Нет-нет-нет! — воскликнула Лувисе Магрете и прижалась к его груди. Я так мучаюсь, как подумаю о тебе, но что же нам делать! Скажи!
Эдеварт: Пусть едет один, а ты останешься здесь!
Долгое молчание. И что это даст? — прошептала она и покачала головой. Это обернётся против меня, ведь мы не сможем скрыть наших отношений. Нет, это не годится.
Эдеварт: Выходит, ты просишь, чтобы я помог тебе уехать от меня?
Молчание... Я ничего не понимаю, с отчаянием наконец произнесла она.
Он расстегнул пуговку на её корсаже, и она не воспротивилась этому, но, когда он захотел расстегнуть ещё одну, нежно поцеловала его и снова села на скамью.
Ты спешишь? — спросил он.
Нет. То есть да, ведь он знает, где я.
Как, он знает, что ты здесь? — воскликнул Эдеварт.
Да. Он же сам и попросил меня сходить к тебе. Не такой уж он сумасшедший, как ты думаешь.
А по мне, он ещё хуже сумасшедшего. Эдеварт был совсем сбит с толку.
Лувисе Магрете: Да нет же, просто ему тяжело, никто не хочет нам помочь, а ведь мы готовы отдать весь Доппен, вот здесь всё написано, прочти, если хочешь. Он сказал, что я должна пойти и уговорить тебя. У него и в мыслях не было ничего такого!..
Было или нет, какая разница! Разве не так?
Не знаю.
На палубе опять послышались осторожные шаги. Лувисе Магрете испуганно прислушалась. Эдеварт, не обращая на это внимания, продолжал: Ни капельки ты меня не любишь!
Нет-нет! Люблю. Там кто-то ходит на палубе!
Тебе надо одного... уехать с ним. Вот чего ты хочешь!
Что же мне делать? Мне тоже тяжело, не одному тебе, трое детей и вообще...
Как трое?
Она опускает глаза: Трое. Но последний ребёнок не от него.
Шаги на палубе стали отчётливее, однако Эдеварт думал только о её словах, он вдруг словно проснулся: Откуда ты это знаешь?
Она, со смущённой улыбкой: Кому же это и знать, как не мне?
По его лицу пробегает тень гнева, но тут кто-то стучит ногтем в окно. Эдеварт, сердито: Эй, кто там, убирайся оттуда!
Кто там? — шепотом спрашивает Лувисе Магрете.
Какая разница, нечего ей здесь делать!
Ей? К тебе пришла женщина?
Не знаю. Может, это йомфру Эллингсен.
Вот как, йомфру Эллингсен?
Пойду посмотрю. Сиди тихо, тогда она тебя не увидит.
Он поднимается на палубу и сталкивается с Хоконом Доппеном.
Хокон шепотом поздоровался с ним и сказал: Я только хотел... Она ещё здесь? Прости мне ту прошлогоднюю драку, ради Бога, прости, вот моя рука!
Эдеварта изумила перемена, произошедшая с Хоконом, — перед ним стоял припертый к стене бедняк и молил о прощении. От вето разило спиртным. Чего тебе надо? — спросил Эдеварт.
Чего надо? Она ещё здесь? Хотел помочь ей уговорить тебя, но, ради Бога, она не должна знать, что я был здесь! Мне не хотелось, чтобы она одна просила тебя, ей и так слишком тяжело, вот я и пришёл. Я буду играть в людской, пока она не вернётся. Мы дошли до последней крайности, помоги вам уехать отсюда, и ты получишь весь Доппен, как сказано в бумаге. Ты прочитал черновик? Завтра спозаранку она принесёт тебе эту бумагу, ты не пожалеешь об этом. Только, ради Бога, не говори ей, что я был здесь, скажи, что приходил кто-то другой, а я пойду, прибежал только на минутку. Прости за ту драку, прошу тебя, вот моя рука!
Хокон быстро спустился на пристань и исчез.
Он пьян и хотел проверить, не раздет ли я, думал Эдеварт, возвращаясь в каюту. Трое детей, спросил он, ты, кажется, сказала, что родила третьего ребёнка?
Да.
И когда же ты его родила?
Она назвала число и месяц, но спокойно, без упрёка. Сейчас её интересовало только, кто приходил на шхуну. Ты велел ей уйти? — спросила она.
Да... она ушла.
Я так испугалась, прошептала Лувисе Магрете, что хотела уже спрятаться в твоей койке. Значит, она бывает тут у тебя?
Это ты хорошо придумала, насчёт моей койки!
Она пропустила его слова мимо ушей и опять повторила свой вопрос: Значит, йомфру Эллингсен приходит к тебе но ночам? Часто? В её словах не было горечи, она сидела, задумчиво опустив голову. Он возразил ей: Йомфру Эллингсен приходила сегодня по делу, а вообще её здесь никогда не было. Ну же, Лувисе Магрете, пожалуйста, раздевайся! Смотри, какая наволочка чистая...
Она по-прежнему сидела, задумавшись, и даже не смотрела на него.
Ну что ж, понятно, тебе надо только уехать от меня, нетерпеливо сказал он.
Мне? — воскликнула она. Да я бы хотела прожить с тобой всю жизнь, о большем я и не мечтаю! Боже милостивый, пойми же...
Ему стало нестерпимо жаль себя, и когда наконец он сдался и пообещал помочь ей уехать из страны, то не узнал собственного голоса. Да, он всё понимает, для него её отъезд — горе и крушение надежд, но, раз ей на это наплевать, что ж, пусть так, пусть он погибнет, но поможет ей, она получит все деньги, какие у него есть, теперь она довольна?
О! — воскликнула Лувисе Магрете и снова прижалась к нему, он ощутил, как тяжело дышит её грудь, так страстно она не целовала его ещё никогда. Она всхлипывала, лепетала слова благодарности и называла его всякими ласковыми именами: Мальчик мой, любимый, благослови тебя Бог!
В эту немыслимую минуту он снова попытался снять с неё платье, но она воспротивилась ему и заплакала. Ничего не понимая, Эдеварт рассердился и оттолкнул её от себя: Ладно, будь по-твоему!
Нет-нет, я хочу! — воскликнула она. Раз ты поможешь нам уехать...
Вот, значит, почему. Он коротко бросил: Я же сказал... Вот все мои деньги, забирай! Он выхватил из кармана бумажник и швырнул на стол пачку денег: Считай сама!
Нет... Сколько тут?
Я же сказал, считай сама!
Нет-нет, Эдеварт! Благослови тебя Бог, сколько тут?
Он назвал сумму.
Боже милостивый! — воскликнула она с прежней, знакомой ему интонацией. Я всю жизнь буду благодарна тебе, буду молиться за тебя... Мы и не надеялись получить столько за Доппен. И ты отдашь нам все эти деньги? Подумай, может, оставишь немного себе?
Я же сказал, бери всё! — жёстко приказал он.
Возможно, он и ждал, что она тут же кинется в его объятия. Ждал, но так и не дождался. Лувисе Магрете отдала Эдеварту черновик, но он бросил его на стол. Она пообещала завтра утром принести ему заверенную купчую.
Плевать мне на твою купчую! Он всё ещё ждал.
Она поняла его, конечно, поняла, снова заплакала и начала раздеваться.
Он: Почему ты плачешь? Разве это в первый раз? Но ведь тогда ты не плакала.
Тогда не плакала, согласилась она. Смотри, я уже раздеваюсь, я сейчас... Она плакала всё сильнее, слёзы градом катились у неё из глаз, но она делала вид, что спешит раздеться, что и ей этого тоже хочется.
Эдеварт был задет, он грубо помог ей одеться, схватил за плечо и приподнял со скамьи. Бери деньги и уходи! — сказал он. Я не трону тебя!
Она попыталась задобрить его, жалобно лепеча ласковые слова, но он, сердито топая башмаками, поднялся по трапу. На палубе была кромешная тьма. Лувисе Магрете многозначительно сказала: Эдеварт, я не могла!
Что значит не могла?
Сегодня нельзя... Мне так жалко.
Тебе сегодня нельзя? Стало быть, ты всё рассчитала заранее?
Нет, я не хотела, но Хокон так велел. Прости меня.
Молчание. Эдеварт, наконец: Почему ты не сказала мне этого там, внизу?
Она: Там... там было так светло.
X
Наступила осень. Эдеварт привёл в порядок шхуну и снова помогал в лавке. Некоторое время торговля шла бойко, но постепенно, по мере того как полки и ящики пустели, а новый товар не поступал, люди поняли, что Кноффу пришёл конец. Правда, пристань была уже готова, рабочие и повозки исчезли, но их отсутствие лишь подчёркивало наступившее затишье. Старший приказчик Лоренсен ушёл от Кноффа и вовсю готовился к отъезду в Америку, уехать он собирался ещё до начала зимы. Он соблазнил ехать с ним двух своих помощников из лавки. Некоторые молодые люди в селении тоже высказали желание присоединиться к отъезжающим, набралось много народу, целая колония, и семья из Доппена была в их числе.
Всех охватила Американская лихорадка.
Кнофф потешался над этим недугом: какие у них основания для отъезда, эти неприкаянные ещё пожалеют, что уехали, но Кноффа больше никто не слушал, он потерял былое уважение, даже старый шкипер Нурем, вернувшись домой, только покачал головой, увидев в каком состоянии пребывает хозяин. Надорвался он с этой пристанью, сказан Нурем, даже гибель галеаса его не спасла!
Страшная тень близкого конца накрыла этот большой и богатый торговый посёлок, и только один хозяин как будто не замечал этого. Пристань раздавила его, но он ещё дышал. Управляющий конторой был уволен, пекарь собирался уехать на Рождество, у экономки Эллингсен стало одной служанкой меньше.
Эдеварту всё здесь было не по душе и тоже хотелось уехать. Он чувствовал себя опустошённым, денег у него не осталось, в кармане лежал пустой бумажник, он отдал не только свои деньги, но и чужие, те, что должен был вернуть брату Йоакиму. Правда, Эдеварт получил Доппен, и теперь у него в руках была купчая и расписка об уплате; но едва ли Йоаким одобрит такую сделку, Эдеварт и сам не понимал, зачем он это сделал. Доппен, зачем ему эта усадьба? Вот раньше другое дело, но теперь?..
