как же тебе удалось выкарабкаться?
– Да… Именно выкарабкаться, на чистое место. Ты понимаешь, двадцать лет прошло, а до сих пор и говорить неудобно… как бывшему советскому человеку. Удалось использовать новые законы себе на пользу. Многие всё потеряли, «благодаря» этим законам, а тут как-то удалось… Ничего не нарушал, нигде не сподличал – даже взятку ни разу не давал! – просто повезло, чисто случайно. Хотя… до сих пор неловко : еще подумают – ловкач какой! Удачливый. А то и вообще – пройдоха…
– Ну… ты же миллиардами не ворочаешь, наверное…
– И миллионами не ворочаю, и даже сотнями тысяч. В том-то и дело: получил элементарно необходимое для нормальной жизни. То, что имеет любой мусорщик, скажем, в Нью-Йорке. Я видел, знаю… Тем и отличается наша страна : живём, чтобы получить элементарное. Глядь – и жизнь прошла.
Политика, большая политика!
– Ты сказал, что журналист…
– И всё время журналист – а журналист, Нина, это не начальник. У меня в трудовой книжке несколько записей: редактор. Ну и что? Я из Америки вернулся – редактор; комната в коммуналке, и бумажка в почтовом ящике: отказать. Отказать на все просьбы…
Пока, наконец, не повезло. Сегодня, что называется, всё есть: квартира-машина-дача. Семья… Жена. Сыну восемнадцать лет! Как нам тогда…
– Да, да, да… Я когда беру те книжки, иногда вспоминаю тебя…
– А я заставил сына прочитать! «Войну и мир» давно прочитал – ну, и всё остальное. Да он у меня тоже гуманитарий, так что естественно. Но никакой не журналист – избави бог.
Нина посмотрела с удивлением.
– Хватит одного. Я тебе хотел немного рассказать про журналистику, да ты уже «съела мой хлеб»!
Нина изобразила на лице нечто смешливо-удивлённое.
– А когда ты говорила «про жизнь»; я и пишу в таком «ключе». Это и сложно, и тяжело, и славы никакой… По-другому не могу. Другие – могут. «Другие» – это почти вся журналистика.
– Поня-а-тно…
– Но! – поднял он палец, – сегодня человеку еще труднее разобраться, где «правда», где «известия», «аргументы и факты» и т.д. Для истины – и ниши-то нет никакой, так, закуточек, где она и обретается, никому не заметная…
– Печа-а-льную ты нарисовал картину…
– Реальную.
– Ну что ж, давай прощаться. Проводи меня до метро – и по домам.
– Давай телефонами обменяемся – мало ли что. Будешь в Москве – куда-нибудь сходим…
– Не сходим, Витя… Врачи сказали: жить осталось мне полгода, от силы год. Так что… Будь здоров, земляк! У меня есть близкие, у тебя – свои. Но рада была встретиться, вспомнить молодость, поговорить. Пошли…
Наступали сумерки, они прошли по уже пустым аллеям – и враз окунулись в московскую толчею. Из метро несло тем странным, всегда узнаваемым запахом, слегка техническим. После всего разговора было заметно, что у них возникли одни и те же мысли при взгляде на людское многолюдство : какова судьба у этого, чем живёт вон тот, о чем задумалась эта пара… Промелькнули – и навсегда, навсегда, навсегда! И так – минута за минутой, день за днём, год за годом…
Они встали там, где ей попроще зайти, занять место. Появились в глубине тоннеля огни поезда, и они порывисто, искренне расцеловали друг друга в щеки.
А дальше всё смешалось в круговороте толпы…
Санкт-Петербург,
май 2012 года.
Потеряли век. Получили урок
Николай II
Он прочитал, подписал последнюю на этот час бумагу, закурил, откинулся на спинку кресла, посидел немного так, потом встал, подошел к окну, поглядел на черные, извилистые сучья деревьев Александровского сада, сплошное золото листьев на земле… Да, сегодня редкий, спокойный день. Можно часок побыть одному, подумать…
Как у человека, привыкшего одновременно решать множество самых разных государственных дел, он и думал обо всём разом: спокойно размышлял о политике, о хозяйстве, о людях. О стране, о мире… О Боге, божественном замысле обо всём сущем, о русском народе… Будучи в самом расцвете сил – 45 лет, он мыслил четко, ясно.
Император Николай II.
Осень 1913 года. Он и знать не знал, и представить не мог, что одна только эта цифра – 1913 – займет в будущем десятки, сотни, тысячи страниц самых разнообразных исследований. Многие десятилетия люди в России будут гордиться, даже кичиться тем, что превзошли показатели 1913 года в том-то и том-то, в пудах и килограммах, тоннах и центнерах, количестве грамотных – и ученых, и Бог знает в чем только не превзошли.
Бог знает в чем… Вот уж и подумать не мог он, что со временем эти слова станут просто оборотом речи, да еще уничижительным: бог знает что, бог знает в чем… То есть : никто не знает – чепуха какая-то.
Николай Александрович Романов был… ведь нельзя просто сказать: человеком верующим, религиозным, горячо верующим. Как и всякий русский человек он был человеком православным, и любое дело, работу, он делал, помня о Боге, о Христе. С молитвы день начинал, весь день мысленно с Господом, и ко сну отходил с молитвой. Постоянное пребывание в Боге придавало высший смысл каждому его слову, делу, действию. Поистине : помазанник Божий.
Пуды, центнеры, километры железных дорог тесно переплетались с высшим смыслом человеческого бытия… Российская империя процветала, как никогда, и 300-летие Дома Романовых отметила широко и торжественно. Следующий, 1914-й год – год 20-летия его вступления на престол… Поэтому давно уже ему хотелось выбрать момент, побыть одному, подумать… За блеском торжеств он никогда не забывал о тяжких испытаниях, бедах и несчастиях, произошедших за минувшие годы. Война с Японией, и неутихавшая потом несколько лет смута в стране, убийство Столыпина два года назад… Всё это звенья в одной цепи трагических событий, начало которых можно отнести – если не вдаваться в совсем уже далёкие годы – к неудачной Крымской войне, убийству деда, государя императора Александра II… Помнится и крушение царского поезда отца, Александра III – как предвестие многих бед…
И вот, кажется, государственный корабль Российской империи, прекрасный, огромный и величественный, вошел в спокойные, широкие воды, и устремился к светлым горизонтам благоденствия и процветания, как и предначертано Провидением… Теперь хотя бы десять спокойных лет – и никакой враг, ни внешний, ни внутренний, не одолеет Свет, Добро и Правду, которые, он это знал – Россия несёт миру.
Но… Ясно и спокойно глядя вперёд, он видел и все опасности на этом пути. Основная масса населения, крестьяне
