с толстенными стеклами (не меньше «минус девяти»), представился:
—Участковый инспектор Воронцов. — Поинтересовался для проформы. — Виноградов Павел Андреевич?
— Ваше удостоверение? — требовательно протянул здоровенную волосатую руку хозяин квартиры.
Я слегка удивился. Нет, все правильно. Гражданин имеет право проверить мои документы. В своей эпохе, одновременно с обозначением своей должности и фамилии, я бы уже сам вытаскивал удостоверение, а здесь сплоховал. Кажется, «автоматом» включилось сознание милиционера семидесятых годов, когда у человека в форме документов не спрашивали, верили на слово.
— Пожалуйста, — улыбнулся я, вытаскивая из кармана удостоверение, одновременно раскрывая его и поднимая на уровень глаз хозяина, а когда тот попытался ухватить край моей «ксивы», отодвинул руку, предупреждая: — Служебное удостоверение смотрят только из рук. Положено так.
Кажется, веское «положено так», хозяина убедили. Но он не собирался впускать меня внутрь. Спросил:
— А вы по какому вопросу товарищ Воронцов?
— По вопросу вашего заявления в газету «Коммунист», — сообщил я, потом вежливо попросил: — Разрешите войти?
Гражданин Виноградов не спешил запускать в квартиру участкового инспектора. Смерив меня недовольным взглядом, сказал:
— Я не обращался в правоохранительные органы.
— Так вы меня впустите, или нет? — хмыкнул я, потом пожал плечами: — Или вы предлагаете обсуждать ваше заявление на лестничной площадке? Иначе мне придется вызывать вас повесткой в отделение.
Про отделение я малость погорячился, но выписать повестку, с просьбой (именно так!) явиться на опорный пункт милиции, я мог. Другое дело, что Виноградов имел полное право игнорировать мою повестку и ему за это ничего бы не было. Я уже ждал, чтокляузник предложит выписать повестку, но он посторонился, пропуская меня внутрь.
— Заходите, — пробурчал Виноградов, а потом приказал: — Обувь снимите.
— Павел Андреевич, — донесся из глубины квартиры женский голос. — Кто это там пришел?
— Зоя Ивановна, это товарищ Воронцов из милиции, — ответил хозяин, наблюдая, как я снимаю ботинки.
Вот ведь, какая незадача! Никак не думал, что сегодня придется разуваться, а иначе бы надел новые носки. А тут, на правом зияет дыра, сквозь которую проглядывает палец. И отчего я их не заштопал? Некстати подумалось, что в своем мире я поступил бы просто — выкинул бы дырявые, да и купил новые, а еще лучше — сразу бы дюжину. В той реальности я так и делаю.
В прихожей появилась дамочка слегка помоложе хозяина, но тоже отчего-то при полном параде — в наглаженной юбке, белой блузке и темно-синем жакете. Со стороны супруги казались партийными или профсоюзными активистами. Или они на какое-нибудь мероприятие собрались?
Супруга, что величала мужа по имени и отчеству, наморщила губы, посмотрев на меня. Или она смотрела на дырку в моем носке?
— Проходите в комнату, — не очень любезно предложил хозяин, показывая взглядом направление.
Комната обставлена довольно скромно. Мебель — сервант, книжный шкаф и платяной шкаф производства нашего «Фанерно-мебельного комбината» шестидесятых годов. В одном углу письменный стол, в другом небольшой телевизор. Уж не родимый ли это «Рекорд-6»? У родителей в деревне такой стоял, да и вообще, у половины страны черно-белые «Рекорды».
В серванте чайный сервиз, пара хрустальных ваз. А что там в книжном шкафу? Спасибо молодому телу и хорошему зрению,можно рассмотреть книжные корешки не приближаясь. И что там? Елы-палы! А там полное собрание сочинений Владимира Ильича Ленина, материалы съездов КПСС, и беленькие корешочки — некоторые просто белые, а на других что-то пропечатано мелким шрифтом. Даже и подходить не стану, потому что знаю — избранные труды Маркса и Энгельса.
В квартире идеальный порядок, ни одной лишней вещи. Даже на стене, вместо обычных для того времени семейных фотографий висит репродукция картины «Выступление В. И. Ленина на III съезде комсомола».
М-да, ни соринки, ни пылинки. А еще в этой квартире как-то безлико и неуютно.
Решив, что рассматривать квартиру я дальше не стану, кивком попросил у хозяина присесть и, не дожидаясь согласия, уселся за стол, расстегнул планшетку и вытащил бумаженцию.
— Павел Андреевич, — сообщил я. — В городской отдел милиции поступило ваше заявление, касающееся вашего соседа по подъезду гражданина Петрова Александра Алексеевича, в котором вы обвиняете Петрова в тунеядстве.
— Товарищ младший лейтенант, — слегка надменно отозвался Виноградов. — Я не писал заявлений в милицию. Мое заявление было адресовано главному редактору городской газеты «Коммунист» и я требовал, чтобы наша советская печать решительно осудила тунеядца Петрова. Чтобы, так сказать, его осуждение, прозвучавшее на страницах газеты, стало уроком остальным лодырям, которые позорят наш социалистический строй. Тогда почему редактор переадресовал мое заявление в городской отдел?
Тем временем я уже вытащил чистый лист бумаги, приготовил ручку, а заодно слегка чиркнул в уголочке, проверяя — а не высохла ли паста? Не вдаваясь в детали — дескать, газета не хочет печатать непроверенный материал, казенно-вежливо сообщил:
— Павел Андреевич, ваше заявление было переправлено нам, а коль скоро мое руководство поручило мне проверку указанных вами фактов, то я обязан исполнить приказ. Будьте добры — покажите мне ваш паспорт, или иной документ, удостоверяющий вашу личность.
В принципе, я мог бы и не спрашивать документы хозяина, а все записать с его слов, но пусть тащит паспорт.
Хозяин дисциплинированно протянул мне паспорт. А почему обложка зеленая? Ах ты, так ведь Всесоюзная «паспортизация» населения, благодаря которой все граждане СССР получат «краснокожие паспортины» начнется лишь в следующем году.
— Виноградов Павел Андреевич, 1910 года рождения, проживающий по адресу ... — сказал я вслух, заполняя «шапку».
— Член КПСС с одна тысяча девятьсот тридцать девятого года, — с гордостью произнес хозяин.
Я кивнул, вписывая эти данные.
— Пенсионер? — поинтересовался я.
По возрасту должен быть. Здесь пока пенсия по старости назначается с шестидесяти лет. Еще он по возрасту должен бы быть фронтовиком, но Виноградов отчего-то не производил впечатление ветерана войны. Хотя, они тоже все разные. Есть у меня на участке ветеран, который периодически напивается и гоняет вокруг дома свою жену, припоминая той измену, совершенную еще в сорок третьем году. Дескать — он-то пока на фронте был, а она-то под кобелей стелилась. И не узнал бы, но нашлись «добрые люди», написали, а она врать не стала. Как с войны пришел, побил, а потом простил. Но тоже, время от времени «накатывает» на мужика. А мне приходится идти, успокаивать.
— Мой трудовой стаж сорок пять лет, — заявил хозяин, хотя я его об этом не спрашивал. —
