что вспомнил. Имеется же такой спасительный метод, когда не знаешь какие меры принять. Или они не нужны, как в данном случае. Есть у меня в планшетке специальный бланк, в котором я могу написать, что гр-ну такому-то в связи с такими-то событиями
вынесено официальное предостережение (именно так!) о недопустимости антиобщественного поведения.
Странно, я забыл, как в той жизни я брал объяснение с Виноградова, но Петрова, проживающего этажом ниже, почему-то вспомнил.
Безобиднейший человек, живущий на нищенскую пенсию. Жена ушла. Не знаю, толи из-за его инвалидности (авария на химзаводе), не то по другой причине. Выпивает, конечно, но в меру. Дома две кошки. В «однушке» у него пусто, телевизора нет. Но есть книги. Старые, правда, новые-то не на что покупать.
Вот, сейчас я пойду к Петрову, быстренько возьму у него объяснение и побегу на опорный — готовить ответ в газету. Но коли запрос был адресован начальнику горотдела, так и ответ должен быть за его подписью. От меня будет на последней странице ремарка: «Исп. Воронцов». Значит, составить черновик, изыскать возможность его отпечатать в четырех экземплярах, а потом ловить возможность попасть к самому подполковнику Горюнову для подписания.
Глава шестнадцатая. Опорный пункт и его обитатели
Мой «опорник» за сорок лет с лишним ничуть не изменился. На стенах висели знакомые плакаты, график работы дружинников — когда дежурят парни с ЧМС (Череповецметаллургстрой), когда «сталепрокатчики», а когда прочие. Из угла взирал на присутствующих товарищ Дзержинский. Вернее — не сам железный Феликс, а его портрет, но это неважно, потому что под пристальным взором «первочекиста» наши дружинники становились собраннее, дисциплинированнее и посторонние разговоры вести не решались, а свои силы тратили на борьбу с правонарушениями.
Добровольные народные дружинники стали спасением для череповецкой милиции в пятидесятые годы, когда население города резко выросло, а количество сотрудников ОВД оставалось на уровне довоенного.
Хулиганы боялись дружинников больше, нежели милиционеров. Что мог сделать тот же участковый? В худшем случае доставить в отделение, составить протокол, отправить на сутки. Но это, если удастся поймать. А дружинники — молодые и здоровые парни догонят запросто, а потом могут завести дебошира за угол, подальше от лишних глаз, и воспитать физически. Так, без особого членовредительства, но синяки будут, а самое главное — позор. Отчего-то считалось, что попасть в КПЗ, вроде и доблесть, а огрести от дружинников — неприлично. Но и жаловаться на них, писать заявление в милицию, тоже не выход.
И потом, дружинники по одному не ходят, как правило стайкой, из четырех — пяти человек. Попробуй тут с ними справиться. А если женщины в группе будут, ещё страшнее — такую сирену включат, что всех прохожих соберут поглазеть. Где уж тут дебош продолжать.
Я тут же решил уравновесить похвалу ДНД малой толикой дёгтя, который способен не только бочку мёда испортить, а в далёкие времена, как говорили, и репутацию невесты, если у той ворота этим снадобьем измазать.
А дёготь в отношении ДНД такой. Во-первых, не такой уж добровольной эта дружина и была. Её «добровольность» крепко поддерживали три дня к отпуску по месту работы и молва, что жизнь и здоровье дружинников защищены законом на уровне сотрудников милиции. На самом деле, это так и было, только вот на моей памяти не было ни одного случая, чтобы дружинникам от хулиганов перепадало. В шестидесятые, говорили, такое бывало. Даже был случай, когда во время массовой драки один из дружинников был убит. А вот в мое время... Нет, не припомню.
И не все общественные защитники правопорядка дружинили по-честному. После инструктажа вышли за порог опорного, повязку в карман — и по своим делам. А к двадцати двум назад на сдачу дежурства, точнее — красной повязки. Председатель опорного пункта по количеству повязок естественную убыль в рядах дружинников подсчитывал и строго взыскивал с командира дружины, не сберегшего своих бойцов.
Ещё и так бывало, что выбирали дружинники в рамках назначенного маршрута улицы посветлее, да дворы поспокойнее, от хулиганов подальше. И всё-таки позитив сильно перевешивал, и стало это особенно заметно, когда дружин не стало, сгинули они в кипящей пучине нарождающегося частного предпринимательства. Кто тебе три дня будет давать к отпуску, когда и самого отпуска не допроситься?
Разумеется, уже был на месте председатель опорного пункта Александр Яковлевич Котиков. Как же мне без него?
Председатель восседал за обшарпанным столом, делая какие-то заметки в своем журнале. Причем, пользовался Александр Яковлевич исключительно перьевой ручкой. Не той, что именуется «автоматической», а самой, что ни на есть, настоящей. Вон, как он ловко макает перо в чернильницу-непроливашку. А почерк у него идеальный. Только вот, несмотря на ловкость манипуляций, цепочка мелких чернильных следов тянется от непроливашки к месту осуществления каллиграфии. Раньше-то на столе большое стекло лежало, и мелкие кляксы никакого вреда не наносили, стёр влажной тряпочкой — и все дела. Только вот однажды какой-то нарушитель в приступе буйства стекло расхвостнул, а привычку свою Александр Яковлевич изжить уже не смог. Но, если честно, никакого визуального ущерба эти синие пятнышки на фоне прочих дефектов столу и не наносили.
Дружинников или внештатных сотрудников пока нет, но им и рано, вечером явятся. И соседки — Веры Ивановны, инспектора детской комнаты милиции, тоже нет. Где-нибудь на участке, воспитывает своих малолетних подучётников, а заодно и их папок с мамками, нередко тоже когда-то числившихся ее воспитанниками.
Иной раз мне казалось, что Вера Ивановна живет на своем участке. К стыду своему я даже не знал — есть ли у нее семья? Есть ли муж, дети? Если судить по возрасту — а ей за далеко сорок, так должны быть не только дети. Но и внуки. Но она никогда не говорила о доме, а я отчего-то не спрашивал. Говорила только о своих трудных детях, радовалась их успехам, если такие были. Она вообще никогда ни с кем не скандалила, ни о ком не сказала худого слова. Разве что, за исключением Никиты Сергеевича Хрущева. Из-за него с сотрудников Детской комнаты милиции сняли погоны и на десять лет превратили в вольнонаемных. Потом, разумеется, срок службы вернули в общемилицейский стаж, но звание-то никто не компенсирует, равно как и зарплату. Впрочем, Никиту Сергеевича не любили все ветераны милиции. Возможно, что идея у Первого секретаря ЦК КПСС и была благая — не только построить коммунизм к 1980-му году, но и заменить профессиональную милицию «народной» — то есть, бесплатной, но ни к чему хорошему
