«Даже не думайте обмануть меня, — мягким голосом, в котором, однако, четко проглядывали стальные нотки, предупредил он. — В той школе разведки, где вы все еще только учитесь, я уже давно преподаю. Есть у русских такая присказка. Я думаю, ты сам умный мальчик и все прекрасно понимаешь. Но честно скажу, если что, мне будет очень жаль отдать приказ о твоем расстреле. Ты мне очень нравишься и даже чем-то напоминаешь моего сына. Договорились?»
Рассказываю об этой истории Курту, он реагирует: «Да уж, я и сам понимал, что ваш полковник мягко стелет, да жестко спать». Естественно, подобные разговоры мы стараемся вести не в прослушиваемой комнате.
Летчик чувствует себя уже практически здоровым, и ему разрешили выходить на свежий воздух.
Как хорошо на воле, даже если свобода эта ограничивается стенами крепости! Стремительно взбегаем по крутой боковой лесенке на плоскую крышу трехэтажного строения, расположенного в самом центре двора. Оттуда открывается превосходный вид на горы. Покрытые густым лесом изумрудно-зеленые хребты вздымаются за стеною стена и словно застывшие волны тянутся к горизонту. Вверху небо невероятной синевы с клочьями белоснежных облаков, а внизу неумолчно шумит горная речка. Холодные хрустальные струи, пенясь, перекатываются через огромные валуны в узком месте, а там, где ущелье расширяется, распадаются на несколько потоков, струящихся по широкому ложе из гальки.
Мой новый друг просто заворожен величественным пейзажем. Некоторое время стоим в благоговейном молчании перед монументальной картиной матушки-природы.
— А на Вашхан-Дароевском водопаде еще красивее, — говорю я. — Мы были там, когда еще ходили вместе с абреками.
— Эй, вы на крыше, что ли? — раздался снизу голос Димпера, а затем его взлохмаченные рыжие волосы возникли над парапетом. Вместе с ним на крышу поднялись все остальные: Гюнтер, Ростоцкий и Нестеренко.
— Классное местечко вы себе выбрали, — одобрил он. — Обрыв, река и облака…
— Того гляди намнут бока… — продолжил я знакомую шутку.
— Это вы о чем? — не понял Курт. — Переведи.
— Да так, о своем, о девичьем, — заржал Серега. — Учите русский, чтобы понимать юмор! Яблоки будете? Тетя Тося передала со своего сада.
Он кинул нам каждому по крупному спелому яблоку, и мы с удовольствием вгрызлись в их румяные бока. Яблоки громко хрустели под нашими крепкими зубами, они были такие сочные и вкусные, словно вобрали в себя всю свежесть щедрой кавказской осени.
Господи, как хорошо сидеть так в компании друзей, любуясь наступающим закатом, и вдыхать пьянящий, настоянный на альпийских травах горный воздух! Словно и нет никакой войны, словно все мы просто мирные туристы на турбазе.
Рассказывает старшина Нестеренко:
— Внезапно со стороны заходящего солнца появились шесть черных точек. Они стремительно росли и быстро превратились в пару самолетов с черными крестами на крыльях. Их преследовали четыре краснозвездных «ястребка».
— «Ме-109» и «Як-1», — опытным глазом сразу определил Курт. — Или разведчики, или свободные охотники, попались на глаза русским из ПВО.
Немецким летчикам пришлось принять бой практически прямо над нашими головами.
Не, ну понятное дело — каждый болел за свою команду, как на футбольном матче. Впившись глазами в стремительные силуэты «мессеров» и «яков», мы громко комментировали происходящее. Бой оказался скоротечным. Буквально на первой минуте ведущему фашистской пары удалось зайти в хвост нашему «ястребку» и всадить пулеметную очередь в его хвостовое оперение. Но наш русский ведущий, горя желанием отомстить за товарища, сам перешел в атаку и поймал немца в прицел.
— Давай быстрее уходи из-под его выстрела! — кричал Пауль, подпрыгивая от возбуждения.
— Чего же уходи, — возмутился я. — Пусть он не успеет уйти, подлюка, ведь он только что чуть не убил нашего!
Но, видимо, фриц был матерым асом. Сделав крутой вираж, он все-таки выскользнул из-под прицела ведущего русской пары. Зато от нашего самолета, подстреленного фашистом, потянулся густой шлейф дыма. Теряя высоту, бедный «ястребок» устремился к земле. Слава богу, летчик успел выпрыгнуть с парашютом, белый купол медленно опускался над лесом за крепостью.
И тут точно как болельщики при забитом голе фрицы заорали свое «Гут гемахт, камерад!» (хорошо сделал, товарищ!).
На их лицах был такой восторг, словно они фанаты на стадионе и их любимая команда выиграла кубок!
Я медленно развернулся и от всей души влепил Паулю по роже. Он аж перекувыркнулся в полете и с ошалелыми глазами сполз по стенке. Немцы замолчали, как по команде. Курт даже опасливо отодвинулся от меня.
— Съешь хотя бы лимон, чтобы у тебя не была такая довольная харя, — крикнул я Паулю.
Пошатываясь, немец встал. Из носа хлестала кровь, заливая воротник мундира.
— Ты же не думал, что я буду болеть за ваших пилотов? — криво улыбаясь, спросил он.
— Но ты хотя бы держи свои чувства при себе, — сердито ответил я. — Возьми платок и уйми кровь.
Мы все немного отвлеклись от воздушного боя, а там тем временем наш летчик сумел-таки сравнять счет. Одна из вражеских машин задымила и свалилась в штопор. Маленькой куклой от него отделился пилот и на парашюте стал опускаться почти прямо на крепостные стены. Солдаты из гарнизона нашей крепости наперегонки рванули к месту его приземления.
Немецкий летчик был не слишком молод, среднего роста, с прямой осанкой и жестким волевым лицом. Слегка опустив голову, он стоял в плотном кольце красноармейцев. На шее у него красовался рыцарский крест. Матерый стервятник! По-моему, Курт что-то сказал своим по его поводу, возможно, он даже знал сбитого. Но нашим немцам не позволили даже приблизиться к летчику. Лагодинский с Петровым сами быстро допросили пленного и отправили на машине в Грозный.
После этого Петров возмущенно рассказывал нам: «Представляете, заявил, что он никакой не фашист и вся политика Гитлера ему по барабану. К русским он никакой ненависти не испытывает, но есть стремление увеличить — Abschusslieste — личный счет сбитых самолетов. Для него это как спорт, набирает очки».
— Понимаете, это действительно так. Большинство наших пилотов видят в войне настоящий мужской спорт и стараются воевать, как джентльмены, — тщательно подбирая слова, прокомментировал Курт.
— А мы деремся без правил, как в уличной драке. Когда в темном переулке на тебя нападает грабитель и убийца, все приемы хороши, — намеренно грубо заявил я.
— Как у Толстого: «Поднимается дубина народной войны и крушит врага до тех пор, пока ни одного не останется на нашей земле», — поддержал его капитан.
