Не таким наглядным, но даже более важным оказался урок который она извлекла из рассказа отца: посмеиваясь, тот говорил о том, как отдавал приказ танкерам сливать горючее на границе территориальных вод и топил в тропических бухтах изъеденные мазутом и ржавчиной суда, чтобы получить страховку.
А еще эти бедняги, которых он прогнал из принадлежавшей ему квартиры в Кале. Жюльетта сидела на заднем сиденье машины, которую отец припарковал на углу улицы, чтобы наблюдать за тем, как жандармы вышвыривают на мостовую матрацы и детские игрушки. Она отвернулась, увидев детей, в слезах выходивших из дома.
Все это могло бы пробудить в ней тягу к социальным вопросам и привести в лагерь левых, но их революционные фразы никогда не казались Жюльетте убедительными. Она полагала, что жестокость в мире распределяется поровну и бедные повинны в ней ничуть не меньше богатых.
Природа говорила ее сердцу гораздо больше. Родители Жюльетты утратили связь с корнями. Точнее не скажешь. Именно измена природе сделала ее отца безжалостным, нечувствительным к красоте деревьев, исполненным жажды рушить, строить и владеть вещами, что по сути одно и то же, а мать заставила предпочесть комфорт любви к ребенку; она возненавидела бедность и отреклась от здоровой простоты своих деревенских предков.
Здесь, в пустыне, Жюльетта осознала, что ненависть и презрение, жертвой которых она стала в детстве, сродни тем, что выпали на долю природе. От этой мысли ей стало легче. Она придавала смысл страданиям и оправдывала бунт. Жюльетте казалось, что она стоит на пороге зрелости.
К тому же Хэрроу помог ей понять, какую форму должен принять протест. Прежде, как и большинство симпатизирующих «зеленым», Жюльетта смутно представляла себе, что надо делать, чтобы защитить планету. Обычно все ограничивалось душевной привязанностью ко всему живому. Это чувство заставило ее с радостью согласиться принять участие в акции, направленной на защиту животных, о которой ей рассказал Джонатан. Она не задавала себе вопросов о конечных целях и возникающих неувязках. Теперь, благодаря Хэрроу, до нее дошла вся смехотворность ее действий, и она сделала главный вывод: надо помешать человеку калечить природу. Для достижения этой цели хороши все средства, не исключая насилия и даже убийства. Именно этой решительности и храбрости ей так не хватало в «Зеленом мире», особенно после того, как она сама стала жертвой насилия. Наконец-то она отыскала людей, говорящих с ней на ее языке.
Что же конкретно предстоит сделать? Какая роль отводится ей? Об этом она ничего не знала. Тед не сообщал никаких подробностей, зато поделился с ней чем-то гораздо более важным: жизненным кредо и состоянием души. Во всем остальном Жюльетта полагалась на него. Придет время, и она узнает, чего от нее ждут и каков план действий всей группы.
Важно лишь то, что теперь она к ней принадлежала.
Когда уже в сумерках они добрались до дома-пещеры, Жюльетта прошла в свою комнату и легла, измученная и разбитая. Мысли ее превратились в сны.
Глава 2
Сиэтл. Штат Вашингтон
В жизни Джинджер настала черная полоса. Ее муж, Марк, завел любовницу, и Джинджер об этом узнала. После нескольких мучительных объяснений Марк вернулся домой, но Джинджер не сомневалась, что он видится с той, другой… Ей как никогда нужно было кому-то поплакаться и спросить совета.
Керри это вполне устраивало. Ее «подруга детства» на другой же день договорилась с Роджером о том, что Керри будет работать на складе лишь до полудня. После обеда она могла подняться к Джинджер и остаться у нее. На деле Керри приходилось выслушивать бесконечные излияния новообретенной подруги. Главная трудность заключалась в том, что их представления о времени не совпадали. У Керри его было мало. Ее легенда была шита белыми нитками, и в любой момент правда могла выйти наружу. Сестра Джинджер возвращалась в Сиэтл меньше чем через неделю. Она «узнала» Керри по описанию Джинджер, но непременно заподозрила бы неладное при личной встрече.
Джинджер, напротив, никуда не спешила. Работы в «Одной планете» было немного. Кое-кто из руководителей разъехался по командировкам или болел, и до самого лета не планировалось никаких масштабных акций. Желание облегчить душу стояло у Джинджер на первом месте. Керри потребовалось немало усилий, чтобы снова навести ее на разговор об архивах.
– Ах да, архивы! Я и забыла, а вот ты помнишь. Ничего удивительного. Еще в Де-Муане ты считалась прилежной ученицей. – Много материалов можно забить в компьютер. Ты бы сэкономила место.
– Верно. Тут уже повернуться негде. Все эти входящие и исходящие, приглашения на собрания, стенограммы заседаний совета директоров, списки членов – ты не поверишь, сколько всего скопилось за несколько лет. К тому же после всей этой истории с Марком у меня появилась аллергия на пыль и бумаги. Целый день текут слезы, а мой дурак думает, что это из-за него…
Керри испугалась, что Джинджер снова примется за свое, и твердо вернула разговор в прежнее русло.
– Считай, дело сделано. Завтра же с утра начну все это сканировать. Тебе только надо подробнее рассказать мне о вашей структуре, чтобы разработать схему хранения с уровнями секретности, датами и принципами поиска документов.
Джинджер скорчила рожу:
– Полегче на поворотах. Нельзя просто так заложить все бумаги в компьютер. Господа руководители не очень-то им доверяют. Это же поколение карандаша и ластика. Они полагают, что стоит информации попасть на жесткий диск, как тут же найдутся пройдохи, которые сунут в нее нос.
Керри поняла, что добралась до главного.
– Можно защитить доступ паролями…
– Нет! Тебе их не убедить. Они прямо параноики, хотя и их можно понять. В «Одной планете» не очень-то заботятся о юридической чистоте. Считается, что, с одной стороны, есть Закон, а с другой – Справедливость. Закон всегда на стороне сильных и если мы действительно хотим защищать природу, его можно и обойти. Понимаешь?
Джинджер говорила без воодушевления, как будто вела опостылевший ей урок. Все это интересовало ее куда меньше чем личная жизнь.
– Мы защищаем не Закон, а Справедливость, то, что нам кажется морально оправданным.
– И в этих бумагах?…
– Вот именно. Некоторые из них нужны лишь для того, чтобы показать, что мы уважаем законы. Их извлекают на свет при всяких проверках. Если взять протоколы заседаний совета, то там ничего не найдешь. Это товар на экспорт.
– А другие документы предназначены для своих.
– Точно.
Джинджер подкатилась на стуле к маленькому шкафчику и открыла его ключом. Там тоже стояли папки.
– Сюда я кладу бумаги, не предназначенные для ищеек. Сведения об активистах, протоколы важных заседаний… Эти я хотя бы разобрала, а многие так и лежат вперемешку…
– Как же узнать, что я могу сканировать, а что нет?
– Спросишь меня, и дело с концом.
В то утро они больше к этому не возвращались. Керри пришлось выслушивать болтовню секретаря совета, смеясь кстати и некстати. Она использовала это время, чтобы понять, как строится ее рабочий день.
Методичность и точность не принадлежали к числу достоинств Джинджер. Она принималась за несколько дел сразу и могла из чистого удовольствия сколько угодно болтать с посетителями. Многие важные дела откладывались в долгий ящик только по той причине, что требовали общения с людьми, казавшимися ей скучными. Она посещала множество заседаний, но трудно сказать, сколько времени проводила на каждом. Если Джинджер надоедало шептаться с соседями или тема оставляла ее равнодушной, она делала вид, что у нее срочный разговор по телефону и исчезала с загадочным видом. Лишь стаж работы и прошедшая через нее конфиденциальная информация позволяли Джинджер сохранять свое место. Если бы она впервые претендовала на него сегодня, ее бы сочли совершенно неподходящей для исполнения обязанностей ассистентки дирекции.
Итак, Керри не удавалось рассчитать, как много времени она сможет провести в кабинете одна. Операцию следовало спланировать так, чтобы уложиться в кратчайший срок.
Бюро в Провиденсе направило Керри досье с указаниями, на что обращать внимание, когда придет пора действовать. Керри выучила их наизусть, и это доставило ей радость. «Нормальная» жизнь редко предоставляет случай учить что-нибудь наизусть. Натренированная память секретного сотрудника постепенно слабеет, стоит ему оставить свое ремесло. Первое время после ухода Керри заставляла себя запоминать целые газетные статьи, чтобы не терять форму. Потом мало-помалу она распустилась и сейчас с удовольствием вспомнила о дисциплине.
Оставаясь в кабинете Джинджер, чтобы «оценить объем работы», она проверяла информацию по подсказке своей памяти. Официальные отчеты о заседаниях совета, свободно стоящие на полках, отличались предельной краткостью и не давали никакого представления о сути обсуждавшихся вопросов. Однако даже списки присутствующих и отсутствующих на каждом заседании могли помочь точно определить время исчезновения Хэрроу. Чтобы получить хоть приблизительное представление о составе его группы, Керри просмотрела в следующих отчетах списки вступивших в организацию и вышедших из нее, на что в принципе требовалось одобрение совета. Она запомнила имена пятнадцати человек, исключенных на ближайших к событиям заседаниях. Она не без оснований предположила, что это было как-то связано с появлением «новых хищников».
