Именно поэтому Мирабель не раздумывая тотчас последовала совету миссис Энтуисл.
В результате весь день и значительную часть вечера понедельника она выслушивала от разных леди советы, как облегчить страдания мистера Карсингтона. Не моргнув и глазом, она с глубочайшей благодарностью запоминала рецепты снадобий, с помощью которых можно излечить буквально все — от потрескавшихся губ до глухоты.
Ей надавали кучу советов, как предупредить воспаление легких. Затем ей пришлось выслушать воспоминания о страшной эпидемии гриппа 1803 года, которая унесла жизнь ее матери. Она ждала, пока они писали записки больному, и обещала передать их, как только доктор Вудфри сочтет, что мозг его достаточно окреп для чтения. Она вернулась домой в экипаже, нагруженном вареньями, домашними консервами, сиропами и целебным бальзамом Джайлида в таком количестве, что им можно было бы намазать всю Пруссию.
Мирабель приехала вскоре после ужина и нашла миссис Энтуисл в библиотеке, где та беседовала с капитаном Хьюзом. Отец, как ей сообщили, поднялся наверх, чтобы составить компанию мистеру Карсингтону.
— Я намеревалась попить чай в компании нашего больного, — сообщила миссис Энтуисл, — но капитан Хьюз сказал во время ужина, что мистер Карсингтон в плохом настроении, и твой отец изъявил желание его навестить.
Мирабель вспомнила, что отец утверждал, будто средством для решения загадочных проблем мистера Кареингтона является лауданум.
Мирабель не знала, что это за средство, принесет оно пользу или вред, тем более не имела понятия о том, знает ли отец, какую дозу этого лекарства следует принимать.
Выбежав из библиотеки, Мирабель помчалась вверх по лестнице.
Глава 10
С бешено бьющимся сердцем Мирабель влетела в комнату и остановилась как вкопанная.
Мистера Карсингтона на кровати не было.
Кру, снимавший нагар со свечи, замер на месте.
Отец поднялся с кресла.
Мистер Карсингтон, которого она наконец увидела сидящим в другом кресле, чуть заметно улыбнулся,
Она смутилась:
— Ох, а я думала, вы спите.
Улыбка Алистера стала шире. Мирабель вспомнила, что сделала ночью, а также свое саркастическое высказывание относительно своей привычки прыгать по ночам на спящих джентльменов.
Лицо у нее покраснело от смущения.
— Ладно. Не обращайте внимания, — сказала она и повернулась, чтобы уйти.
— Прошу вас, не уходите, мисс Олдридж, — обратился к ней мистер Карсингтон. — Мы с вашим отцом беседовали о египетских финиковых пальмах. И мне хотелось бы выслушать ваше мнение.
Возможно, его улыбка означала совсем не то, что она подумала. Может быть, он с облегчением улыбнулся, когда она прервала смертельно скучную лекцию по ботанике.
Отец указал жестом на кресло, с которого поднялся, и Мирабель опустилась в него. Как ни была она смущена, сбежать у нее не хватило духу. Хотя лекция по ботанике едва ли могла быть более опасной для здоровья, чем передозировка опийного препарата, но с ней был связан риск. От финиковых пальм отец мог перейти к камфорным деревьям Суматры, а в этом случае мистер Карсингтон наверняка выбросился бы из окна.
— Мы говорили о том, что молодые люди отдают дань грехам молодости, — сказал отец, — и я пришел к выводу, что это закон природы. Я рассказывал мистеру Карсингтону, что в Древнем Египте культивировались только женские разновидности финиковой пальмы. Для их оплодотворения привозили из пустыни дикие мужские экземпляры.
— Я не мог понять, зачем было египтянам брать на себя такой труд, — произнес мистер Карсингтон. — Почему бы не выращивать наряду с женскими и мужские пальмы. Но вы гораздо лучше меня разбираетесь в вопросах сельского хозяйства. Я хотел бы услышать ваше мнение.
— По-моему, это объясняется тремя причинами, — произнесла Мирабель. — Традицией, предрассудками или — боюсь, это не всегда является правилом в сельскохозяйственной практике — тем, что дикие мужские растения дают плоды либо в большом количестве, либо более высокого качества.
— В Вавилоне мужские соцветия с диких финиковых пальм подвешивали над женскими растениями, — сказал отец. — Этот способ применяли также многие народы Азии и Африки.
— Судя по всему, это широко распространившаяся практика, — сказала Мирабель. — Однако я не улавливаю связи с человеческими грехами молодости. Насколько мне известно, у финиковых пальм нет ни умственных способностей, ни принципов. Они не могут решать, как надо действовать, и руководствуются исключительно законами природы.
— Но молодежь чаще руководствуется чувствами, чем интеллектом и моральными принципами, — заявил ее отец. — И может ли кто-либо из вас утверждать, что за прошедшие десять лет нисколько не изменился? Мирабель в то время находилась в Лондоне, разбивала сердца многочисленных поклонников.
Мирабель уставилась на отца. Уж не ослышалась ли она.
— Так вы и в самом деле разбивали сердца? — произнес мистер Карсингтон. — Весьма любопытно. Вы с каждой минутой становитесь все более загадочной, мисс Олдридж.
Взгляд, которым мисс Олдридж одарила отца, дорогого стоил. Так по крайней мере показалось Алистеру. Если бы на голове ботаника выросли пальмовые листья или появились гроздья плодов, она не выглядела бы более ошеломленной.
Однако Мирабель быстро взяла себя в руки и, покосившись на Алистера, воскликнула:
— Что за вздор!
— Вы не рассказывали мне, что были в Лондоне, — произнес он.
— С тех пор прошло много лет, — объяснила она. — Вы тогда еще не родились.
Он рассмеялся.
— Именно этого, несомненно, желал мой отец. Примерно лет десять назад я поднял мятеж возле Кенсингтонгейт.
— Мятеж? — удивилась она.
— А вы не знали? Об этом писали все газеты.
— Не помню, — произнесла она.
— Наверное, у вас голова была не тем занята. Вы разбивали сердца.
День выдался серый и унылый. Казалось, ему не будет конца. Алистер пребывал в мрачном настроении. Как всегда.
Потом в комнату вбежала она, и ему показалось, что сердце его от радости вырвется из груди.
Глупое сердце. Она разобьет его и забудет об этом так же быстро, как забыла обо всех остальных. И поделом ему. Надо было запереть свое сердце на замок и сосредоточиться на деле. Но где найти силы, чтобы устоять против нее, подавить радость, которую он почувствовал, когда она вошла в комнату?
Она наклонилась к нему и прошептала:
— Умоляю, не слишком доверяйте тому, что говорит отец о моем пребывании в Лондоне. Не знаю, почему вдруг ему пришло в голову, что я роковая женщина. Возможно, он перепутал меня с моей тетушкой Клотильдой. Она была известной красавицей. Да и сейчас еще хороша. У нее отбою не было от мужчин.
