Ухожу в тень, затем ловко перемахиваю через забор в том месте, где близко к нему растет развесистая шелковица.
До села примерно с километр. Бегу, нет — лечу, кажется, ноги едва касаются земли, на сердце невиданная легкость, хочется кричать от предвкушения счастья!!!
Естественно, я прибежал намного раньше срока. Сажусь «в засаду», прижимаюсь щекой к коре старой чинары, сердце рвется из груди, бухает, кажется, на весь лес. Но это не от одышки, в учебке я и по пять километров бегал с полной выкладкой. Минут через двадцать со стороны села появляется стройный девичий силуэт, доходит до чинары и с недоумением вертит головой. Выскакиваю из своей засады.
— Ох, чертяка, напугал! — хохочет она и грозит мне пальчиком.
— Гулечка, любимая! — притягиваю ее к себе, ныряю лицом в ее пушистые каштановые волосы. Девичье тело мягко и податливо, волосы пахнут солнцем и медом. Кажется, мое сердце на секунду остановилось. Ищу губами ее губы, нежно касаюсь их.
Но как в сказке, наше счастье продолжалось только три ночи. Как говорится, «es kommt doch endlich an die Sonnen». Перевести это можно по-разному, в том числе и как «шила в мешке не утаишь».
Наше третье свидание было прервано самым ужасным образом! Огромная кавказская овчарка выскочила из-за кустов и грозно зарычала, готовясь прыгнуть на нас. Схватив с земли толстый сук, я встал у нее на пути, готовясь защитить Гулю от злобной твари. Я замахнулся, пес прыгнул и яростно вцепился в палку.
— Назад, Борз! — подчиняясь хозяйскому голосу, собака подошла и села у ног Сергея.
— А ты у меня сейчас получишь за побег, — тон старшины не предвещал ничего хорошего. — Иди сюда, чертов фашист!
Он выхватил палку из пасти пса и недвусмысленно показал, ЧТО именно собирается ею сделать. Я чувствовал, что он не совсем трезв и очень зол.
— Сережа! — как можно более мирным тоном говорю я. — Ты прекрасно знаешь, что я не собирался бежать.
— И он не фашист! — пискнула за моей спиной перепуганная Гуля.
— Иди сюда! — тон Сергея был непререкаемым. — Ты сбежал, ты подставил меня перед Чермоевым, теперь ты получишь по полной программе!
— Сережа, ты же ему все кости переломаешь! — возмутилась Гуля.
— А ты, курва, заткнись! С тобой особый разговор будет. А ты, Гроне, иди сюда!
— Яволь, но ты брось палку, и спокойно вернемся в крепость.
Но мои слова только обостряют ситуацию. Старшина снимает с плеча автомат и целится в меня. Гулька с воплем кидается к нему, он отшвыривает ее в сторону. Сидя на земле, она потрясенно смотрит, как я делаю навстречу Сереге шаг, другой, третий. Застываю, глядя ему в глаза, жду удара; палка опускается мне на плечо и с треском ломается пополам. Потом на меня обрушивается дикий поток матерной ругани:
— Проклятый фашист, скотина, дурак, ты что, хочешь, чтобы меня упекли в штрафбат, а тебя расстреляли?! — Серега схватил меня за плечи и трясет как грушу.
— Но ты же знаешь, что я не собирался бежать.
— Да если бы собирался, я бы тебя до полусмерти избил! И не смейте больше встречаться! Идет война!
Накричавшись, отправляет Гулю в село, а меня тащит в крепость. Нас встречает ухмыляющийся Чермоев: «Сколь волка ни корми, он все в лес смотрит! Я же говорил, что фрицам нельзя доверять. Посиди тут, подумай о своей выходке! Ты в плену, а не на курорте!»
Он приказывает Сереге запереть меня в темном сыром погребе, где раньше хранили вино, а теперь размещается гауптвахта.
До рассвета еще далеко. Кое-как пристраиваюсь в углу на старых мешках, свернувшись клубочком от холода. Плечо, куда пришелся удар, опухло и немилосердно болит, но еще больнее на душе, буквально слезы готовы из глаз брызнуть. А я-то думал, что Сергей мне друг. Что я такого сделал?! Он же прекрасно знал, что я не собирался сбегать!
Только перед самым рассветом забываюсь тревожным сном. Будит меня какой-то странный звук: тихие, но четкие постукивания по стене. Отдельные удары сливаются в какое-то подобие ритма: точка, тире, тире, точка… «Что с тобой? Ответь!» Господи, это же морзянка, и стучать так может только Курт, это его почерк. Вот молодец, что пришел! Поднимаю с пола осколок кирпича и спешно выстукиваю ответ. «Ну ты попал!» — изумляется мой приятель и обещает поскорее информировать о происшествии Лагодинского. Конечно, надо успеть раньше Чермоева доложить полковнику нашу версию произошедшего.
Утром меня вызвал полковник Лагодинский.
— Военнопленный Гроне, вы отдаете себе отчет, что за повторный побег я могу вас или расстрелять, или отправить в такой лагерь, где вы сдохнете от голода и холода на лесоповале?!
— А на первом допросе вы говорили, что в русских лагерях хорошо кормят и гарантировали хорошее обращение, — нагло отвечаю я. Никуда он меня не отправит, я радист, ключевая фигура в радиоигре.
— Ну ты даешь, Ромео! — полковник красноречиво крутит пальцем у виска. — Неужели так сильно влюбился, что всю башню снесло?
Мне терять нечего. Рассказываю о том, что люблю Гулю еще с довоенной поры.
— А как же закон о чистоте крови?
— Was ist das? Чего?!
— Ну, в рейхе же существует закон о чистоте крови. Ариец не может любить девушку низшей расы?
Нет, этот еврей явно смеется надо мной.
— Но Гуля… Клянусь, я никогда не воспринимал русских как унтерменшей. В этот бред могут верить парни из Баварии, но я-то вырос в Чечне.
— А если бы твоя девушка была еврейкой и дело происходило в Германии?
— Да хоть цыганкой! Я люблю ее! Зачем такие вопросы?!
— От ведь Ромео и Джульетта! — усмехнулся полковник.
Короче, Лагодинский не только освободил меня из карцера, но даже дал понять, что будет сквозь пальцы смотреть на продолжение нашего романа.
Потом Гюнтер рассказал, что произошло при обнаружении моего отсутствия. От яростной ругани Чермоева содрогались стены. Это он заставил Нестеренко травить меня собакой, а ребята очень боялись, что чеченец, воспользовавшись ситуацией, просто-напросто пристрелит меня якобы при попытке к бегству. Моя жизнь действительно висела на волоске, и спасло только то, что я был нужен для спецоперации.
Оказывается, капитан сам весьма неравнодушен к красивой Серегиной сестренке.
— Боже мой, но он же женат, у него пятеро детей, один из которых Гулин ровесник, — изумился Курт.
— А у горцев другой менталитет, он мусульманин, и у них официально разрешено многоженство. Возьмет Гулико младшей женой в гарем, — засмеялся знаток местных нравов Димпер.
— Ты, наверное, шутишь?! Неужели семья Сергея согласится на такой брак?!
— Так дело даже не в этом, советским девушкам запрещено вступать в подобные отношения с немцами, и нарушения могут караться очень жестоко. К тому же Чермоев старше Нестеренко по званию и может давить на него.
