не смогла дозвониться до Томека. Я бомбардировала его звонками, эсэмэсками. Безуспешно. И всегда получала сообщения типа «перезвоню позже». Конечно, он не перезвонил. Я перенесла встречу с архитектором на другой день. Билеты в кино пропали, рассеялись мечты о романтическом свидании с собственным мужем. Я на самом деле была в бешенстве. Ведь я так готовилась к этому вечеру.
Когда он пришел, я сначала не сказала ни слова. Мама пошла укладывать детей. Только когда мы остались одни, я начала его упрекать. Это был непрерывный монолог. Мы поссорились. Вообще-то, я обиделась.
Вытащила матрас из шкафа, сгребла на пол свое одеяло и решила спать отдельно. Теперь меня жутко мучит совесть, что не позволила ему тогда сказать ни слова. Но я не могу повернуть время вспять, хотя многое отдала бы за это.
*
Я проснулась ночью. Не знаю, в котором часу. Томек сидел в кресле. Он тяжело дышал, держался за сердце, ничего не говорил. Я позвонила в скорую. Разбудила маму. Сидела рядом с ним и плакала, совершенно не понимая, что происходит. Скорая приехала быстро, хотя ожидание показалось вечностью. Они суетились вокруг него, пытались помочь. Я сидела на диване и смотрела на все это как на какое-то кино. По сей день у меня в голове прокручивается этот фильм.
К сожалению. Не удалось.
«Смерть наступила в два часа сорок минут».
До сих пор я слышу эти ужасные слова. Слова, которые звучали так нереально, будто меня отделяла от них какая-то невидимая стена. У меня по сей день угрызения совести. Из-за ссоры и из-за того, что в последнюю ночь его жизни мы спали порознь. А потом его больше не было. Или, может быть, он был где-то там, куда я не могла добраться.
Всю ночь мы с мамой сидели обнявшись. Я впервые была с ней так близка. И духовно, и телесно. Как будто чувствовала в ней частицу Томека. Потом в комнату пришла Марта. Томека уже увезли. Проснулся Стась. Я сходила за ним, и мы все вчетвером сели на кровать, на которой еще совсем недавно спал Томек.
Марта не спросила о папе.
Я встала, машинально приготовила детям завтрак. Марте – бутерброд с огурцом, Стасику – кашку. Маме и себе я сварила кофе. Впервые не для Томека. Потом началась вся эта суматоха с документами, подготовкой похорон, поминок.
Может, оно и к лучшему, что человеку приходится улаживать столько формальностей, по крайней мере, его затягивает водоворот каких-то механических действий, и он отключает голову, не предается раздумьям. Только когда после похорон пройдет несколько дней, можно спокойно это пережить, распрощаться с прошлым, оплакать его.
И именно тогда до меня стали доноситься обрывки зловещих новостей. Статья в газете двухнедельной давности, найденная в школьной библиотеке:
Областная экологическая инспекция в Гданьске объявила, что дело о загрязнении озера Капличного, ставшего причиной гибели рыбы, будет передано в прокуратуру. Есть основания подозревать, что загрязнение имеет отношение к деятельности компании Plastex, производителя полипропиленовой и полиэтиленовой упаковки для бытовой химии, косметики и продуктов питания. Руководство фирмы сообщило, что сделает все, чтобы виновные были наказаны.
Председатель правления пришел на похороны и долго извинялся передо мной. Тогда я не знала за что. И лишь когда я случайно встретила подругу с работы Томека, мне все стало более или менее ясно.
– Доброе утро, пани Гражинка.
– Добрый день, – ответила я с надеждой, что после такого приветствия она не станет изливать на меня очередной поток соболезнований.
– Плохо нам без Томека. Хороший был парень. Никто из нас не верил, что за всем этим стоит именно он.
– За чем всем этим? – удивилась я.
– Ну, за сливом отходов.
– За сливом отходов?
– Так вы ничего не знаете? Ведь в тот день, когда Томек… ну, понимаете… директор допоздна держал нас в своем кабинете. Оказалось, что на всех бумагах, разрешающих слив сточных вод в озеро, была подпись Томека. Томек сказал, что это какое-то недоразумение, что он ничего такого не подписывал, что это какая-то ошибка. Потом я вспомнила, что у меня в рабочем столе всегда было несколько бланков с его подписью. Так, на всякий случай. Я знаю, что это немного легкомысленно, но иногда его не было, а мне нужно было срочно что-то сделать. Когда собрание кончилось, я пошла посмотреть, не пропали ли они. Конечно, остался только один бланк. Но прежде их было больше. Я, должно быть, не заметила… я сразу же вернулась к директору, но его уже не было. Томека тоже. Думаю, он хотел поскорее вернуться домой, потому что весь день на работе он очень нервничал. Выглядел так, будто куда-то спешит.
– Мы собирались пойти в кино… – прошептала я.
– Ну да, ну да, в кино… А потом… Потом я узнала о его смерти.
– Вы выяснили случай со стоками? – спросила я.
– Выяснила… но… пани Гражинка. Я думаю, что наш директор был в этом замешан. Но если что, я вам этого не говорила.
*
Я была у директора, чтобы поговорить о том, что произошло. Он отделался от меня. Угостил кофе, предложил напитки и заявил, что им очень не хватает Томека. Еще бы! Ясно, что не хватает! Раньше было на кого свалить вину за всю эту хрень. А теперь не на кого.
Мой разговор с ним ничего не дал. Директор предложил поддержку, любую помощь. Конечно, только никакая поддержка, никакая помощь не вернут мне мужа.
*
Я не сразу переехала к маме. Только когда начала работать. Просто так было удобнее, кроме того, мы обе нуждались друг в друге. Хотите верьте, хотите нет: свекровь и невестка нуждаются друг в друге. Мы жили в полном согласии. Мама была немного похожа на Томека. Хотя правильнее, наверное, было бы сказать – он на нее, но для меня правильнее – она на него. Дети жили в комнате для гостей, которая теперь была переделана в их комнату, а я осталась в комнате с Солнечной системой на стене. Я смотрела на нее каждый вечер. Каждое утро я думала, что если есть рай, то, наверное, мой муж где-то там. И наверняка оберегает нас, потому что, несмотря на его смерть, все как-то складывалось. Дети росли здоровыми, я была довольна своей работой, бабушка была рада, что мы рядом.
– Может, пора сдать или продать квартиру? – спросила она однажды утром.
– Мама, но там его вещи!
– Я знаю, дорогая. Но может быть, кому-то они пригодятся больше, чем нам.
Я не понимала, как она
