обращался на «вы», соблюдал какой-то свой кодекс, не скатываясь в садизм. Но оценил удачу Андрей не сразу. Только после «чёрного бунта».
Холодно. Лежать на бетонном полу камеры, всё равно, что на февральском льду. Но выбирать не из чего, а после инъекции блокатора нет и желания. Есть только она — Её величество Боль, королева тела и мыслей. Боже, за что? Сколько ещё она будет длиться? Ответа нет.
За оградой страдания шумит эфир. Мерно катит волны чужих мыслей, бьющие прибоем в скалы «химии». Но в привычные отголоски вплетаются новые звуки. Где-то вспыхнула багряной зарёй чья-то злость. Этажом ниже, в допросной, незнакомый Андрею психот сорвался с катушек. Не выдержал издевательств, разорвал цепи блокатора, размазал по стенке мучителя.
Гудит Синий дом. Вопит сирена, мигают красные лампочки тревоги. Рассерженной змеёй шипит эфир: вставайте! Рвите блокатор! Бейте «чёрных»! От подвалов до крыши встаёт алая аура бунта.
За дверью камеры топот ног и крики. Чужая боль и ненависть, выстрелы и надрывные голоса. Вот он — шанс выйти отсюда. Ну же, вставай! Борись, Андрей! Лучше умереть стоя, чем жить червём! Давай!
Андрей сильнее подтянул ноги к груди, закрыл голову руками. Оставьте меня в покое! Я не хочу ничего! Слышите? Не трогайте, мне так больно! Он укрылся как мог, спрятал пси-массу на самое дно, чтобы его не заметили. Андрея трясло от одной мысли разбить оковы блокатора. Нет, нет и нет, только не новая мука. Лучше сдохнуть…
К утру психоты проиграли. Последних загнали на нижний ярус подвала и затопили кипятком, взорвав трубу отопления. Андрей слышал в эфире их вопли, но с каждым всё сильнее закрывал «кингстоны» и затыкал уши. Все двенадцать бунтовщиков ликвидированы — чикисты не брали пленных.
Восстание навсегда останется в памяти психотов. «Чёрный бунт» — час отваги и трусости, когда лишь двенадцать из почти двух сотен осмелились бросить вызов машине ЧиКа. Пятно позора для тех, кто не нашёл в себе смелости подняться над болью.
КОМИССАР: Кто был организатором бунта?
ПСИХОТ: Не знаю. Я ничего не знаю!
КОМИССАР: Сейчас освежим твою память…
(Лакуна в записи).
ПСИХОТ: Я не слышу под блокатором! Вы понимаете? Они как-то договорились, откуда я могу знать?
КОМИССАР: Когда с левой рукой нельзя будет работать, я перейду к правой. Тебе не нужны пальцы что ли? Мне нужно знать, кто всё это придумал.
ПСИХОТ: Я не знаю! Клянусь! Они не говорили!
КОМИССАР: Как хочешь. У меня много времени.
ПСИХОТ: Господи, я правда…
После страшной ночи Андрея не трогали несколько дней. А затем взяли в оборот нового круга допросов. Комиссар, с которым он виделся раньше каждый день, погиб во время бунта. Вместо него, теперь допрос вели двое. Не «добрый и злой», а равно жестокие чикисты, желающие получить ответы любым способом. Две машины дознания.
— Зря. Отвечать на вопросы всё равно придётся. Но грязи будет больше.
Чикист с фальшивой добротой улыбнулся.
— Я сокращу нам путь, Андрей. Не будем тратить время на предварительные вопросы. А то вы ещё подумаете запираться, потом исправлять протокол… Зачем нам вся эта возня? Перейдём сразу к форсированному стимулированию вашей памяти. Миша, проверь фиксаторы. Всё норм? Тогда кубик первого номера. И через минут сорок, ещё два. А я пока пообедать схожу.
Больше Андрея не отводили в камеру после инъекции. Допросное кресло стало дыбой, где судорога выкручивала ему суставы.
— Как тебя зовут?
— Дата твоего рождения?
— Какая игрушка была любимой в детстве?
— За какую футбольную команду болел?…
Укол в вену. Полчаса муки, слёз и капающей на грудь слюны. Следом тридцать вопросов, не имеющих никакого отношения к психотам. И снова укол…
— Не спать!
Его будят пощёчинами, холодной водой и разрядами большой батарейки на мочки ушей. Свет хлещет по глазам плетью.
— Отвечай. Как тебя зовут?
— Дата твоего рождения?
— Как звали твою первую учительницу?
На исходе вторых суток адского марафона, с трудом соображающий, Андрей «отдыхает» после дозы блокатора. Сменяющие друг друга комиссары пьют чай за столом напротив. Не стесняясь, обсуждают свои дела — психот для них ничего не значащее мясо.
— Отпуск подписал вчера. Этого дожмём, схожу дежурным и на месяц умотаю.
— Красава. А я ближе к Новому году хочу. Девчульку одну прокачу на юг.
Оба смеются только им понятной шутке.
— Пока не ушёл, кольни мне.
— Что, не понравилось самому себе? А я говорил!
Комиссар достаёт из ящика стола инъектор, похожий на хромированный пистолет. Вставляет ампулу с зелёной биркой. Прикладывает к шее коллеги.
— Сейчас поймаешь приход.
— Давай уже, не тяни.
Инъектор кратко «пшикает».
— Чёрт! Никак не привыкну. Хуже наркоты дрянь. Ладно хоть не выворачивает, как этих.
Чикист кивает на психота.
— Пусть помучаются. Полезно для выправления мозгов.
Хлопает дверь.
— Почему не проводите допрос? — голос вошедшего грозит неприятностями зазевавшимся чикистам.
— Доброго вечера, комиссар Грядышев. Форсированное дознание идёт в соответствии с планом. Подследственный получил три кубика второго номера. Сейчас Павленко меня сменит и приступит к очередному «процессингу».
— Хорошо. Я буду присутствовать. Начинайте.
Третьи сутки допроса превратили Андрея в послушный пластилин. Бессмысленные вопросы сменились предметными. Он был не в силах сопротивляться. Заикаясь, глотая буквы, он рассказал всё, что знал, и вспомнил то, что забыл. Его выпотрошили, вырвали хребет, раздавили волю. Выжали до последнего факта и бросили в камеру, как сломанную игрушку.
Через неделю ему дали помыться, переодели в оранжевую робу и зачитали приговор.
— Вереск, Андрей Николаевич. Ваши действия и наличие телепатических способностей признаны опасными для общества. Вы приговариваетесь к бессрочному содержанию в лагере изоляции. Освобождение и последующая социальная реабилитация возможны по ходатайству куратора из Комитета Ментальной Чистоты. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Андрей плакал, когда его вывели из Синего дома. От счастья.
Во имя ничего. Часть 2
Сейчас
— Сделаем пересадку.
Чернявый Салмон командовал их тройкой на этом «движе». Кроме Андрея, в неё вошёл новичок — щуплый парнишка в очках с толстыми линзами, с мифическим именем Кракен.
— Здесь, пожалуй.
Чёрный внедорожник свернул к обочине.
— Трава, возьми «поводья».
Андрей перехватил ментальный вожжи шофера. Психоты вышли из машины, хлопнули дверцами. Салмон уже искал новую жертву, а Андрей, не торопясь, стёр водителю память и дал команду ехать дальше.
— Молодец, — Салмон показал оттопыренный большой палец, — чисто сработал. А вот и новая лошадка.
Старая «девятка» с ободранным левым крылом остановилась перед психотами. Кракен скривился.
— Развалюха.
— Зато не привлекает внимания. По местам, черепахи.
