на брата, впервые улыбнулась.
– Вот видишь, я прав. Ты и сама это знаешь.
В этот момент открылась дверь и в кабинет заглянул высокий накачанный парень в форме:
– Если занят, я позже зайду.
– Занят, хотя стой. Вот скажи, кто из нас двоих – и он показал на Ингу, – кто из нас двоих красивее?
– Васильевич, ты чего? Блондинка, конечно, а что за вопрос?
– Все пока, остальные вопросы позже.
Инга рассмеялась, стоило парню закрыть за собой дверь.
– Скажешь ты, Борь, тоже. Человек сейчас мозг сломает думать что к чему.
– Нормально! Думать – это его работа. Мозг тоже тренировать надо. А если серьезно, Инга, то я, правда, не понимаю о чем ты. Я всю жизнь знал, что мать тебя больше любит и что бы я не сделал, мне до тебя не дотянуться. Ты – как белая лебедь, что летит по небу, а я словно домашний утенок, ну может не гадкий, но просто домашний, стоит во дворе и смотрит на парящую в небе смелую прекрасную белую лебедь.
– Боря, ты что серьезно это все? Это я – гадкий утенок в нашей нормальной семье. Это я – вечное напоминание матери о моем отце. И каждый раз, когда она смотрела на меня, ей приходилось вспоминать о нем, агрессивном, бесчеловечном, грубом, пьющим и избивающим так, что ей пришлось спасаться и потом прятаться.
– Кто тебе сказал, что он пил? И что избивал ее? Я такого никогда не знал.
– Я это с детства знала. Тебя же еще тогда не было. А ей пришлось схватить меня маленькую и прятаться от него. Поэтому мы теперь с тобой и сидим в Смоленске. И каждый раз когда она смотрела на меня, я знала, что она думает о том, что я такая же, как он, только от меня она убежать не можешь.
– Инга, ты что-то не так поняла в детстве. Не было ничего такого. Мать тебя больше жизни любила. И мне кажется, отца твоего тоже. Мне даже кажется, она его одного всю жизнь и любила и на тебя смотрела и каждый раз в тебе находила любимые черты.
– Боря, мы с тобой и вправду, словно в разных семьях жили. Но ведь у нас с тобой все детство вместе прошло. Как ты мог не замечать всего, что знала и видела я? Хотя… Что было в детстве, то и было, ладно. Разве ты не помнишь, что началось потом?
– А что началось?
Инга посмотрела на брата с недоумением:
– Все эти вздохи на тему, когда же я замуж выйду. А потом она даже и не спрашивала. Смирилась вроде и поняла, что из кислого винограда сладкого вина не выйдет. Так бабушка Карина, кстати, говорила. Но ты вряд ли это помнишь. А потом ты женился на Ане и вы с ней дали маме все то, чего не смогла дать я.
– Инга, ты даже не понимаешь насколько сильно ты заблуждаешься. Мать от тебя никогда ничего и не ждала, она тебя просто любила всегда и любит сейчас. И ей все равно, замужем ты или нет, есть у тебя дети или нет. Нет, ей бы, конечно, хотелось еще внуков, но она с этими еле справляется. А как за Николая замуж вышла, у нее и на наших никогда времени нет. А еще последние пять лет она же кошками увлеклась.
– У нее вроде две их, да?
– Уже три. Но это ж не просто кошки. Все три разных пород и все три – чемпионы. Они их с Николаем по каким-то выставкам возят, призы берут. А сейчас она в нашем районе главный консультант по этим мяукающим. Так что решишь завести котенка, только скажи.
– Борь, что-то я растерялась – Инга перебросила волосы через плечо и выпрямила спину.
– Ты про отца?
– Угу.
– Год назад мать попросила найти, где он похоронен. Я связался с ребятами из Коломны. Он похоронен там, где и служил. И где погиб. А потом она попросила отвезти туда. Мы с ней поехали на машине.
– Ты мне не говорил.
– Так ты никогда вроде этим ничем не интересовалась. Я вообще сегодня для себя новую Ингу открываю. Пока не знаю даже как к этому относиться. Но эта новая, однозначно, мне больше нравится. И она не такая идеальная и сильная, как мне раньше казалось. так что я однозначно, за эту вариацию.
Инга усмехнулась брату:
– Так необычно с тобой об этом говорить.
– В этом и проблема наша, Инга. Мы с тобой вроде и говорили, да только не разговаривали ни разу. А это все же две большие разницы. Если бы люди умели разговаривать, а не только говорить, мы бы все были значительно счастливее, а в мире бы случалось значительно меньше недоразумений, трагедий и недопонимания. Нужно просто научиться разговаривать друг с другом.
– Надо же. Всего четыре часа на поезде, а я к вам никогда не приезжала. Всегда думала, что вы меня… ну не то, чтобы стыдились… нет… Но
– Инга! Как ты такое даже думать могла? Да ты гордость нашей семьи. Хочешь, у Аньки спроси. Она говорит, что очень сложно соревноваться с вашей идеальной Ингой в ее отсутствие, а на расстояние недостатки этой нашей Инги не видны, а достоинства мы увеличиваем во стократ. Ты только не обижайся на нее, ладно? Ане тоже нелегко под мамиными постоянными сравнениями с любимой дочкой.
– Ты что это все серьезно?
– Серьезнее не бывает. Я вообще теперь человек серьезный. Только я думал, ты и сама это все знаешь.
– Нет. Я по-другому это все видела. Спасибо, что рассказал. А вы когда в Коломну ездили… что она говорила?
– Поначалу молчала на эту тему, так, про что-то неважное говорили. Потом на подъезде к городу, она вся в себя ушла, а я и не трогал ее, подумал, ей нужно время.
– А дальше?
– Потом мы приехали на кладбище и она попросила оставить ее одну. Я отошел чуть, она там почти час сидела. Плакала сперва, потом говорила что-то ему. Потом попросила меня отвести к дому, где вы жили много лет назад.
– Всю жизнь на слове Коломна вздрагивала. И боялась как бы нас кто оттуда не узнал и не нашел.
– Она села в сквере на лавочку и о чем-то думала, а я чтобы не мешать ей, поехал в местное отделение, познакомился там с классными ребятами. Они мне все и рассказали про твоего отца. Не пил он, Инга, ну может иногда,
