Значит, вот уже восемь часов воюют мои институтские товарищи-«одногодичники». А на финском полуострове Ханко воюет младший брат жены Димка. Или, может быть, уже отвоевался? Я проводил его на сборный пункт военкомата на Кировском проспекте ранним утром 7 октября в прошлом году. Он был студентом второго курса ЛГУ. С ним в одной команде были его сверстники с заводов и вузов Петроградской стороны, и принимал команду офицер в морской форме. Когда я, простившись с Димкой, вернулся домой, жена уже была в роддоме, а незадолго до полуночи родился сын. Когда ему придумывали имя, в тесной комнатушке семейного общежития был накрыт стол, и я, разлив по стаканам кагор, дребезжащим голосом, преодолевая комок в горле, сказал:
— Быть ему Василием. Дед вернется — будет знать, что о нем помнили. За это выпьем.
Мама одновременно и улыбнулась, и смахнула слезу, а жена сказала:
— Я согласна.
Мы стояли вокруг кроватки Василия, а я продолжил тост:
— Будь здоров, Василий, и будь человеком, как твой дед, чьим именем тебя назвали. И еще, поскольку ты родился в день, когда твой дядя Дима стал воином Отечества, — чтоб был ты, когда придет время, хорошим красноармейцем.
При этих словах мы с женой смешливо переглянулись, вспомнив мою привычку спрашивать у нее во время ее беременности:
— Как поживает наш красноармеец? Не брыкается?
— А может быть, девочка?
— Ни в коем случае! Или красноармеец — или краснофлотец!
…По окончании речи Молотова по радио начали передавать военные песни и марши.
Сердце бьется краснофлотца
и тревожно дышит грудь…
Да, Димка-краснофлотец сейчас на Ханко, где рвутся бомбы. А в садике — малютка-сын с бабушкой, которая еще ничего не знает, что могут сейчас же начать бомбить Ленинград. Надо их немедленно разыскать. С этой мыслью жена, резко отпрянув от меня, выбежала из комнаты. В садике, увидев ее, моя мама спросила:
— Что случилось? Почему все куда-то бегут? Что-нибудь дают в магазине?
— Война, мама… немцы напали.
Обе женщины молча застыли, наклонясь над детской коляской, в которой безмятежно, хлопая губами на выдохе, спал маленький Василий.
И все же, забегая далеко вперед, скажу, что не погиб Димка, — один из немногих оставшихся в живых героев прославленной дивизии генерала Симоняка, из тех, кто
…мужал в морских пехотных ротахдвадцатилетним пареньком,тонул в Синявинских болотах,ходил за вражьим «языком»,от первых бомб у скал гангутскихчерез блокадный Ленинградпрошел до сопок заамурских,убитый и живой стократ.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Я под бумажной броньюиз военкомата свою ученостьв грозный час не укрывал.Священный голос Родины с физматав ряды ее защитников позвал
Прослушав по радио выступление Молотова и Указ о всеобщей мобилизации, я по-быстрому насухо добрился и вышел во двор института. Там уже собирались сотрудники и аспиранты, жившие в институтских квартирах и общежитиях. Появились директор и секретарь парткома института. Секретарь парткома, отвечая на вопросы, видно уже не в первый раз, объяснял, что военнообязанным, приписанным к частям, необходимо являться в пункты и в сроки, указанные в военных билетах. Всем остальным — ждать повестки из военкомата.
— А пока что, товарищи, — сказал он, — прошу разбиться на группы по десять человек. Есть указание рыть щели — укрытия от бомбежек. Сейчас привезут шанцевый инструмент и приедет инструктор по саперному делу. Вас я назначаю старшими десяток. — При этом он записал в блокнот фамилии старших.
Я оказался в «десятке», в которой было 13 человек, в основном из знакомых мне аспирантов. Инструктор показал места в институтском саду, где надо было отрыть щели, границы участков по десяткам были отмечены колышками. Еще не был снят слой дерна, а у многих с непривычки появились на ладонях и стали лопаться пузыри, на потертые места попадала земля, но каждый старался выглядеть бывалым землекопом. Мне повезло тем, что на половине ширины щели, которую я копал, грунт оказался странно податливым, и мне удалось быстрее моих товарищей продвинуться в глубину. Но неожиданно именно с этой «везучей» стороны обрушилась стенка щели, и пришлось выбрасывать наверх осыпавшуюся землю. Только теперь я сообразил, откуда шел неприятный запах, который до этого старался не замечать: на моем участке щель проходила через край зловонной ямы, которую когда-то засыпали сверху землей. Ее содержимое изрядно перепрело, но душок все же остался.
Наверху у щели останавливались любопытствующие прохожие, и один из них, молодой шутник, сказал по моему адресу:
— Здорово ты, дружище, этим самым… окапываешься!
Я промолчал, но остряку ответил другой прохожий, седоусый:
— А ты чем зубы скалить, лучше бы лопаточкой сам поработал. А бомба — это тебе не шуточки: жахнет — как миленький тут же в это самое… сиганешь, да еще и своего добавишь.
— Но-но, дядя, не сей панику. Какие могут быть бомбы в Ленинграде? Может быть, уже наши воюют на немецкой территории.
Надо отметить, что в первые дни войны слухи насчет немецкой территории не были большой редкостью: сказывалось довоенное бахвальство, вдалбливавшееся всеми средствами псевдоискусства:
Мы войны не хотим,но страну защитим:оборону крепим мы недаром,и на вражьей землемы врага разгромиммалой кровью, могучим ударом.
Однако жизнь подбрасывала факты, которые даже меня, абсолютно несведущего в военных делах, заставляли усомниться в реальности того, о чем пелось в этой песне.
Взять хотя бы такой факт, когда в первый Верховный Совет СССР, избираемый согласно сталинской Конституции в городе Проскурове, где дислоцировалась Червонная казачья дивизия, был выдвинут кандидатом в депутаты капитан. По тем временам было ясно, что в дивизии хорошо поработал НКВД и в ней командира в более высоком звании не нашлось. Но после первого письма ко мне из этой дивизии мой дядя Илья прислал второе, в котором сообщил: «Газету с портретом капитана Навроцкого порви. Он оказался врагом народа». Что же это за армия, в которой дивизиями командуют капитаны? Наглядный ответ на этот вопрос дала война с Финляндией, позорный провал фарса с марионеточным «правительством» Куусинена. Я вспоминал и затемнения в Ленинграде во время этой войны, круглосуточные дежурства в штабах ПВХО, погибших на Карельском перешейке аспирантов из числа призванных командиров запаса, забитую воинскими эшелонами железную дорогу между Ленинградом и Вологдой, куда я выезжал в январе 1940 года, наконец — такую несуразность, как отряды лыжников из ленинградских студентов-добровольцев, как будто только их не хватало могучей армии в схватке с маленькой армией Финляндии. Все эти разрозненные факты однозначно наводили на мысль, что война с немцами сулит невиданную и неслыханную беду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
