И вот уже двухмоторный бомбардировщик, переоборудованный под транспортный самолет на шесть человек, «Юнкерс-88А-4», выкрашенный под цвет камуфляжа, круто поднялся в небо. Развернувшись над окраиной Берлина, машина взяла курс на Люблин.
Штенк уважал своего шефа за усидчивость, напористость и реализм в делах. Он считал его высоким и требовательным профессионалом, хорошо знающим предмет своего ремесленничества на ниве разведки и контрразведки, а также проведения подрывных акций в тылах Красной Армии — диверсий и терактов.
«Да, только так и надо действовать, — рассуждал офицер германской разведки. — Необходимо русских прессинговать по всем направлениям за линией фронта. Война против России не может вестись по-рыцарски. Как правы индусы в одном из своих воинствующих фольклорных опусов, — не упускай врага, хотя бы он молил о сострадании; не навлекай беды, убей того, кто был однажды вреден. Так надо действовать и нам сегодня для спасения рейха, который уже почти стоит на коленях перед красным медведем.
Надо встать с колен и мстить, мстить и мстить врагу».
* * *
Эти его слова были не чем иным, как вспышкой мстительности при агонии, в которой пребывала гитлеровская Германия в конце советско-германской кампании. Блицкриг, предусмотренный планом «Барбаросса», с треском уже не проваливался, а явно провалился. Так, во всяком случае, считали некоторые, число которых множилось в геометрической прогрессии, реалисты, трезвомыслящие политики и генералы вермахта.
Берлин превратился в груды развалин. Одна за другой исчезали из жизни дивизии вермахта — их перемалывали чудовищной мощи жернова советской военной машины, набирающей всё большие и большие обороты.
Как бы ни старались фашистские бонзы, мотаясь по частям и шпионско-диверсионным школам, приободрять будущих защитников рейха, преподавателей и слушателей, что от них зависит победа в войне и перелом скоро наступит, вера в чудо таяла, как воск на солнце.
В круговерти постоянных воспоминаний и роившихся планов работы в разведшколе обер-лейтенант не заметил, как самолет пронесся над западной окраиной польского города, круто развернулся над хвойным лесом и плавно пошел на посадку. Через мгновение он вошел в сектор посадочной полосы, будто прошитой по бокам короткими и яркими стежками десятков точечных фонариков, и стал медленно, почти осторожно, к ней приближаться. Пассажир скорее услышал, чем ощутил мягкое касание о бетонку посадочной полосы губастых колес шасси.
Штенк взглянул в иллюминатор — трехлопастный винт левого мотора заметно снижал обороты и скоро прекратил вращаться. Он неожиданно замер. Только теперь обер-лейтенант разглядел забавную черно-желтую цветовую гамму лопастей винта. Самолет остановился. Лётчик открыл люк, и берлинский важный для Люблина пассажир по трапу медленно спустился на землю аэродрома.
Встречал столичного гостя представитель гестапо в Люблине штурмбаннфюрер Аккардт. Это был среднего роста человек, совсем не крепкого телосложения, с треугольным лицом, как говорят в народе, «топориком книзу». Над верхней губой и под тонким крючковатым носом висели усы «а-ля Гитлер». Рядом по стойке «смирно» стояла эсэсовская охрана в черной униформе и такого же цвета пилотках с серебряными черепами на них.
— Хайль Гитлер! — первым поприветствовал вскинутой кверху рукой Штенк своего встречающего.
— Хайль Гитлер! — вяло и даже небрежно, как показалось обер-лейтенанту, ответил Аккардт.
«Ох, эти гестаповские выскочки! — размышлял Штенк. — Надутые, как индюки у моей тётушки в Баварии. Куража больше, чем сути. Самое вредное — это чурбан, которому власть вскружила голову. Мне говорили, что он доктор права и еще специалист в каких-то науках. Неудивительно, что большое количество знаний, не будучи в силах сделать человека умным, часто делает его тщеславным и заносчивым, а потому до глупости смешным. Именно из этого гнезда сей птенец, возомнивший себя чуть ли не местным божком. С такими амбициями недолго и наломать дров».
Рядом с самолетом почти у самого трапа стоял, отливая иссиня-черным цветом, надраенный по этому случаю до блеска, бронированный автомобиль марки «Опель-Капитан», рядом с которым нетерпеливо переминался водитель. Когда он заметил приближающихся пассажиров, любезно открыл дверцы кузова. Два офицера небрежно плюхнулись в машину на задние мягкие сиденья, обшитые матово-черным хромом. Захлопали дверцы, и автомобиль, вырулив за пределы взлетно-посадочной полосы, стремительно помчался по автобану в сторону города. Вскоре автомашина остановилось у серого двухэтажного здания, напоминающего небольшой замок. Это был главный корпус Люблинской разведшколы.
— Я должен вас покинуть, — неожиданно заметил Аккардт. — У меня сегодня срочная встреча. Завтра мы обговорим подробности моего плана.
Аккардт действительно спешил на встречу с начальником военной разведки и контрразведки 24-й дивизии, уполномоченным шефа абвера адмирала Канариса гауптманом Вальтером Файленгауэром, обладавшим важными данными о подготовке диверсантов в разведшколе.
Встреча назначалась на одном из секретных полевых аэродромов 8-го авиационного корпуса 4-го воздушного флота люфтваффе…
Что же касается битого фашистского генерала Р. Гелена, то он после войны был обласкан руководством ФРГ и вскоре возглавил разведывательную службу со штаб-квартирой в Пулахе.
* * *
У крыльца мрачного здания Вальтера Штенка встретил начальник школы гауптман Пауль Критц. После традиционного рейховского приветствия во славу фюрера он провел берлинского гостя в кабинет и усадил в низкое и неудобное, как показалось берлинскому гостю, кресло. Он в самолете насиделся в таком же положении. Они знали друг друга уже несколько лет.
— Дорогой Пауль, — обратился Штенк к начальнику школы с длинным и нудным монологом, — я приехал не инспектировать твою работу и не контролировать тебя, а помочь твоему, так необходимому сегодня нам всем — фюреру, рейху и вермахту, — заведению в выработке новой тактики. Стратегия у нас остаётся прежняя, хотя и она несколько корректируется с учетом складывающейся обстановки на Восточном фронте. И должна претерпеть существенные изменения с учетом происходящего на фронтах.
Думаю, ты уже знаешь, что Гиммлер объявил тотальную войну Советам на незримом поле битвы. Нам надо сегодня, как никогда в прошлом, серьёзно помочь солдатам и офицерам вермахта, которые теряют драгоценную арийскую кровь. Тысячи наших героев погибают ежедневно на полях Восточного фронта, в том числе и по причине слабости работы нашей агентуры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
