что, ни пуха!
– К черту, – пробормотал я, идя на негнущихся ногах к сцене.
К семи часам вечера в клубе было не протолкнуться от неформального люда. Из колонок, по случаю, негромко играли хиты классического рока, а в глазах пестрело от черного и белого. Судя по всему, Макс и правда зазвал на выступление всю готическую тусовку нашего города. Порой встречались знакомые лица, но незнакомых все же было больше. И если мы на нервах нарезали круги за сценой, то Макс беспечно улыбался и то и дело останавливался поболтать со знакомыми. Правда за двадцать минут до выхода на сцену, он все-таки присоединился к нам, а Славик поморщился, учуяв вонь перегара.
– Ты нажрался, – резюмировал он, как всегда, в привычной прямолинейной манере.
– Не нажрался, а чуть-чуть расслабился, – усмехнулся Макс. – Малость алкоголя не помешает.
– Ну, если б мы катали панк, я бы слова не сказал, – вставил Андрей. – А тут… хуй знает, брат. Может, зря?
– Все в порядке. Не бзди, – ответил Макс и в его пьяных глазах неожиданно блеснула серьезность. – Так, еще разок. Начинаем со «Сплина»?
– Да, – потер нос Славик. – Сначала «Spleen», затем «From within», потом «Du und ich» и финалим «Without you».
– Наушники пиздец неудобные, – пожаловался Андрей, с неприязнью смотря на дешевый черный пластик.
– На безрыбье и рак щука. На свои мы еще не заработали, – ответил Макс, – так что пользуемся тем, что есть.
– «Silver Queen», «Silver Queen»… – закричал кто-то из зала, заставив Макса поморщиться.
– Ничего, блядь, – пробормотал он и в голосе зазвенел металл. – Скоро вы о них и не вспомните.
Сложно забыть тот первый миг, когда выходишь на сцену перед полным залом. В висках, отдаваясь в ушах, гулко бьется пульс твоего сердца. Мокрые пальцы дрожат и нервно сжимают гриф гитары. А глазам с непривычки больно от света, который бьет прямо в лицо. Твоим друзьям тоже страшно. Они храбрятся, пытаются улыбаться и подбадривают друг друга. И снова боятся. Но все это померкнет, когда ты услышишь первые аплодисменты и радостные крики людей, пришедших послушать твою группу.
Первым на сцену вышел Макс. Вышел с улыбкой, спокойный, как удав. Он встряхнул головой, заправил за ухо выбившуюся прядь и подошел к микрофону. Затем посмотрел на нас и этого взгляда было достаточно, чтобы страх отступил. Отступил и забился в самую глубокую нору, потому что у микрофона стоял человек, который ничего не боялся.
– Nox nondum finita est, – мягким, обволакивающим голосом произнес он. Затем поднял руку и с улыбкой добавил. – Nox Aeterna.
Когда Макс запел, по залу пробежал восторженный гул. Когда подключились мы с Андреем, послышались первые восторженные хлопки. А потом стало понятно, что Макс был прав, когда сказал, что о Сильверах никто не вспомнит. Как только песня закончилась, зал взорвался овацией.
Конечно, Славик морщился, слыша, что Андрей пару раз сбился с ритма, а Вася взяла не тот аккорд, но молчал, понимая, что друзьям сейчас тоже нелегко. Со второй и третьей песней пошло полегче. Правда люди недоуменно переглянулись, услышав первые аккорды «Du und ich», а потом, как завороженные, начали пританцовывать. Всем стало понятно, что король на сцене в тот вечер был только один. Макс. Он, словно всю жизнь только и делал, что выступал, не стеснялся взаимодействовать с публикой и, несмотря на привязанность к микрофону, умудрялся сохранять подвижность в отличие от других коллег по ремеслу. В одном он точно не обманул, когда сказал, что адаптирует вокал под каждую песню без всяких эффектов. Порой мне казалось, что за него пел другой человек, но особые нотки, присущие только его голосу, неуловимо, но все-таки присутствовали. Лишь во время исполнения последней песни в голосе Макса вместо нужного надрыва зазвучала злость. А виной всему Лаки, которая, улыбаясь, сидела за стойкой бара и разговаривала с двумя незнакомыми нам парнями. Когда он запел, эту злость услышали все. Но самыми первыми все-таки мы. Песня о трагичной любви вдруг превратилась в больной нарыв, который лопался с каждым словом, с каждым куплетом. И если восторг слушателей был понятен, то мы пока могли лишь гадать, что послужило причиной этой неожиданной импровизации. Впрочем, к концу нашего выступления Макс смог успокоиться и закончил песню так, как задумывалось изначально.
– Ну, – протянул Славик, когда мы мокрые и выжатые, как лимоны, ввалились в гримерку. – Могло быть хуже.
– Шутишь?! – искренне удивился Андрей. – Да народ там от восторга пищал.
– И все же, – Розанов внимательно посмотрел на Макса, – надо придерживаться изначальной договоренности.
– Да, прости, – улыбнулся тот. – Не знаю, что на меня нашло.
– Угу, – кивнула Вася. – Словно бес тебя за горло взял.
– Не берите в голову, – отмахнулся Макс. – Мой косяк, признаю. Но прошло же все заебись?
– Более чем, – согласился я, смотря на свои подрагивающие пальцы. – До сих пор сердце ходуном ходит.
– За это надо выпить, – перебил меня Макс. – И отказа я не потерплю…
– Мне домой срочно надо, – вздохнул я, посмотрев на часы у входа в гримерку. Я должен был быть дома пятнадцать минут назад. Макс об этом конечно же не знал.
– Хм, – понимающе кивнул он. – Ладно. Гитару оставь, сами закинем.
– Спасибо.
– Все нормально, брат. Не парься, – улыбнулся Макс. – А остальные шагом марш к бару.
– Тот момент, когда я обеими руками за, – пробормотал бледный Славик. – Это вам не в музыкалке Рахманинова играть.
– Яр, уверен, что не хочешь с нами? – спросила Вася. Я помотал головой и виновато улыбнулся. – Жаль. Без тебя…
– «Каждый вдох – это боль», – гнусаво пропел Андрей, заставив всех рассмеяться. – Ох, и заебись же отыграли. Окей, погнали. Накатить сейчас сам Боженька велел. Бывай, Яр. Напоим тебя в следующий раз.
– Обязательно, – ответил я и через минуту остался в гримерке совершенно один. Если не считать молчаливого кавказца, замершего у двери, который следил, чтобы в гримерке не паслись посторонние.
Дома меня ожидаемо ждал разнос от мамы, потому что я опоздал почти на час. Она успокоилась только тогда, когда кожа на моей спине покрылась кровавыми вздувшимися полосами, а отцовский кожаный ремень – частый гость моих наказаний, полетел в угол. В другой день мама просто наорала бы и все. Ну, может, лишила прогулок на неделю. Сегодня же она была особенно зла, а о причинах меня так никто и не просветил. Однако порки маме было мало и она, не дав мне умыться, буквально вышвырнула меня из квартиры, крикнув, чтобы я «пиздовал туда, где был, и не показывался до утра». Но хотя бы куртку дала, и то спасибо. Опустив голову, я прошмыгнул мимо
