Первое время Хюк не ездил дальше пригородов. Он побывал в Кейсоне, где когда-то таскал груши и кукурузу. Теперь воровать стало сложнее: колхозные угодья патрулировались вооруженными охранниками. Пришлось ехать дальше. В конце концов, Хюк вернулся в онсонский детский дом. К этому времени Онсон стал выглядеть не лучше, чем Чхонджин. Прекрасный лес, росший вокруг приюта, был ободран, как и везде. Хюк знал, что всего в нескольких километрах отсюда, за грядой приземистых холмов, которые виднелись из окна детдомовской спальни, тянется, исчезая за горизонтом, узкая серая лента — река Туманган. А прямо за рекой находится страна, где у деревьев все еще есть кора, а кукурузные поля не охраняют вооруженные солдаты. Эта страна — Китай.
Протяженность границы между Китаем и КНДР — около 1400 км. Она проходит по двум рекам, бегущим со склонов спящего вулкана, который в Корее называют горой Пэктусан, а в Китае — горой Чангбай. Южнее течет Амноккан, от которой китайские войска отогнали американские отряды во время Корейской войны. Официальные контакты между Китаем и Северной Кореей осуществляются в основном по этой реке, особенно в районе ее впадения в Желтое море. Туманган по сравнению с ней — ручеек. Эта речушка, мелкая, со слабым течением, бежит, петляя, к северу и впадает в Японское море юго-западнее Владивостока. Она достаточно узка, чтобы перебраться через нее вплавь даже в дождливый сезон.
Воспитанникам детского дома не разрешали ходить к пограничной реке. Там была закрытая военная зона. Если ребята подплывали слишком близко по какому-нибудь из притоков, солдаты прогоняли их. Песчаные берега были плоскими и голыми, а потому прекрасно просматривались. Но в часе или двух ходьбы к югу от Онсона был малонаселенный район, где вдоль реки росли кустарники и высокая трава. Пограничные посты стояли достаточно далеко друг от друга, и в темноте удавалось пробраться между ними. На каждом посту находилось по двое военных, чтобы один мог спать, пока другой сторожит, но после часа ночи обычно засыпали оба.
Впервые Хюк перебрался через Туманган в конце 1997 года — в сухой сезон, когда глубина была совсем небольшой и от берегов тянулись длинные песчаные косы. Река оказалась ледяной: когда Хюк вошел в нее, холод пронзил все его тело. Хотя в самом глубоком месте вода доходила парню не выше груди, течение сбивало с ног. Хюка уводило в сторону, так что он двигался по диагонали. Когда он наконец выбрался на противоположный берег, его одежда застыла на морозе, став твердой, как рыцарские доспехи.
Китай никогда раньше особенно не интересовал Хюка: для него это была просто еще одна коммунистическая страна, такая же бедная, как и его собственная. Сначала он действительно не заметил ничего необычного, но, удалившись от реки, увидел бесконечные поля, на которых шла уборка кукурузы. Рядом с маленькими домиками из красного кирпича стояли амбары, до самых черепичных крыш заполненные кукурузным зерном, и решетки, по которым вились стебли тыкв и бобовых растений.
Хюк добрался до какого-то маленького городка. Жизнь там кипела: парень увидел такси, мопеды и велорикш. Надписи на вывесках были на двух языках — корейском и китайском. Он обрадовался, узнав, что многие местные жители, хоть и являются гражданами Китая, по происхождению корейцы и говорят на его родном языке. Они сразу же узнавали в нем северного корейца, и не только по его лохмотьям. В свои пятнадцать лет он был ростом всего лишь около 140 см, а голова казалась слишком большой для такого тела — типичный признак недоедания. Если ребенок долгое время не получает достаточного количества питательных веществ, его голова вырастает до нормального размера, но рост конечностей задерживается.
На рынке Хюк познакомился с мужчиной, который продавал бывшую в употреблении посуду, бижутерию и прочий хлам. Он спросил парня, не может ли тот достать в Корее утюгов — старинных, которые нужно нагревать на углях. Такие имелись чуть ли не во всех северокорейских семьях, но люди не пользовались ими, поскольку одежда была в основном синтетической. Хюк мог приобрести в Корее эти утюги почти задаром и продать их в Китае по десять долларов за штуку. Таких денег он не видал никогда в жизни. Вернувшись в КНДР, начинающий предприниматель покупал на вырученные деньги еще больше вещей: посуду, бижутерию, картины, нефритовые поделки. Он купил себе побеги — приспособление, в котором корейские женщины носят грудных детей. Закрепив его на спине, удавалось перенести больше товаров, чем в обычном вещмешке.
Парень начал совершать регулярные переходы через границу. Разведал места, где караульные были невнимательны, ленивы или брали взятки. И понял, что, прежде чем входить в воду, лучше снимать всю одежду. При переходе через реку Хюк наловчился сохранять равновесие, держа над головой одежду и товары, плотно упакованные в полиэтилен, на случай если он споткнется и уронит их в воду. Он никогда не оставался в Китае подолгу, так как его предупредили, что китайская полиция передает корейским властям всех граждан КНДР, незаконно пересекших границу.
Воровать Хюк перестал. Если он хотел лапши, он покупал ее на свои деньги. Он приобрел брюки, футболку, синюю куртку и кроссовки, чтобы не выглядеть больше, как беженец. Парень пытался встать на ноги и самостоятельно себя обеспечивать. Но покупка вещей для перепродажи была противозаконна, не говоря уж о самовольном переходе границы. В шестнадцать лет Хюк официально достиг совершеннолетия, и с этого момента нес полную уголовную ответственность за свои поступки.
Глава 12
Закручивание гаек
Северокорейские солдаты караульной службы. Пхеньян
У северных корейцев есть множество слов для обозначения тюрьмы — почти как у эскимосов для снега. Человек, совершивший мелкое правонарушение (скажем, не явившийся на работу), попадает в чибюолсо, изолятор при отделении Комитета народной безопасности (полицейского подразделения, отвечающего за поддержание общественного порядка и за расследование нетяжких преступлений), или в нодон танрёндэ, трудовой лагерь, где заключенные в течение месяца или двух выполняют тяжелые работы, например асфальтируют дороги.
Куда более печальна участь тех, кого отправляют в кванлисо. Этим словом, которое переводится как «место контроля и управления», называется целый комплекс лагерей, тянущихся на многие километры в горах на крайнем севере страны. Согласно данным, полученным со спутника, в них может содержаться до 200 000 человек. Ким Ир Сен, только придя к власти, создал эти лагеря по образцу советского ГУЛАГа, чтобы избавиться от всех, в ком видел угрозу для своей власти: политических противников, потомков землевладельцев, людей, сотрудничавших с японцами, христианских священников. Туда попадал человек, пойманный за чтением иностранной газеты. Там же оказывался весельчак, который, слишком много выпив, отпускал шутку о росте вождя: это квалифицировалось как «подрыв авторитета власти» — наиболее серьезное из так называемых «преступлений против государства». Женщину с фабрики госпожи Сон забрали за запись в дневнике, которую посчитали крамольной. Многие бывшие северокорейцы шепотом рассказывали мне о своих знакомых или о знакомых знакомых, исчезнувших среди ночи и не вернувшихся. Заключение в кванлисо было пожизненным. Часто вместе с самим «преступником» забирали детей, родителей, сестер и братьев, чтобы избавиться от «дурной крови», которая сохраняется в трех поколениях. Супругов, поскольку они не биологические родственники, обычно не трогали, но принуждали развестись с осужденным. О том, что происходит в кванлисо, известно очень мало, поскольку редко кому удавалось спастись оттуда, чтобы рассказать о пережитом.
Другая разновидность лагерей называется кехвасо, что означает «центр просвещения». Их цель — исправление граждан, вставших на неверный путь. Эти лагеря предназначены для неполитических заключенных — тех, кто незаконно пересек границу, занимался контрабандой или просто частным бизнесом. Кехвасо не столь ужасны, как кванлисо, потому что теоретически заключенный может оттуда освободиться, если, конечно, ему удастся выжить.
Ким Хюка арестовали вскоре после его шестнадцатого дня рождения. Он был у своего товарища в Онсоне, неподалеку от приюта: в этих краях парень чувствовал себя дома в большей степени, чем где бы то ни было, поэтому его всегда тянуло туда. Он только что вернулся из очередного похода на китайскую сторону. Эта последняя вылазка стала роковой: его заметили.
Хюк ждал, пока немного спадет августовская жара, чтобы пойти нарубить дров. Примерно в четыре часа пополудни он вышел на задний двор. И тут увидел человека, который наблюдал за ним. Потом — еще одного. На них не было формы, однако что-то в их пристальных взглядах заставило парня понять: они следят именно за ним. Он взял топор и медленно обошел вокруг дома, рассчитывая перемахнуть через ограду и убежать. Но со стороны улицы его уже ждали, причем человек восемь. Хюк остался на месте и начал колоть дрова, как будто треск дерева под лезвием топора мог прогнать его тревогу и утихомирить бешено стучащее сердце.
