– Даже Ассамблея французских клириков, и та влезла, – ворчливо поясняет Брингас.
– Да, это так, – подтверждает продавец.
Из-за чьего-то доноса полиция преследовала шесть тысяч репринтных томов, которые переиздал Панкук; а граф Шуазёль после скандала, длившегося шесть лет, добился того, чтобы книги вернули издателю. Но этим дело не ограничилось: Дидро, главный вдохновитель первого издания, выразил недовольство результатами и пожелал кое-что исправить или даже переиздать все собрание целиком. Другие авторы, такие как д’Аламбер и Кондорсе, редактировавшие статьи в оригинальной версии, также взялись за репринтные издания, что-то добавляя, что-то исправляя. В итоге оригинальные тексты уже нельзя считать прежними. Разумеется, что-то меняется к лучшему. Так, по крайней мере, думает Лесюёр. Однако он не уверен, что подобное можно утверждать о собрании в целом.
– Таким образом, – поясняет торговец, – в том, что касается следования первоначальному замыслу, выбирать следует оригинал, чьи первые десять томов были отпечатаны между 1751-м и 1772 годом в Париже, а десять последующих помечены поддельными выходными данными типографии Невшателя… Вот почему это издание считается столь редким. И стоит так дорого.
– Вы думаете, они остались у кого-то из ваших коллег? – спросил дон Эрмохенес.
– Точно не знаю. Могу навести кое-какие справки, однако в случае успеха с вас причитаются комиссионные.
– Комиссионные – это сколько? – интересуется Брингас с лукавым блеском в глазах.
– Как правило, около пяти процентов.
Брингас хмурится, что-то прикидывая в уме. Не хватает только бумаги и карандаша, замечает адмирал. Сотня ливров для Парижа крупный куш, тем более по мнению такого пройдохи, как аббат.
– А у букинистов?
– С букинистами тоже не так-то просто. В лучшем случае вы у них найдете отдельные тома. Это не самая популярная книга. А может, вам повезет, и вы отыщете владельца, готового продать собрание целиком. Если вы оставите мне свой адрес…
– В этом нет нужды, – с подозрительной поспешностью вмешивается Брингас. – Я сам займусь этим делом. Можете действовать через меня.
– Как вам угодно. – Лесюёр замечает внимание, с которым адмирал рассматривает стоящие на прилавке книги. – Вижу, мсье, вас заинтересовал Месмер.
Адмирал согласно кивает. Он берет книгу и с удовольствием ее перелистывает: качественная бумага, великолепное издание. Он уже наслышан об этом австрийском профессоре и его любопытнейших экспериментах с гипнозом, основанных на последних исследованиях в области магнетизма, электричества и космологии, открытыми, в свою очередь, Франклином и братьями Монгольфье.
– Испанские газеты упоминали об этих экспериментах.
– Верно, – подтверждает дон Эрмохенес. – Но у нас подобные эксперименты связывают, как правило, с янсенизмом и масонами, поэтому продажа этих книг запрещена.
Услышав слово «Испания», продавец снисходительно улыбается.
– Здесь вы можете приобрести эти книги совершенно свободно, хотя лучше все-таки поторопиться. Мне прислал их издатель Дидо, и покупатели их буквально из рук вырывают… Могу предложить вам этот экземпляр за три ливра. Или за пять, если вы предпочитаете переплет из тонкой кожи с золотым тиснением на корешке. Желаете взглянуть?
Адмирал колеблется, однако улыбка превосходства, которая все еще не сходит с губ продавца, в конце концов его разубеждает. У всякого явления есть свои достоинства и свои недостатки. Возможно, иногда быть испанцем – настоящее проклятие, но свои сложности есть повсюду: в Мадриде – инквизиция, в Париже – Бастилия. И пусть этот Лесюёр бабушку свою развлекает книгами. Или самого дьявола.
– Нет, большое спасибо, – сухо отвечает адмирал. – Как-нибудь в другой раз.
Надев шляпу и толком не попрощавшись, дон Педро Сарате решительно покидает книжную лавку.
Сеньору дону Мануэлю Игеруэле, Мадрид.
Согласно нашему уговору держать Вас в курсе, довожу до Вашего сведения, что оба путешественника остановились в гостинице на улице Вивьен неподалеку от посольства Испании. По моим сведениям, они посетили графа де Аранда. Тот уделил им не особо много внимания, передав их в руки некоего испанца, проживающего в Париже. Субъект отзывается на имя Салас Брингас. Это мелкий литератор без определенных занятий. Перебивается написанием ничтожных памфлетов, а также обделывает темные делишки, работая то на одних, то на других. Насколько удалось разузнать, слывет бунтовщиком и вольнодумцем. Был связан с инквизицией, а в Испании имел проблемы с законом (в испанской полиции на него наверняка заведено дело, а то и не одно). Также субъект известен в кругах испанских эмигрантов в Байонне и Париже. Здесь он как минимум дважды сидел в тюрьме. Они с графом де Аранда земляки (если не ошибаюсь, родились в одном городе), что дает Брингасу право часто посещать посольство Испании. Говорят, здесь его используют как поверенного в различных делах и мастера на все руки. Кроме того, он завсегдатай некоторых светских салонов, где его терпят благодаря обаянию и живописному виду. Еще его можно встретить в кофейнях, где проводят время философы и устраиваются политические диспуты.
Что касается наших путешественников, они сделали кое-какие попытки приобрести то, за чем пожаловали, однако пока безуспешно. По моим сведениям, издание, которое они ищут, достать не так-то просто. В остальном ничем особенным они не занимаются. В свободное от книжных лавок время разгуливают по центральным улицам или сидят в кофейне, где читают французские, испанские или английские газеты. Брингас не отходит от них ни на шаг: обедает, ужинает и таскается по трактирам за их счет. Я не теряю из виду всех троих, где бы они ни оказались и что бы ни делали, и обо всем буду сообщать Вам, как мы договаривались.
Со своей стороны, я пока обдумываю, как лучше всего обделать наше с Вами дело. Что же касается расходов, боюсь, что они окажутся выше предвиденных. Цены в Париже заоблачные, а сведения, которые я получаю, стоят недешево (в этом городе рта никто не раскроет дешевле чем за луидор). Так что, когда вернусь, сделаем перерасчет. Если же дело затянется, Вам придется прислать мне еще денег с помощью векселя.
Остаюсь Ваш,
Паскуаль Рапосо
Сдув песок и отряхнув бумажный лист, чтобы чернила окончательно высохли, Паскуаль Рапосо складывает письмо, заворачивает в другой лист, скрепляет его сургучом и пишет с лицевой стороны адрес. Проделав все это, он встает, потягивается и подходит к окошку. Старый дощатый пол скрипит у него под ногами. На нем штаны, жилетка, рубашка, его скромный багаж раскидан по комнате, в которой он остановился: второй этаж пансиона «Король Генрих», скромного заведения, размещающегося на Рю-де-ла-Ферронри, где во всякий час слышны крики извозчиков и рыночных торговок, галдящих внизу, в лабиринте улиц, лавок и лачуг ближайшего рынка, который лепится к стене старого кладбища Невинных, расположенного аккурат напротив пансиона, где живет Рапосо. Он останавливается в этом пансионе уже не впервые. Всякий раз, когда его занятия – надо заметить, что даже за самое безобидное из них его бы охотно вздернули на виселицу, – приводили его в Париж, бывший кавалерист жил в одном и том же месте, которое привлекает его тем, что именно здесь останавливаются путешественники и коммивояжеры всех мастей и поэтому легко остаться незамеченным; а трех луидоров, которые он платит в неделю, хватает также и на плотный завтрак. Единственный минус – это то, что в заведении не так давно сменились владельцы. Бывший хозяин – тихий замкнутый бретонец – отбыл, прихватив свои накопления, в деревушку Морбиан, новые же – супружеская пара среднего возраста – ведут дела, пользуясь услугами дочки и кухарки.
Налюбовавшись в окно, Рапосо идет к двери, открывает ее и зовет. Появляется дочка хозяев, девушка лет двадцати, с пышными формами и глазами навыкате, в чепчике, под который убраны волосы. Рапосо отдает ей письмо и пять лир, поручив отнести письмо на почту. Мгновение девушка медлит, рассматривая висящую на стене саблю постояльца, и не слишком возмущается, когда тот, чередуя тактику, отвешивает ей звонкий шлепок по круглому заду ровно в тот миг, когда она устремляется к двери. Тело у нее плотное, юное и чувствительное к прикосновениям. Улыбка девушки – ее зовут Генриетта – обещает некоторые возможности – или, по крайней мере, их не отвергает. Вот в чем прелесть Парижа – с уважением думает Рапосо – города, где нравы легкие, а женщины не воротят нос и сразу же уясняют, чего от них ждут. Обмозговывая все это, он смотрит на часы, лежащие в одном из ящиков соснового комода рядом с кошельком, где хранятся монеты, и коротким двуствольным пистолетом. Затем сует часы в жилетный карман, надевает камзол из бурого сукна, шляпу и, проверив заряд и запал, сует оружие в правый карман камзола; потом берет кошелек, запирает дверь на ключ, спускается по лестнице и выходит на улицу, кивком поприветствовав хозяина, который покуривает свою трубку, сидя в дверях.
