Нина Васина
Алые паруса бабушки Ассоль
Совпадения судеб персонажей романа с судьбами известных людей случайны – это всего лишь игра моего воображения.
Не ищи рыбу на вершине дерева,
Не кипяти бамбук, когда ты возвращаешься домой.
Гэнро
* * *
В тот год, когда мне купили пуделя, в Бразилии был убит русский летчик-испытатель. Он погиб от выстрела в голову в гостинице Рио-де-Жанейро. Стреляли из мелкокалиберного пистолета, гильза не найдена. Летчик прибыл с командой своих коллег на выставку новых оборонных технологий. Кроме организаторов-устроителей было еще шесть летчиков и шесть самолетов. По одному летчику на каждый. Таким образом, один самолет осиротел. А пуделя назвали Улисс. Я знаю, почему произошло убийство, но это никого не интересует. Умереть – не встать! – как любит повторять моя матушка. Спорим, что сообщений о пропаже с еще не открывшейся выставки одного небольшого экспоната не будет. Пропал рентгеновский сканер, умеющий находить любой металл путем фазового анализа кристаллических структур. Ему отыскать свинец в куче металлолома – раз пять пикнуть, и все дела. Небольшое такое устройство, но денег за него должны были отвалить немало.
А в тот год, когда пудель Улисс придушил индийского петуха соседки, случился небольшой шпионский скандал в Германии. Из Гамбурга был срочно отозван представитель российского консульства. Этот самый представитель приобрел некую секретную документацию из архивов немецкого бундесвера. За десять тысяч евро служащий архива вынес ему одну бумажку.
Два события связаны друг с другом, и я расскажу как. А началось все в 1943 году. В оккупированном Крыму немцы выпускали газету на русском и немецком языках.
Возьмем парочку этих газет 1944 года, подложим к ним один-единственный листок бумаги за десять тысяч евро из Гамбурга, украденный в 200… году, положим сверху датчик на радиоактивность, который работает под водой, еще нужно добавить водолазный костюм с полным подводным снаряжением и сварочный аппарат. Эту композицию для поиска сокровищ можно слегка поднатюрмортить трупом, чучелом собаки и фартуком с рюшечками.
А как же рентгеновский сканер, мгновенно определяющий любой металл по кристаллической структуре? – спросите вы.
Да он нам на фиг не нужен.
«Люди – это обитатели так называемых четырех материков и тому подобного». Хорошо сказано, да? Мне больше всего нравится – «и тому подобного». Я уж точно обитатель «тому подобного»[1]. Я обитаю в брошенном подъемном кране. По крайней мере, этим летом. Когда просыпаешься на высоте сорока пяти метров, и чтобы посмотреть на часы, берешь подзорную трубу… Эти часы находятся на фасаде какого-то государственного учреждения, там, далеко внизу, на одном из материков, они попеременно показывают то время, то температуру воздуха. Я могу разглядеть светящиеся цифры только до полудня. Потом солнце светит прямо в эту долбаную электронную панель, и так до сумерек, но если день пасмурный – все в порядке.
Ветер – вот в чем проблема. Никогда в жизни не ощущал такого ветра. Он раскачивает кабину и воет на все голоса. Мой друг вчера мне сказал, что внизу ветра нет. Я не поверил. Мы спустились, и оказалось, что в кране я здорово подсел на одиночество. Толпы разнополых обитателей так называемых четырех материков пугали меня до тошноты. В какие-то моменты даже казалось, что они просачиваются сквозь меня запахами и за время просачивания наполняют мое испуганное тело биением чужого ритма – оказывается, у всех кровь пульсирует по-разному.
Мой друг. Я зову его Кортик. А в школе все звали его Икарусом, потому что он Кортнев, а по имени – Икар. Ничего себе имечко, да? Вроде это бабушка придумала его так назвать. У него вся семейка пришибленная, не иначе – надо же было согласиться на такое имя. Хорошо, что Кортик со своей родней редко видится. Можно сказать, не видится вообще. Когда он родился и его первый раз принесли покормить, у матери слезы полились из глаз, и лились беспрерывно, пока Кортик сосал молоко. В следующее кормление повторилось то же самое. Матери, ясное дело, дали успокоительное, только она вдруг стала просить обследования, уверяя, что дело тут нечисто. Потом посмотреть на младенца разрешили отцу. И как только тот взял на руки маленького наследника, у папаши начался нескончаемый чих минут на двадцать. Кортик рассказывал, что в родильное отделение к выписке пригласили почти всю родню – двух сестер матери, старшего брата отца с семилетним сыном и дедушку. И что вы думаете? Все, кто приблизился к новорожденному, стали чихать, вытирать слезы, а племянник даже покрылся подозрительной сыпью и для профилактики провел некоторое время в инфекционной больнице.
Знаете, что я первым делом спросил, когда Кортик рассказал мне эту историю? Где была бабушка, которая придумала назвать нормального пацана Икаром? Почему не пришла? А бабушка была в это время в Африке, но об этом – позже.
Аллергия – вот в чем была фишка. Все, кто имел даже самое отдаленное родственное отношение к Кортику, в младенчестве не могли его и на дух, что называется, переносить. Конечно, отец с матерью долго не сдавались – года три. За это время сначала одна няня, потом – другая, потом – домработница таскали на руках и всячески баловали и тискали весьма упитанного ангелочка с золотыми кудряшками – им-то аллергия была нипочем. Потом приехала из Африки бабушка, которая придумала внуку имя, но, узнав о странных особенностях его организма, видеться с Икаром не захотела. Она перед каждым вылетом в Африку делала уйму прививок, очень беспокоясь за состояние пяти из шести своих основных сознаний, которые даются глазами, ушами, носом, языком и кожей. То есть всем, чему могла нанести хоть какой-то вред аллергия, вызываемая у родни Икаром Кортневым, трех лет от роду. Я сказал – из шести? Ах да. Шестое сознание дается, как говорил далай-лама XIV, умом. Вот за свой ум бабушка Икара была спокойна, поэтому в основном общалась с внуком по телефону. «Пуси-муси, как там поживает мой маленький Икарчик? Что ты сказал? Пук-пук? Тебе показали мою фотографию? Это я, твоя бабулечка», – и в таком духе.
В доказательство своих необычайных способностей воздействовать подобным образом на генетических родственников, Кортик как-то показал мне фотографию. На ней, тесно скучившись вокруг единственного стула, полдюжины взрослых обитателей «четырех материков и тому подобного», сморщив лица или прищурившись, чтобы уменьшить щипание в носу и резь в глазах, изо всех сил стараются не пропустить вожделенную «птичку» фотографа. А в центре сидит на стуле залитая слезами улыбающаяся женщина и держит на коленях непогрешимо прекрасного рекламного пожирателя быстрорастворимых завтраков, йогуртов и другого детского питания.
Короче, это была история Крошки Цахеса – наоборот. Я много раз пытался всучить эту сказку Кортику для подробного изучения, но он закисал на пятой странице, пришлось в конце концов объяснить своими словами, в чем там дело. Цахес был уродом, а мой друг детства – красавчиком, которого все обожали до слюноотделения (кроме ближайших родственников, разумеется). Но когда обожатели узнавали, что семья этого лапочки физиологически не может находиться с ним рядом, их восхищение затухало до состояния чуть тлеющего костра раздумий на тему «это знак, что красота должна настораживать», и… так оно и получалось!
У большинства людей память начинает функционировать с пяти лет, то есть появляются воспоминания, которые потом регулярно напоминают о себе мозгу. А я помню до мельчайших деталей день, когда мне исполнилось четыре года. Это был настоящий шок – дверь открылась, моя матушка ввела в комнату Кортика и сказала, что это существо будет жить с нами. Ничего себе подарочек на день рождения маленькому горбуну, который до этого дня видел сверстников только в санаториях для инвалидов и из окна квартиры! Почему она это сделала? Я уверен, что, если вы подумаете минуты три, перебирая разные варианты, вы остановитесь на самом простом объяснении. Я-то сам потом все время ловил себя на подозрении, что ей просто необходимо было хоть иногда тешить свой материнский взгляд на совершенном детском теле. Чтобы не свихнуться. Три минуты прошло? Все просто – она была домработницей у Кортневых. Выбирая между двадцатилетней студенткой педагогического колледжа (няней Икара) и сорокалетней мамой инвалида детства с дипломом сиделки-медсестры, родители Кортика, естественно, предпочли мою матушку и предложили ей хорошо оплачиваемую работу на дому.
С тех пор место, в котором мы живем, матушка называет «Надом», с ударением на «о». Надом – это благоустроенная зимняя дача в дорогом и хорошо охраняемом месте недалеко от Москвы. Два этажа, кухня метров восемьдесят, бильярд в подвале и три санузла, совмещенных с гидромассажными ваннами. Матушка не просто прослезилась, а ударилась в рыдания минут на десять, когда увидела последствия «небольшого ремонта, необходимого для переселения». Пандусы. Пандусы для въезда инвалидных колясок – это сразило ее наповал. Даже больше, чем два гимнастических кольца над унитазом. Даже больше, чем электрический подъемник от подвала до чердака – это была металлическая открытая кабинка. Когда в нее въезжаешь, играет шарманка, как в музыкальных шкатулках – «…Ах, мой милый Августин!..» Таким образом весь дом знает, куда инвалид отправился.
