Когда разговор их стал более интимным, Ван Шестая будто бы по делу последовала за мужем, оставив их одних. Игривыми речами Айцзе совсем заворожила Цзинцзи. Он, с юных лет познавший женщин, сразу, конечно, понял, к чему она клонит, и сел, обернувшись в ее сторону. Поскольку Хань Айцзе, как и ее матери, еще во время переезда из столицы не раз приходилось идти проторенной дорожкой, а в бытность свою наложницей дворецкого Чжая в имении императорского наставника Цай Цзина чему ее только ни научили — сочинениям всех философов, стихам и романсам, песням и одам, потому, сразу уловив отклик на свои завлекания и убедившись, что в комнате нет посторонних, она подсела к нему вплотную и, прильнув к его плечу, залепетала игриво и притворно.
— Дайте мне посмотреть вашу золотую шпильку, сударь, — проговорила она.
Только было Цзинцзи протянул руку, как Айцзе положила свою руку ему на голову и, вынув из прически шпильку, встала перед ним.
— Пройдемте наверх. Мне вам надо кое-что сказать, — проговорила она и стала удаляться.
Цзинцзи, разумеется, проследовал за ней.
Да,
Пускай хитрее и коварней бесов многих,Ты вылакаешь то, чем я омою ноги.
Цзинцзи поднялся за ней наверх.
— Что вы хотели сказать мне, барышня? — спросил он.
— Нас связывают давние узы любви, — говорила Айцзе. — И ты, пожалуйста, не притворяйся. С тобой хочу разделить ложе, порхать, как птица.
— Но нас могут увидеть, — возразил было Цзинцзи. — Как же быть?
Айцзе пустила в ход все свои чары и, заключив Цзинцзи в объятия, тонкими и нежными, как нефрит, пальчиками начала отстегивать ему пояс. В них огнем пылала неуемная страсть, и Айцзе, сняв с себя одежды, опустилась на ложе. Они слились в любви.
Да,
Где страсти пламень до небес, там страха нет!Под пологом любви приют на сотни лет.
— И которая же ты будешь в семье? — спросил он.
— Я родилась в праздник лета,[1754] — отвечала она. — Меня зовут Пятая, а по имени — Айцзе.
Немного погодя они завершили игру и, прильнув друг к дружке, сели рядышком. Она поведала ему о своих житейских невзгодах.
— Когда мы покинули столицу и не нашли родню, нам жить стало нечем. Если у тебя найдется пять лянов, будь добр, одолжи отцу. Я долго не задержу. Верну с процентами.
— Что за разговор! — воскликнул Цзинцзи. — Раз просишь ты, я дам пять лянов.
Получив согласие, Айцзе вернула ему золотую шпильку. Они еще посидели рядом. Из боязни пересудов Цзинцзи выпил чашку чаю, а от обеда в обществе Айцзе отказался.
— Нет, дела у меня есть, — сказал он. — А на расходы я тебе дам серебра.
— А я вина приготовлю, — говорила она. — Только не отказывайтесь, сударь. Вечерком посидим.
Цзинцзи пообедал в кабачке и вышел пройтись. На улице ему повстречался Цзинь Цзунмин, монах из обители преподобного Яня, и начал кланяться. Цзинцзи рассказал ему о себе.
— Не знал я, брат, что ты в доме начальника гарнизона живешь, — проговорил Цзунмин. — И женился, кабачок открыл. Прости, что не пришел поздравить.
Завтра же пришлю с послушником чаю. А выберешь время, прошу, в обитель заглядывай.
Монах пошел своей дорогой, а Цзинцзи воротился в кабачок.
— А вас почтенный Хань приглашал, — обратился к нему Лу Бинъи. — Только что половой опять приходил. И нас обоих звали. Больше никого не будет.
Цзинцзи и Лу Бинъи направились к Ханям, где был уже накрыт стол. Стояли всевозможные закуски: рыба, мясо, и овощные блюда.
Цзинцзи занял высокое место гостя, Хань Даого сел за хозяина. По обеим сторонам разместились Лу Бинъи и Толстяк Се. Ван Шестая и Айцзе пристроились поодаль. Половой внес подогретое вино. Когда оно обошло несколько кругов, приказчики, смекнув, к чему идет дело, встали из-за стола.
— Вы, сударь, оставайтесь, — обратились они к Цзинцзи, — а мы вниз пойдем, делом займемся.
Цзинцзи много пить не мог. И на сей раз, после ухода приказчиков, осушив с Ханями несколько кубков подряд, он почувствовал, как голову туманит хмель.
— Вы, сударь, нынче, конечно, домой не поедете, — сказала Айцзе.
— Да, поздно уж, не доберешься, — согласился он. — Завтра успею.
Немного погодя Ван Шестая и Хань Даого спустились вниз. Цзинцзи достал из рукава пять лянов серебра и вручил Айцзе. Она отнесла серебро матери, и они продолжали пировать вдвоем. В обществе ярко разодетой красавицы он пил до позднего вечера. Потом Айцзе сняла с себя наряды и предложила Цзинцзи остаться у нее. Чем он только не клялся ей на ложе, какие только заверения в любви не давал под узорным пологом! А она щебетала без умолку, как иволга, свиристела непрестанно, словно ласточка. Как они только ни наслаждались! Всего и не описать. В бытность свою наложницей дворецкого Чжай Цяня, живя в усадьбе государева наставника Цая, Айцзе приходилось служить и почтенной госпоже-хозяйке. При ней-то она и обучилась музыке и пению, чтению и письму. Узнав обо всем этом от Айцзе, Цзинцзи едва сдерживал восторг. Ведь Айцзе так напомнила ему Цзиньлянь. По душе пришлась она Цзинцзи, и он наслаждался ею целую ночь. Наконец, они заснули.
Проснулся Цзинцзи поздно, к обеду. Ван Шестая загодя напекла ему для подкрепления сил мясных пирожков. Он пропустил также несколько чарок подогретого вина, а немного погодя его пригласили приказчики, тоже устроившие ему угощение.
Цзинцзи умылся, причесался и оделся. После трапезы у приказчиков он еще раз заглянул на прощание к Айцзе. Она никак не хотела его отпускать и плакала.
— Дня через три-четыре я к тебе приеду, — уговаривал ее Цзинцзи. — Не сердись на меня.
И, оседлав лошадь, сопровождаемый молодым слугою, он отбыл домой.
— Смотри у меня, про Ханей ни слова! — наказывал он по дороге слуге Цзяну.
— Понимаю, отозвался тот. — Не извольте беспокоиться.
Дома Цзинцзи сослался на дела.
— Пока со счетами провозился и не заметил, как завечерело. Ехать было поздно, вот и пришлось заночевать. Он передал Чуньмэй тридцать лянов чистой выручки и направился к жене.
— Где же это ты ночевал, сударь? — ворчала Цуйпин. — Небось, под ивами в цветах с красоткой развлекался, а? А меня бросил. Спи, мол, в пустой спальне одна-одинешенька, да? Меня, небось, и не вспомнил.
Цуйпин дней семь или восемь не отпускала Цзинцзи в кабачок, а за выручкой был послан слуга Цзян.
Айцзе страдала в разлуке. Хань Даого наказал жене подыскать дочери нового поклонника или торгового гостя какого к себе зазвать, чаем угостить, вина поставить. На такие дела Хань Даого был большой мастер. Ведь за счет жены ел, пил и богател. А Ван Шестой хотя и было лет сорок пять,[1755] как говорится, полвека прожила, а кокетства она все еще не теряла. А тут и дочка подросла, мать сменила. Так что промысел не только не заглох, но даже расцвел пуще прежнего. Ведь человеку без чина, без звания и пути-то другого нет. Одно в жизни остается: пустить в расход жену, тем и зарабатывать. Бывало это называлось: «завести негласную певичку», а теперь говорят: «частное гнездышко».
Цзинцзи не появлялся, и Чэнь Третий стал сватать Айцзе торгового гостя господина Хэ. Было этому хучжоускому купцу уже за пятьдесят, ворочал он тысячами лянов серебра, торгуя шелками и парчой. Его-то и подговорил Чэнь Третий пригласить Айцзе, но ее сердце было отдано Цзинцзи. Она всякий раз отказывала ему ссылаясь на плохое самочувствие. Хань Даого выходил из себя. А купец Хэ тем временем обратил внимание на высокую, с овальным, как тыквенное семечко, смуглым лицом Ван Шестую, на ее подведенные брови, удлиненные накладные букли, а особенно на ярко-красные губы и сверкающие, как звезды, смазливые глаза. Она показалась ему женщиной весьма кокетливой и игривой. Он выложил лян серебра, выпил у них вина и остался на ночь с Ван Шестой. Хань Даого удалился спать в другое помещение. Айцзе не показалась купцу.
С тех пор раз в два-три дня наведывался торговец к Ван Шестой, а выходил от нее веселый и разгоряченный, будто его на горящие угли сажали. Немало денег выудил у него Хань Даого.
Больше десяти дней не появлялся Чэнь Цзинцзи. Айцзе тосковала. Каждый день, ей казалось, тянулся целых три осени, каждая ночь — не меньше пол-лета. Она страдала от «глаза», что у «дерева», от «сердца», что ниже «поля».[1756] Наконец, она послала в город вышибалу. Подошел он к дому начальника гарнизона Чжоу и стал ждать. Через некоторое время показался слуга Цзян.
— Что с господином? — спросил его потихоньку вышибала. — Почему он к нам не заглядывает?
— Нездоровится ему, — отвечал Цзян. — Никуда из дому не отлучается.
Вышибала доложил Айцзе. После совета с Ван Шестой они купили пару свиных ножек, пару жареных уток, две свежих рыбы и коробку печенья. Айцзе у себя в тереме растерла тушь и, разложив украшенную цветами бумагу, написала письмо. Короб с подарками и письмо были переданы вышибале.
