— Рад приветствовать, — сказал он, услышав по телефону хрипловатый голос Лабинского. — Я с вами! В каком смысле? Поддерживаю ваш проект мегакорпорации. Мне он ближе, чем предложение Рашидова. Да, готов направить официальное письмо Сазонову и довести мою позицию до прессы.
«Странное состояние у Лабинского. Устал, наверное. Еле говорит. Ничего. Все взвесит и обрадуется, что я его поддержал».
Повесив трубку, Морев заказал чай. Он не понимал увлечения зелеными видами чая и предпочитал классический черный «Эрл Грей». Сделав несколько глотков, позволил себе отправить в рот несколько сухих печений и подумал, что давно не был в зале фитнеса. Вообще пора бы отдохнуть. Однако эти мысли уже не нагоняли тоску. Мир вновь обрел краски. Хотелось жить, работать и становиться еще богаче. Хотя бы из спортивного интереса.
«Вот что значит вовремя принять правильное решение», — порадовался за себя Морев и все же набрал номер Воронова:
— Еще раз напоминаю о Ратове, в последний раз!
* * *
Президент отличался редкой настойчивостью, которая скрывалась за внешней обходительностью и мягкостью. Он прекрасно знал об этой особенности своего характера. И удивлялся, а иногда даже обижался, что зарубежные эксперты не распознали редкую последовательность его замыслов.
На стол президента периодически доставляли похищенные сводки и обзоры, подготовленные аналитиками ЦРУ, других разведок, а также мировых «мозговых центров». Он снисходительно морщился, когда попадался «психологический профиль» и другие исследования его личности. Неглубоко, легковесно. Как будто писали для студентов, не раскрывая главного и существенного. А ведь потом попадут эти «зарисовки» в руки историков, а те станут плодить всякие бредни вместо реального анализа событий.
Он никогда не отказывался от поставленных целей и был способен терпеливо дожидаться, пока вызреет благоприятная ситуация для их реализации. Когда впервые предложил идею создания мирового финансового центра в России, цены на нефть зашкаливали. Сейчас ситуация кардинально изменилась, но разве эта идея утратила актуальность? Ничего подобного! Да, настали другие времена. Но грош цена идее, если она зависит от конъюнктуры. Получается не стратегия, а игра на публику. Сегодня предлагаем одно, а завтра об этом забываем и выкладываем на стол совершенно другое. Это не его стиль. Он все равно будет бить в одну точку и напоминать об идее, пока она не станет реальностью.
В Лондоне на конференции «двадцатки» удивились, что он не возражал, когда рассмотрение его новых предложений, а он их сделал много, отложили. А это был тактический ход с его стороны. Зачем возражать? Сейчас их не примут, но идеи никуда не денутся. И он не сочтет за труд еще раз напомнить, уже более настойчиво. Найдет союзников и доведет дело до конкретного результата. Глупо спорить, как будет выглядеть результат. Но процесс запущен, и он не даст ему остановиться. Терпения хватит, и здравого смысла тоже.
Создание мегакорпорации в правительстве отвергли. Рассказывают, премьер резко высказывался. Не понравился проект или то, что его стали продвигать в обход главы правительства? Трудно сказать, почему такая реакция, и не нужно в этом копаться.
Он легко воспринял неприятную новость, которую наверняка подадут как трещину в отношениях между Кремлем и правительством. Ничего, поговорят и успокоятся. А кто будет слишком распускать язык, можно и к порядку призвать. Такая страна.
Премьер как-то пошутил, когда западные эксперты спросили, будет ли он попирать свободу слова. Честно ответил: мол, даже не знает, что «попирать» — демократии в России никогда не было. Верно: традиции и менталитет не переделаешь. Для этого потребуется несколько исторических эпох. А будут ли они, эти эпохи?
Пока приходится учитывать эти особенности и не переживать из-за них. Стоит президенту показать недовольство действиями правительства, покритиковать за медлительность и неэффективность, тут же говорят, что он выступает против премьера. А некоторые спекулируют на этом. Не понимают, что ставки в игре слишком высоки. В другой стране не стали бы даже обращать внимания — рабочий момент. А у нас сразу паника: кризис власти! Кремль против правительства!
Глава 28
Надлом
— А! — сказал капитан. И не прибавил ни звука.
Самолет летел над Татарским проливом, отделяющим остров Сахалин от материка. Внизу, совсем рядом, медленно перекатывались огромные черные волны. Казалось, они дышат расплавленной космической лавой.
При посадке «транспортник» сильно тряхнуло. Под ударами ветра он побежал по полосе к зданию грузового терминала, остановился, задрожал, как в припадке удушающего кашля, и замер.
Задувала поземка. Ударялись о борт замерзающие на лету мокрые снежинки. Они превращались в ледяных пчел — звонких, назойливых, беспорядочно жалящих остывшее тело самолета и лица выбирающихся из его чрева пассажиров.
Попрощавшись с экипажем, Петр и Марика побрели к ангару, откуда их доставили на стоянку такси. Автопарк состоял исключительно из японских машин с правым рулем. Сахалинские водители в одинаковых коротких куртках, плечистые и чем-то неуловимым отличающиеся от своих коллег во всех других российских городах, с интересом поглядывали на молодую пару, появившуюся из военного автобуса.
— Подумают, что ты жена офицера, а я приехал в отпуск к родным, — сказал Петр.
«А мне бы хотелось быть его женой», — неожиданно подумала Марика.
Ей казалось, что бегство из Москвы случилось уже много лет назад. Ратов, его проблемы, их жизнь остались в далеком прошлом, а рядом остался только уверенный в себе Громов. Она резко тряхнула головой, чтобы подавить греховные мысли и вернуться в реальность.
— В «Мидзуи», — сказал Громов водителю.
Тот с уважением посмотрел на пассажира:
— А я думал, вы к родственникам.
— Так оно и есть, но работают они в «Мидзуи». Сварганили мне номер, — успокоил его Громов.
Марика поняла, что речь идет о гостинице, хотя сначала подумала, что Петр назвал какую-то японскую фирму. Вроде производителя бытовой электроники.
— Гостиницу строили японцы, поэтому она так называется. Тебе там понравится, — пояснил Петр.
— Медовый месяц? — вновь спросил любознательный таксист.
— Все как у людей, — широко улыбнулся Громов.
Город оказался беспорядочным скопищем панельных серых пятиэтажек, заваленных снегом и разделенных замерзшими ледяными торосами. Никаких признаков наступающей весны. Сыро и неуютно.
Однако в окрестностях гостиницы пейзаж разом преобразился. За окном мелькали сопки, заросшие сосновым лесом. Зигзагообразное здание — не выше двух этажей, — как ящерица, пряталось среди деревьев, прижимаясь к изгибам ландшафта.
— Из каждого номера можно выйти в сопки, — пояснил Громов. — Очень удобно для отдыха.
В холле он без труда получил один из лучших номеров. В межсезонье гостиница была заполнена наполовину. В «карточке гостя» Громов записал, что они с Марикой приехали для участия в семинаре по выработке антикризисных мер.
— Мы что, действительно будем ходить на этот семинар? — удивленно спросила Марика.
— Ты же хотела не терять времени и подготовиться к экзаменам.
— Шутишь?
— Разумеется. Объявление о семинаре висит в холле. Чем скучнее, тем лучше. Никто даже внимания не обратит.
— Ты все замечаешь. Но нас могут найти. Зачем мы зарегистрировались? Я думала, мы снимем квартиру.
— Не волнуйся. Кому придет в голову, что мы на Сахалине? Мой друг будет молчать, а рейсов на Сахалин из Томска не предусмотрено.
— Все ты знаешь, — вновь восхитилась Марика.
— Если бы, — вздохнул Громов и… неожиданно обнял ее. Так, что перехватило дыхание.
Задыхаясь от желания, они стали срывать с себя одежду, едва успев закрыть дверь.
— Не нужно, мы пожалеем, — шептал Громов, но не мог оторваться от зовущего тела девушки. Марика бурно дышала и гладила его дрожащими руками.
— Не думай ни о чем, милый.
* * *
Они долго лежали на широкой кровати и смотрели друг на друга. В комнате темнело. Ветер стих, и пошел снег. Мягкий и тяжелый, словно мокрая вата.
— Как это случилось? — спросила Марика.
— Ты жалеешь?
— Не знаю, ничего не знаю! Вчера была уверена, что люблю только Игоря, а потом появился ты.
— Ты сразу влюбилась?
— Нет, не сразу.
— Женщина считывает свои впечатления о мужчине в первые секунды знакомства. А до мужчин доходит медленнее. Чтобы понять и оценить женщину, им требуется целых тридцать минут. А иногда вся жизнь.
— Я поняла, что не смогу без тебя, еще там, в квартире. Когда ты меня защищал. А потом, в самолете, я уже знала, что люблю тебя и схожу с ума от угрызений совести. Мы еще ничего не сделали, а я чувствовала, что страшно виновата перед Игорем. Я плохая. Ты этого не понял. Но поймешь.
