Нелегко говорить о трусе в своем сердце на трезвую голову.
– А ты когда-нибудь целовался? – спросила она, заставив меня улыбнуться. Я почувствовал, как ее бросило в жар от заданного вопроса.
– Нет… – не договорив, я вздрогнул, когда Вася неожиданно прильнула к моим губам. Рвано, дергано, жарко. И тут же отстранилась.
– Прости, – пробормотала она. – Не знаю, что на меня нашло…
– Так вот как это, – тихо ответил я, трогая свои губы пальцем.
– И как? – в голосе нервозность. И страх.
– Приятно.
– Первый поцелуй, он, как эта кассета, – Вася указала пальцем на кассету, которую я продолжал держать в руке. – Запомнишь на всю жизнь.
– Свой первый поцелуй ты тоже помнишь? – улыбнулся я и вздрогнул, когда она неожиданно отстранилась.
– Помню, – хрипло ответила Вася. – Хочу забыть, но не могу.
– Прости, я не хотел…
– Все нормально, – невесело улыбнулась она. – Просто мы поломанные. Ты и я… Нет, не уходи.
– Хорошо, – кивнул я и, положив кассету на стол, взял Васю за руку. – Это тоже неприятно?
– Нет, вовсе нет, – ее пальцы были холодными и слегка дрожали. Через них я чувствовал, как бешено бьется ее сердце. Я узнал этот стук. Так билось мое сердце, когда мама хватала шнур от утюга или ремень. Страх. Этот ритм ты узнаешь сразу. Вася осторожно сжала мою руку и снова положила голову мне на плечо. – Давай просто посидим. Не хочется, чтобы ночь заканчивалась. Хочется, чтобы она длилась вечно. Потому что в ней есть ты.
Я не ответил. Только вздохнул и покрепче сжал пальцы поломанной девчонки. Такой же, как я.
В июне Колумб пришел к нам с новостями, которые вызвали нешуточный переполох у моих друзей. А виной всему небольшая рецензия в «Rock City» на нашу демку. С рецензией все быстро ознакомились, кроме Славика. Он хмурился, что-то бормотал себе под нос и пытался по лицам друзей определить, о чем шла речь в рецензии.
– Выдохни, Розанов, – улыбнулся Андрей. – На говно ща изойдешь. Хвалят нас. Не ругают, а хвалят.
– Ну-ка, дай мне, – не вытерпел Славик, забирая журнал. – Ага… Так… «Nox Aeterna» – молодая команда из провинции… Холодный и красивый готик-рок, пронизанный декадентством и темной романтикой. Заглавная «Spleen» на стихи Шарля Бодлера отсылает к ранним работам Katatonia и даже LAM с легким налетом фолка. Мелодия, пропитанная мрачным симфонизмом, вползает в душу, как червь, что вгрызается в мертвое тело. «Du und ich» – это мрачный реверанс в сторону Rammstein, с искаженным вокалом и хрустящей ритм-секцией… Из недочетов можно отметить банальные ошибки в текстах, более придирчивая вычитка избавила бы от этих проблем. И сомнительные музыкальные решения, где стиль скачет от песни к песне. Но даже несмотря на это, работа получилась очень зрелой и интересной. Все же нечасто отечественная готик-сцена балует нас новинками… По итогу мы имеем крепкое демо, из которого может получиться прекрасный мини-альбом, который придется по вкусу всем любителям меланхоличного готик-рока… четыре балла из пяти». Четыре?!
– Расслабься, Слав, – вздохнул Макс. – Это демка. Понятно, что есть ошибки, но и четыре балла – это успех.
– Да, как они посмели? Это плевок, – возмутился Славик. – Демо идеально по структуре. Недоумки в редакции этой писанины ничего не смыслят в качественной музыке.
– Кто б сомневался, – усмехнулся Колумб. – Но поверь мне, брат, пятерку от Рок Сити на моей памяти за демку еще никто не получал. В этом и смысл, что идеала нет.
– Да похуй мне на этот смысл, – взорвался Розанов. – Бестолочи без музыкального образования решают, что звучит, а что нет?
– Пусть поорет, – вставила Настя, похлопав Колумба по спине. – Ща выговорится и полегчает.
– Слава – перфекционист от мозга до костей, – добавил я. – К этому привыкаешь. Со временем.
– Понятно, – улыбнулся Колумб. – Ну, новости на этом не закончились.
– О чем ты? – поинтересовался Макс.
– Есть маза вписать вас в один лайв.
– Ну-ка поподробнее, – моментально подхватил Славик, забыв и о рецензии, и о бестолочах в редакции журнала.
– Короче. Лазарь, кореш мой ростовский, сказал, что в Ростове в начале сентября фест один пройдет. Типа «Крыльев», что в июне были, но местечковый и больше по конкретному тяжеляку. В общем, десять групп разных жанров. Есть пара мест и на одно я могу вписать вас. Мы точно едем, надо новую программу обкатать. На счет инструментов не бздите. Можно нашими воспользоваться.
– Мы в теме, – кивнул Макс, обведя нас внимательным взглядом. Он остановился на мне и спросил. – Яр, тебя отпустят?
– Думаю, да, – кивнул я. – На следующей репе скажу точно.
– Лады. Тогда бронируй нам место предварительно.
– Ну, если Яр не сможет, Билет его подменит, басист наш.
– Не, не, – махнул рукой Макс. – Либо все едем, либо не едем.
– Как знаешь, брат, – улыбнулся Колумб. – Мое дело предложить.
– Я очень постараюсь, – хмыкнул я, гадая, что сказать маме, чтобы она отпустила меня на пару дней в Ростов. Тогда я еще не знал, что этот разговор запомню на всю жизнь.
– Куда ты собрался? – тихо спросила мама и от тона ее голоса по спине побежали мурашки.
– В Ростов, на два дня. Нас позвали выступить на музыкальном фестивале, – ответил я, вжав голову в плечи, словно ожидал пиздюлины вместо ответа. – Дорогу оплатят. И проживание.
– Давно классика на фестивалях звучит?
– Это рок-концерт. Мы с ребятами в группе играем, – вздохнул я, понимая, что ложь мама почует сразу.
– Ага. Интересно, – коротко ответила мама, когда до нее дошел смысл сказанного. Ложка, которой она мешала сахар, замерла в центре чашки. – Значит, не было никаких занятий в музыкальной школе и отчетных концертов, так? И разучиваний пьес вместе с Розановым тоже не было?
– Нет, со Славой мы работали над пьесами. До сих пор работаем, когда есть возможность, просто есть еще рок-группа. Мы недавно собрались. Так, для себя поиграть.
– Для себя… – повторила мама, задумчиво смотря на меня. Неожиданно она улыбнулась и склонила голову. – Свободным стал, да?
– Нет. Просто мне нравится играть. Нравится музыку сочинять.
– Свободным стал. Вруном. Трусом. Что, сказать прямо боялся?
– Да, – неожиданно для себя, ответил я.
– Ну, хоть здесь честность, – снова улыбнулась она, правда от этой улыбки сердце свело от ужаса. Я будто смотрел на змею, которая вот-вот бросится. – Ты знаешь, как я ненавижу ложь.
– Знаю. И ненавидишь меня, – маму эти слова не удивили. Она просто кивнула, словно я озвучил и так очевидное.
– Так и есть, – тихо ответила мама. Я почувствовал, что внутри нее что-то сломалось. Лопнуло. – Знаешь, почему? Потому что из-за тебя умер Миша.
– Что? – побледнел я, схватившись за край стола. – Он… он душил меня. Бил. А
