В глаза мне бросилось объявление при входе: «Сдаются свободные комнаты». Это было мне на руку, и я обратилась к консьержу с твердым намерением – воспользоваться случаем.
Консьерж вызвал хозяина – щуплого немолодого француза – и я, нарочно подчеркивая свое англо-американское произношение, сказала ему:
– Дорогой мосье, я только вчера приехал из Нью-Йорка и, услыхав о зверском преступлении, совершенном в вашей гостинице, решил написать о нем заметку в газету «Вашингтон пост», корреспондентом которой являюсь. Не будете ли вы столь любезны рассказать мне кое-какие подробности этого злодеяния?
– Видите ли, мосье, – уныло отозвался он, почесывая за ухом, – наши парижские газеты уже несколько раз брали у нас интервью и широко растрезвонили об этом событии. Честно говоря, любопытные зеваки нам изрядно надоели, не говоря уже о том, что мы понесли на этом убыток: некоторые жильцы тут же съехали с квартиры, словно им тоже грозит беда. Смешно, не правда ли? Только нам не до шуток: почти весь шестой этаж, где произошло преступление, опустел. Как вам это нравится, а?
Это действительно понравилось мне, потому что соответствовало моим планам, но я и виду не показала, а наоборот заявила, что от души сочувствую ему и даже хочу в некотором роде возместить его убытки, сняв одну комнату на несколько суток.
– А нельзя ли, – добавила я, – заглянуть хоть одним глазком в ту комнату, где все произошло?
– Увы, нет! – возразил он. – Полиция наложила печати на дверь, завтра должны прийти судебные эксперты. Да и к чему вам это? Труп давно убрали, там только грязь и беспорядок.
– Нам, журналистам, – с достоинством разъяснила я, – бывает существенно важно не только узнать детали происшествия, но и ощутить его атмосферу. Находясь в непосредственной близости от места драматических событий, мы как бы переживаем их сердцем, и тогда корреспонденция удается на славу. Надеюсь, вам это понятно?
– О да, мосье! В таком случае вы, может быть, разрешите предложить вам отличную комнату на шестом этаже – рядом с той самой?
– Это меня вполне устраивает, – заявила я. – Покажите комнату и получите вперед плату. Думаю, что там у меня дело пойдет.
Так я оказалась совсем близко от цели.
Выглянув из окна, я увидела соседний балкон, тот самый!
Снизу и на фотографии казалось, что оба балкона находятся почти рядом – рукой подать! – но на деле соседний отстоял от моего так далеко, что у меня захватило дух и даже зародилось сомнение, сумею ли я перебраться на него, тем более что на стене не было никаких выступов, кроме узенького карниза, годного разве только для кошки.
Сами балконы предназначались, видимо, не для удобства жильцов, а только для цветов; они тоже были такими узкими, что на них едва помещалась нога человека. Это создавало дополнительное неудобство.
…День тянулся неимоверно долго. Я еле дождалась вечера, когда в комнату внесли керосиновую лампу, а в коридоре зажглись газовые горелки. Но впереди предстояла еще такая же длинная, утомительная ночь; разве могла я в темноте, при неверном свете далекого уличного фонаря, карабкаться по гладкой стене с риском оступиться, потерять равновесие, упасть с шестого этажа и разбиться вдребезги?..
Однако и упускать время нельзя: завтра в комнату придут судебные эксперты и, возможно, перероют все не только в комнате, но и на балконе! Нужно проделать все до их прихода, т. е. до восхода солнца, при первых проблесках утренней зари, когда уже достаточно светло, но все люди еще крепко спят, и никто не сможет помешать мне…
…Наконец, настал и этот страшный момент.
До сих пор кровь стынет в моих жилах, когда вспоминаю, как я висела над бездной, прижимаясь к отвесной стене и цепляясь за малейшие ее шероховатости, за каждый обломок выпадающего кирпича, – а в голове билась единственная мысль: как бы нога не соскользнула с ненадежного узенького карниза!..
Холодный ветер свистел в моих ушах, раздувал одежду и пытался сбросить меня вниз. Я цеплялась так отчаянно, что сорвала себе ногти, кровь проступила на пальцах обеих рук…
И все-таки, все-таки я победила!
Глава 21. Диана в трущобе
Надо ли говорить, с каким радостным чувством возвращалась я в отель! Казалось, все самое худшее осталось позади, и уже не хотелось вспоминать о тех жутких минутах, когда я, ежесекундно рискуя сорваться, карабкалась над пропастью. Душа моя ликовала, я была готова обнять весь мир: я поборола страх, выполнила опасное поручение Ивора и теперь летела к нему словно на крыльях, не чуя под собой ног.
Если даже мне не разрешат еще раз увидеться с ним, я обращусь к его адвокату, и тот передаст Ивору, что задание его выполнено.
Я уже не сомневалась, что теперь все пойдет гладко. Мне осталось лишь вручить найденный пакет Максине…
Было раннее-раннее утро. Огромный огненно-красный диск солнца медленно вставал над затуманенным горизонтом. В это прохладное апрельское утро на улицах было очень мало народу, лишь кое-где копошились в тумане людские фигуры.
Это был район бедноты, и найти здесь свободный кэб было едва ли возможно. Поэтому я решила пройти несколько кварталов пешком и остановилась на перекрестке, размышляя, какое направление мне лучше избрать. Обращаться к кому-либо за советом я боялась…
И в этот момент я почувствовала, что кто-то тронул меня за рукав.
Я оглянулась.
Это была сгорбленная старуха, одетая в бедное рубище. Из-под ее дырявой косынки во все стороны торчали космы неопрятных седых волос, а лицо с крючковатым носом напоминало сову.
– Мой дорогой юный мосье! – сказала она скрипучим голосом. – Пожалуйста, зайдите ко мне на одну минутку, помогите мне в моем горе. Я вас умоляю, не откажите!
– Я спешу по важному делу, – ответила я. – А что у вас случилось?
– Стряслась большая беда. Захворал мой единственный внук, кроме него у меня никого нет в целом свете.
– Что с ним? – машинально спросила я, совсем не думая о чужих бедах и отнюдь не собираясь идти куда-либо кроме намеченного мною пути.
– Его покалечили уличные хулиганы. Эти гамены[19] – сущие бандиты! Видите ли, я послала мальчишку к булочнику, а они напали на него целой оравой, избили и отобрали все деньги до последнего сантима. Сейчас он, мой малыш, лежит без движения, все равно как полено…
– Чем же я могу помочь? Я не доктор. Обратитесь к любому врачу.
– Мы люди бедные, а врачу надо много платить. Я совсем растерялась, у меня голова идет кругом, и никто не хочет мне помочь. Ради Бога, ради Бога, мосье, умоляю вас! Ну, что вам стоит зайти к нам на минутку, взглянуть на несчастного ребенка?
– Право, я не могу, – начала, было, я, но она перебила:
– Мосье, я обратилась к вам потому, что у вас такое доброе лицо! Когда я увидела вас, то сразу сказала себе: этот красивый молодой человек не откажет старой одинокой женщине в. такой ничтожной просьбе!
Говоря это, она продолжала держать мой рукав и, заметив, что я колеблюсь, усилила свои просьбы и стала одной рукой тереть глаза, еще больше сморщив изборожденное морщинами лицо.
– Уверяю вас, у меня совсем нет свободного времени, – нерешительно сказала я. – Если хотите, я дам вам денег на врача…
– О, благодарю вас, мосье, вы так великодушны! Но я еле хожу, боюсь оставить моего любимого внука одного… да и где найдешь врача в такой ранний час? Вы только взгляните на мальчишку, помогите мне сделать ему перевязку и посоветуйте, как с ним быть дальше. Ради всего святого, это займет у вас самую малость времени!
При этих словах она еще крепче уцепилась за рукав моего пиджака костлявыми скрюченными пальцами и потянула куда-то в сторону.
Мне страшно хотелось избавиться от нее, я была готова отдать ей все деньги, которые имела при себе, лишь бы она оставила меня в покое. Но она настойчиво тянула меня за собой.
И я пошла за ней – крайне неохотно, с единственным желанием поскорей отвязаться от нее. Всю дорогу старуха бормотала слова благодарности, восхваляя мою доброту и красоту, но не выпускала моего рукава, словно опасаясь, что я сбегу от нее.
Мы свернули в какой-то мрачный переулок. Наверное, это был самый грязный и омерзительный из всех переулков на «Дикой» улице. До сих пор – и в Америке, и в Англии – я жила в фешенебельных аристократических кварталах, где не встретишь нищих, бездомных, оборванных людей, где полисмены вежливы, а швейцары учтивы и предупредительны. А сейчас я попала в настоящую парижскую трущобу, о которой раньше только читала в романах Виктора Гюго, Луи Буссенара, Евгения Сю.
Поэтому я с боязливым любопытством осматривалась вокруг.
Весь район был населен беднотой – поденщиками, безработными мастеровыми, отщепенцами – босяками и бродягами. Со всех сторон на меня глядели вопиющая нищета и убожество; воздух был насыщен зловонным запахом помойки, в которой рылись неряшливые, оборванные старики и дети, копошась среди гниющих отбросов и истлевших лохмотьев, отгоняя голодных бездомных собак, также рвущихся к этой жалкой добыче.
