнее и обхватила руками колени.
— Что у тебя произошло, Яот? — серьезно спросила она. — Ты ведь был жрецом. Ты принадлежал богам. Ты служил небесам на вершинах высоких пирамид. Что заставило тебя оставить все это и согласиться стать собственностью другого человека?
— Наверное, боги сами отказались от меня, — спокойно предположил я, хотя рассуждать на эту тему мне было неприятно. — Ты же знаешь, они часто так делают. Им легко наскучить. Они возносят человека на немыслимые вершины затем лишь только, чтобы низвергнуть его с этой высоты. И если кому суждено подобное, то ни сопротивление, ни жалобы не помогут. А я служил самому капризному и переменчивому из них — Тескатлипоке. Неспроста же его называют «врагом на обе руки».
