— Это неправда, — возразил рэк. — Мы поймали вашего помощника, и с помощью компрессионного насоса он выложил ваше имя вместе со своими легкими.
— Я — Эрвард, — повторил Эрган, ощутив холод в животе.
Рэк подал знак:
— Отведите его в нижнюю комнату.
Тело человека, обладающее нервами, которые предупреждают об опасности, словно специально предназначено для боли и великолепно взаимодействует с мастерством мучителя. Специалисты рэков изучили эти свойства организма, а другие особенности нервной системы были открыты случайно. Выяснилось, что определенные сочетания давления, нагрева, напряжения, трения, скручивания, импульсов, рывков, звукового и визуального шока, паразитов, зловония и мерзостей создают условия для целенаправленного воздействия, в то время как избыточное применение единственного метода вело к снижению эффективности.
Все эти знания и навыки были брошены на штурм твердыни нервов Эргана, и на него обрушили целый арсенал боли: острые рези, тупые продолжительные боли, от которых не спят по ночам, ослепительные вспышки, бездны разврата и непристойности, перемежаемые непродолжительными сеансами доброты, позволявшими ему заглянуть в тот мир, который он оставил.
Потом — снова в нижнюю комнату.
Но он твердил лишь одно:
— Я — Эрвард, торговец.
И он все время пытался заставить свой разум переступить через плоть к смерти, но разум все время останавливался у последней черты, и Эрган продолжал жить.
Рэки пытали в соответствии с заведенным порядком, и поэтому ожидание, приближение назначенного времени приносило не меньшие мучения, чем сами пытки. А потом — тяжелые, неспешные шаги рядом с камерой, его тщетные метания в поисках выхода, хриплый хохот тех, кто загонял его в угол и уводил, а потом — хриплый хохот три часа спустя, когда его, всхлипывающего и скулящего, бросали на кучу соломы, служившую ему постелью.
— Я Эрвард, — твердил он, тренируя рассудок, чтобы самому в это поверить, чтобы его не застали врасплох. — Я — Эрвард! Я — Эрвард, торговец жемчугом.
Он попытался забить себе горло соломой, но за ним всегда следил раб, и это ему не позволили.
Он пытался умереть от удушья и был бы рад, если бы это удалось, но как только он впадал в блаженное забытье, разум его расслаблялся, и организм возобновлял бессмысленное дыхание.
Он ничего не ел, но для рэков это не имело никакого значения, поскольку они делали ему инъекции тонизирующих, укрепляющих и стимулирующих составов, чтобы поддерживать его рассудок на должном уровне.
— Я — Эрвард, — говорил Эрган, и рэки злобно скрипели зубами. Теперь речь шла о принципе; он бросил вызов их изобретательности, и теперь они долго и тщательно Придумывали очередные изощрения и усовершенствования, металлические орудия новых форм, новые типы веревок для рывков, новые точки приложения напряжения и давления. Даже когда война вспыхнула вновь и было уже не важно, Эрган он или Эрвард, его содержали и поддерживали в нем жизнь ради проблемы самой по себе, в качестве идеального подопытного; поэтому его охраняли и берегли пуще прежнего, чтобы палачи рэков могли отрабатывать свои приемы, изменяя и улучшая их.
И однажды к берегу пристали галеры Белаклоу, и воины с плюмажами из перьев взяли штурмом стены Корсапана.
Рэки с сожалением разглядывали Эргана.
— Нам надо уходить, а ты никак не сломаешься.
— Я — Эрвард, — прохрипело существо, лежавшее на столе. — Эрвард, торговец.
Сверху послышались треск и грохот.
— Нам пора уходить, — сказали рэки. — Твой народ взял город приступом. Если скажешь правду, останешься жив. Если солжешь, мы тебя убьем. Выбор за тобой. Твоя жизнь в обмен на правду.
— Правду? — пробормотал Эрган. — Это хитрость…
И тут он услышал победную песнь воинов Белаклоу.
— Правду? Почему бы и нет? Очень хорошо.
И он сказал:
— Я — Эрвард.
Поскольку уже сам верил в то, что это правда.
Галактический Премьер был худощавым человеком с рыжеватыми редкими волосами на черепе красивой формы. Лицо его, ничем иным не примечательное, носило отпечаток властности, придаваемой большими темными глазами, мерцающими подобно огню в тумане. Физически он миновал пик молодости: руки и ноги его были тощими и гибкими; голова его клонилась вперед, словно под тяжестью сложнейшей механики его мозга.
Поднявшись с ложа, он с легкой улыбкой посмотрел через галерею на одиннадцать Старейшин. Они сидели за столом из полированного дерева, спиной к стене, обвитой лозой. Это были степенные люди, неторопливые в движениях, и лица их выражали мудрость и проницательность. Согласно установленной системе Премьер был главой исполнительной власти вселенной, а Старейшины составляли совещательный орган, наделенный определенными ограничительными полномочиями.
— Ну что?
Главный Старейшина неспешно поднял глаза от компьютера.
— Вы первым поднялись с ложа.
Премьер бросил взгляд на галерею, продолжая слегка улыбаться. Остальные возлегали в различных позах: некоторые — неподвижно застыв, стиснув руки; другие — свернувшись калачиком. Один наполовину сполз с ложа на пол; глаза его были открыты, взор устремлен в пустоту.
Премьер снова перевел глаза на Главного Старейшину, наблюдавшего за ним со сдержанным интересом.
— Оптимальный уровень установлен?
Главный Старейшина заглянул в компьютер.
— Оптимальный уровень — двадцать шесть, тридцать семь.
Премьер выждал, но Главный Старейшина больше ничего не сказал. Премьер шагнул к алебастровой балюстраде позади лож. Наклонившись вперед, он посмотрел вдаль — солнечная дымка- на много миль, а ближе к горизонту переливающееся море. В лицо ему подул ветерок, растрепав редкие рыжеватые пряди. Он глубоко вдохнул, размяв пальцы и кисти, поскольку в памяти у него еще свежи были воспоминания о пытках рэков. Через мгновение он развернулся и откинулся назад, опершись локтями о балюстраду. Он еще раз взглянул на ряд лож: кандидаты по-прежнему не подавали признаков жизни.
— Двадцать шесть, тридцать семь, — пробормотал он. — Возьму на себя смелость оценить свой уровень как двадцать пять, девяносто. В последнем эпизоде, насколько я помню, имело место неполное сохранение личности.
— Двадцать пять, семьдесят четыре, — произнес Главный Старейшина. — Компьютер расценил как нецелесообразный последний вызов Бирвальда Хэлфорна воинам брэндов.
Премьер немного подумал.
— Мнение обоснованное. Упорство бесполезно, если не служит заранее определенной цели. Это недостаток, который я постараюсь изжить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
