акт против человечности, при помощи которого можно манипулировать Бундестагом. Теперь она видела в этом лишь методичную, поэтапную работу. Ступеньки витиеватой лестницы, которые она проходила, не задумываясь о том, что на каждой оставляет кровавые следы.
После нескольких стуков и одобрительного «Войдите» в покои зашла Янмей.
– Сегодня был насыщенный день, – устало протянула Делинда. – Иди отдыхать. К завтрашнему дню журналисты соберут побольше материала, а значит, скандал будут обсуждать особенно яростно. – Она улыбнулась этой мысли. – Готова поспорить, Александра будут называть новой версией Гитлера. Нести чушь об уничтожении вековой истории Великобритании как миролюбивой страны, что всегда была на стороне справедливости, и обсуждать возможность создания против нас какого-нибудь альянса или даже напрямую предлагать убить Александра вопреки политической этике. – Она открыла баночку и, смотря в зеркало на прикроватной тумбе, принялась наносить на лицо крем. – В общем, веселью не будет конца.
Янмей выслушала ее, не шелохнувшись и, можно было решить, почти не дыша.
– Ты хочешь что-то сказать? – спросила ее Делинда после затянувшейся паузы. – Так не томи.
– Что делать с телами детей, моя госпожа? – спросила она обычным, присущим только ей тоном. Но Делинда вдруг застыла. Она отставила банку и вопрошающе уставилась на телохранительницу взглядом, не сулящим ничего хорошего.
– Оставить. Не хоронить же. Что еще за вопросы?
Янмей чувствовала, как испаряется ее сдержанность перед лицом абсолютного хладнокровия и угрозы.
– Хочешь задать еще какой-нибудь дурацкий вопрос?
– Прошу, не примите это за ваше личное оскорбление и сомнение в ваших планах, но разве их убийства не ухудшат наше…
Делинда ударила кулаком по тумбе, и Янмей содрогнулась всем телом.
– Все больше сомнительных выходок ты себе позволяешь, милая. Что на этот раз распустило тебе язык? Минутная жалость к немецким детенышам? – от нахлынувших эмоций Делинда не усидела на месте. – А что насчет меня? Я обрекла себя на бесславную жизнь в тени, и все ради моей великой цели. И их жизни – лишь одни из тысяч крохотных кирпичиков моего особняка под названием «новая жизнь». Я лишь хочу получить то, чего заслуживаю по достоинству, а ты смеешь так прозрачно намекать мне на мою жестокость и ошибочные решения? Ты считаешь, что я не достойна большего, чем у меня есть?
– Никак нет, моя госпожа!
– Я знаю тебя много лет, идиотка! И сейчас ты отвечаешь мне эмоциональнее, чем обычно. А значит, лжешь. Не забывай, кто подарил тебе настоящую человеческую жизнь и вытащил из-под ножей ученых. Напомнить, какая участь могла тебя ждать? Участь подопытной свинки, которую продала родная мать, как живое сырье из пробирки. Больше не заставляй меня сомневаться в твоей преданности. Предатели в моих представлениях испытывают страшнейшие муки ада на земле.
К дрожащим разомкнутым губам Янмей скатилась горькая слеза.
– Простите меня, моя госпожа! – прорыдала она, склоняясь по пояс. – Простите, что оскорбила вас. Я больше никогда… Больше никогда и подумать не посмею…
Делинда схватила ее за подбородок и подняла ее голову так резко, что Янмей проглотила слова.
Она отпустила ее, как если бы с отвращением выкинула гнилое яблоко, вернулась к своей постели и достала из выдвижного ящичка пульт размером с мизинец.
– Помнишь его? Я так давно не устрашала тебя им, надеясь, что ты стала достаточно умной, чтобы не перечить. По правде, когда мне дали этот пульт в комплекте с тобой и сказали, что нажатие на эту кнопочку, – она постучала ногтем по черной вдавленной кнопке, – приведет к крошечному взрыву в твоей шее, я подумала: какая же это дикость – убивать за непослушание человека, чьей судьбой имеешь право распоряжаться как хочешь. Но ты начинаешь наводить меня на мысль, что вживлять в тебя мини-бомбу было не такой плохой идеей.
Янмей инстинктивно схватилась за шею справа.
– Начинаю понимать, почему рабовладельцы не привязывались к своим рабам и не давали им поблажек. Ведь те начинали наглеть. Но плеть очень быстро приводила их в чувства. Ты хочешь, чтобы я взмахнула ею, Янмей? Хочешь?
– Нет. Я больше не заставлю вас сомневаться в себе.
Делинда разразилась хохотом.
– Поразительно, как люди вроде тебя цепляются за свою жизнь, в которой единственный смысл – беспрекословное служение. Почему ты хочешь жить, Янмей? Все ли дело только в инстинктах? Или ты хочешь найти и убить свою мать за то, что она продала тебя тем ублюдкам, обучающим первоклассных телохранительниц, куртизанок, эскортниц и другое сырье?
– Я не хочу убивать свою мать.
– Правда? Я-то думала, вот закончим с войной, найдем эту суку и заставим страдать.
– Не хочу.
– Но почему? Ведь она предела тебя и подарила тебе жизнь, полную страданий?
– Мне ни к чему месть.
– А чего ты вообще хочешь?
– Только служить вам.
Делинда ухмыльнулась.
– Умничка. Проверку прошла. Помни: у подопытной свинки нет ни чувств, ни собственных желаний. Есть только одно предназначение – служение делу, даже если это будет стоить жизни. Такова твоя судьба. Не вздумай ее менять.
Она закинула пульт обратно в ящичек.
– Мы похитим Анджеллину и вытянем из нее ЗНР, даже если вместе с тем придется вытянуть из нее душу.
– Н-но это подразумевает прямой конфликт с Делиуаром.
– Если будет с кем конфликтовать.
– Из-за связи с Сашей Марголисы могут нам помешать.
– Марголисы, – процедила Делинда сквозь зубы. – Извращенные сволочи и самодуры. Я не прощу им свои унижения. Годами они видели во мне лишь забавляющего их ребенка. Шута. Высокомерие ослепило их, и они, держу пари, даже представить меня в роли своего врага не могут. Но это ненадолго. Моя цель уже не просто сердце ЗНР. Не просто Анджеллина. Я уничтожу всякого, кто даже вздумает вновь меня унижать. Всякого, кто не воспринимает меня всерьез. Я сделаю это, даже если придется сравнять весь мир с землей и умереть самой. И начну я с Марголисов. С их самодовольного красноглазого бастарда.
18. Нападение на Берлин
– Мы не нашли нарушений в работе организма Ее Высочества, – отчитывалась Эмилия. – Ни один анализ не выявил ничего, что могло бы вызвать у нас вопросы.
Анджеллина судила о положении дел по выражению лица Саши, стоявшего у двери со скрещенными на груди руками и опущенным недоверчивым взором.
Лавиния сжала руку дочери. Улыбка сама собой появилась на ее лице.
– Иными словами, она совершенно здорова?
– Полагаем, что так.
– Но не утверждаете, – влез Клюдер. Он оттолкнулся от стены, разомкнул губы в намерении дополнить ответ, но на мгновение замер, а затем продолжил другим, приподнятым тоном: – Я также провел свой анализ. Действительно, все в порядке.
– Так мы можем уехать? – не унималась Лавиния.
– Разумеется, Ваше Величество.
Не было и полудня, когда они покинули центр. Оказавшись снаружи, Анджеллина взметнула руки к небу, блаженно потянулась и развела руками.
– Свобода! Неужели…
– Говорите так, словно вас держали в тюрьме, – заметил Саша.
– Условия были хорошие, но если бы я провела в той белой коробке еще хоть день, то сошла бы с ума. Окружение уж больно ассоциировалось с
