— Так точно, товарищ нарком, уверен. Лейтенанту Коляде осколком срубило верхнюю часть головы, а Спиридонов, — Ахундзянов, дрогнув взглядом закончил. — Спиридонов получил осколки в грудь, живот и голову. Когда я забирал его документы, было видно, что он вот-вот умрёт.
— Получается следующее, — голос Лаврентии Павловича был мягким-мягким. — Вы, оставили тяжелораненого сотрудника госбезопасности на территории, переходящей под контроль противника, не попытавшись его спасти либо принять меры к невозможности выдачи им секретной информации. Далее вы ввели руководство органов государственной безопасности СССР в заблуждение ложным рапортом. Я вас правильно понял, гражданин Ахундзянов?
С каждым словом, произносимым Берией, Ахундзянов бледнел всё сильней и сильней, в конце речи став походить на живой, пока живой, труп. А Федотов, в это же время, краснел и краснел. Именно к его людям относился Ахундзянов и другие охранники. Берия считал, что контрразведчики прекрасно справятся с такой задачей. Сейчас, Павлу Васильевичу было мучительно стыдно, за своего, уже бывшего, сотрудника. Берия нажал кнопку на столе, вошли два немолодых сержанта НКВД и вопросительно посмотрели на наркома.
— Уведите его. И проследите, чтобы он ничего с собой не сделал, — Берия снова поморщился. — Из-за одного гадёныша…
Тут зазвонил телефон, и Лаврентий Павлович вынужден был прерваться.
— Да. Да?! Это точно?!! — в голосе наркома появилась нешуточная радость. — Срочно сюда, в управление! И чтобы ни волосок не упал! Жду!!!
Бросив трубку, Берия с озадаченной улыбкой, посмотрел на Федотова с Мартыновым.
— Вот так товарищи! Не было ни гроша, а сразу алтын! Звонили из Реутова. Похоже на то, взяли нападавших на Стасову! Один тяжёлый, без сознания, двое убиты, один сдался. Все имели липовые удостоверения сотрудников НКВД, бойцов и командиров РККА и паспорта. Двое из них, были легко ранены ранее! — вскочив из-за стола, он потёр руки и прошептал. — Поговорим…
От этого шёпота, Мартынов вдруг почувствовал, как по спине пробежала холодная струйка пота, а Федотов улыбнулся так, что вторая струйка не задержалась!
Глава 34
Ночевать я остался в кабинете. Ну не могу заставить себя идти домой. Поздно вечером зашёл Мартынов, потоптался молча у дверей и ушёл. А я достал из Яшкиного стола папиросы, которые он хранил "на всякий случай" и закурил, бездумно глядя на своё стол. Хоть и обещал я Тебе, Господи, что не буду курить, но…. Не простишь и не надо! Не стало Олеськи, не стало ни старого Стасова, ни, совсем старого, Дмитрия Николаевича Сергеева. А кто есть? А хрен его знает. Какой-то тип, с пустой душой. Интересно, а водка у нас есть? Проверил столы сослуживцев и нашёл. Как ни странно, в столе Олеси, обнаружил небольшую фляжку с коньяком, почти полную, а в Юркином – солдатскую фляжку со спиртом. Сделал большой глоток коньяка, закурил новую папиросу, закрыл глаза и задумался. Как дальше жить будем, товарищ Стасов? Благодаря последним событиям, будет хорошо, если меня не запрут, а оставят "на коротком поводке". С какой стороны ни смотри, а люди Лаврентия Павловича облажались. Причём по-крупному! Из этого следует несколько вариантов моей дальнейшей судьбы: первый – самый неприятный для меня, но весьма вероятный – меня закрывают в укромном месте. Не хотелось бы этого, ни в коем случае! Второй – всё остаётся по-старому – вероятность поменьше, но есть. Тоже не хочу. Да и не смогу. Третий вариант – что-то придумать своё. А что я могу придумать такого, чего не придумают эти "зубры"? Ни-че-го! По очереди, то затягиваясь папироской, то отхлёбывая коньяк, я пытался придумать хоть что-то, что могло помочь мне не оказаться взаперти. Спохватившись, закрутил крышку фляжки, и убрал всё спиртное в сейф. Ещё не хватало навести всех на мысли, что спиваться начинаю! Такого счастья мне и нафиг не нужно! Ладно, придётся идти домой. На выходе меня остановил дежурный, сказав, что меня отвезут, мол "…специальное распоряжение…" Пожав плечами, я, через пять минут сидел в машине с двумя крепкими сержантами, ехал домой. Проверившие квартиру сержанты пожелали доброй ночи и я остался один в пустой квартире. Всюду царил идеальный порядок, полы чисто вымыты, всё аккуратно разложено – прибрались! Плюнув на всё, постелил себе в зале, на диване и завалился спать. Спаслось паршиво, всю ночь снилась всякая ерунда, но что именно – не запомнилось. А утром, меня разбудил стук в дверь. Оказалось, что я тупо проспал! Быстро закончил утренние дела и отправился в управление, снова в сопровождении вчерашних сержантов – телохранители, однако.
На службе меня ожидала крайне неприятная процедура – опознание. Приехав в морг, я вдруг, ощутил иррациональную надежду на то, что произошла ошибка, что Олеся жива, а женщина с её документами мне неизвестна. Я смотрел на любимое лицо, ставшее каким-то неуловимо другим, как в тумане отвечал на вопросы следователя, с которым и приехал. Потом, с полным безразличием, опознал урода из Волновахи и снова отвечал на вопросы. Закончилось всё тем, что в машине, с Мартыновым, мы выпили коньяка и поехали на службу. Почему-то я не чувствовал ни злости, ни тоски. Пустота и безразличие. Я спокойно разговаривал с Мартыновым, что-то спрашивал у него, отвечал сам, не испытывая при этом ни каких эмоций. Как будто атрофировались все чувства разом и, сообщи мне, что сейчас меня расстреляют, я только пожму плечами и спрошу – к какой стенке встать. В таком состоянии я и сел работать с бумагами. Докладные, рапорта, служебные записки и отчёты, все эти бумаги, проходили перед глазами одна за другой. Некоторые я откладывал в сторону, чтобы потом посмотреть ещё раз. Какие-то детали в них "цепляли" глаз, но чтó именно в них не так, сразу было непонятно. Последним документом в папке, оказался очередной донос в особый отдел. Прочитав его в первый раз, я положил его в основные, бумаги, но что-то царапнуло глаз и я вновь вернулся к нему. Более внимательно прочитал и понял, что меня насторожило. До боли знакомые слова! В заявлении "доброжелатель", Кабанов Андрей Фомич, 1901 г.р., беспартийный, работающий слесарем-кочегаром в эвакогоспитале № 2939 в Москве, по адресу переулок Якоревский, 8. Кабанов сообщал о подозрительном поведении дворника, Минаева Игоря Сергеевича, 1920 г.р., после ранения и тяжёлой контузии частично потерявшего память, не пригодного к дальнейшей службе. Кабанову кажется, что Минаев притворяется и с памятью у него всё хорошо, а ещё "…песенки антисоветские поёт, када ево не слышат. Я случайно слыхал, там слова были – кто за Сталина, за Ленина, я ж за всех российских баб…" И ещё много всего в таком стиле. Интересно то, что все проявления нормальности, возникли за неделю до написания заявления. Но самое главное – эти слова из песенки. Это ж "Любэ", "Самоволочка"! И дата доноса даёт повод для оптимизма – всего три дня прошло! И куда только делось моё спокойствие! Я залетел в кабинет Мартынова, чуть не вынеся ему дверь.
— Вот! Нужно срочно ехать!
Мартынов смотрел на меня ошарашенным взглядом:
— Что "вот"? Куда ехать? Ты можешь нормально сказать – что случилось?
— Могу, — я взял себя в руки. — Товарищ майор. При изучении бумаг, выявлен случай полностью подходящий под нашу тематику. Возможно, что этот случай идентичен тому, что произошло со мной. Имеются веские причины полагать, что человек мой современник.
Пока я докладывал, лицо майора становилось всё серьёзней и серьёзней.
— Какие доказательства?
Протянув ему бумагу Кабанова, я уточнил.
— Песенка, которую напевал Минаев. Это слова из популярной песни 90-х годов "Самоволочка", группа "Любэ". В совпадение я не верю.
Мартынов хмыкнул и поднял телефонную трубку…
— Самки собаки!!! Палачи!!! Проклятая гебня!!! — я с любопытством рассматривал бьющегося в истерике Минаева. Такое я видел только в фильмах, когда "плохие дяди", пойманные "хорошими дядями" очень переживали свой провал. Период конвульсий на полу закончился и начался плач на стуле, с истерическими, невнятными выкриками. С каждой секундой я всё больше убеждался, что перед нами именно мой современник. С не мéньшим интересом, за этой картиной наблюдали Мартынов, Федотов и сам главный "палач" – Лаврентий Павлович. Чуть в стороне от трясущегося на стуле Минаева, стояли обескураженный следователь и врач. Посмотрев на этот цирк ещё пару минут, Лаврентий Павлович спросил.
— Кто-нибудь хоть что-то понимает?
— Кажется да, товарищ народный комиссар, — Берия повернулся ко мне, вопросительно подняв брови. — Очень похоже на то, что к нам попал, так называемый, "истинный демократ" и… — Берия прервал меня, махнув рукой.
— Пойдёмте ко мне, товарищи. Пусть специалисты работают, а вы, Стасов, всё расскажете с самого начала, — покосившись на Минаева он добавил. — Ни х… себе у меня слава! От одного моего вида люди в истерику впадают!
