пролежал здесь лет сорок, не меньше. Можете послать на экспертизу. — Он почему-то глянул на штатского, выглядывающего из-за могучего плеча генерала.
— И что мне твоя экспертиза? К чему ты клонишь, капитан, говори сразу!
— Трилистник на заднике.
— Что?
— Трилистник.
Генерал медленно приблизил кроссовок к лицу и повернул его задней стороной, чтобы рассмотреть, о чем говорит Андреев. Едва заметный под слоем застывшей грязи проглядывал голубоватый знак, знакомый каждому, кто хоть раз стоял в очереди за дефицитом.
— Адидас… — медленно, по буквам, сказал генерал.
— Да.
— Сколько… ты сказал… он…
— Лет сорок, не меньше.
Андреев подошел к генералу ближе и рукавом куртки вытер с задника грязь. Голубой трилистник теперь проявился совершенно отчетливо. Он не был миражом.
— Может быть… это кто-то из солдат… — Артемьев покосился на Васютина, но тот покачал головой. Теперь, когда луч фонаря освещал кроссовок целиком, командир части был почти уверен. Почти, потому что всегда могут быть исключения, но… не в этот раз. На днях в столовой на ужине он заметил, как Шаров с гордостью демонстрирует новенькие Адидасы ребятам из спортроты, а те, разинув рты, запоминают имена и пароли столичного фарцовщика, у которого осталась еще пара (только для своих).
— Это кроссовки Шарова, — сказал Васютин в полной тишине. — Я видел их на нем. Абсолютно новые. Белые.
Генерал перевел взгляд с подчиненного на замызганный, проеденный мышами экземпляр, в котором от новой спортивной обуви не было решительно ничего.
— Но… как это понимать?
Штатский вдруг вынырнул из-под руки генерала, раскрыв перед ним целлофановый пакет.
— Товарищ Артемьев… опустите сюда вещественное доказательство, пожалуйста, пока оно не развалилось окончательно.
Генерал замер, на шее его пульсировала жилка. Теперь он точно был уверен, что не нужно было брать этого… шустрого и незаметного представителя органов. Но… плодить врагов из-за какого-то кроссовка, пусть и очень странного, ему не хотелось. Он медленно опустил улику в пакет, и штатский сразу же его завязал и спрятал в сумку, которая появилась невесть откуда.
— Это еще не все, — спокойным голосом объявил Андреев и указал на темный угол дома. Мужчины переглянулись. — Там под сломанным ящиком, который видимо когда-то был хозяйским сундуком, обнаружился вход в подполье. Я уже спускался, если хотите… — он двинулся по диагонали за разваливающуюся печь, ступая аккуратно и мягко. Полы в доме давно сгнили и ноги то и дело проваливались сквозь доски.
— Что там? — тоном ниже спросил генерал. Нехорошее предчувствие повисло в мрачной комнате, из которой до сих пор не выветрился запах гари. — Надеюсь…
Андреев покачал головой.
— Их там нет. Но… — он сделал несколько шагов к стене и направил фонарь вниз. Там зияла рваная черная дыра, похожая на кляксу. Луч едва добивал до самого низа, но генерал успел увидеть обрывки скомканного тряпья, грязного и такого же истлевшего, как и сам дом.
— Черт… — прошептал он. — Они…
— Нет, сейчас их там нет, как нет и следов крови, насилия или чего-то подобного. Но они там были, — уверенно заявил Андреев. — Конечно, криминалисты точнее скажут, когда и кто именно тут находился… но я считаю, что здесь было пять-шесть человек, и это те самые ребята, что пропали после обеда. Те, что участвовали в Зарнице. В погребе я нашел карту игры. Вот она… — он протянул руку к покосившейся полке на уровне глаз и осторожно, словно там находился древний и очень ценный манускрипт, взял пожелтевший, обугленный с одного края лист бумаги.
Васютин шагнул ближе и застыл, разглядывая карту, которую сам же и утверждал неделей раньше. Маршрут специально был выбран самый простой, длина его составляла три с половиной километра по утоптанным тропкам с выходом на озерцо — для разнообразия. Пара оврагов для школьников не должны были вызвать затруднений. На всякий случай Васютин сам прошел по маршруту и остался доволен. На все про все, включая выполнение заданий, отдых у озера и возвращение назад школьникам отводилось два с половиной часа.
— Я сам составлял эту карту, — сказал в полной тишине подполковник. — Чертил сержант Михайлов, он занимается оформлением стендов. Это было несколько дней назад… и сегодня с утра, когда я достал готовые отпечатанные карты из ящика стола, они были совершенно новые. Белые. Чистые.
Андреев сдул пыль с карты.
— Этому листику на вид лет пятьдесят, — сказал он. — Искусственно состарить так бумагу вряд ли возможно, даже если топтаться на этом листе всем отрядом — она будет выглядеть рваной, грязной, но не старой, ветхой. как эта…
— А заранее? — вдруг вклинился штатский. — Они могли это сделать заранее?..
Васютин резко обернулся.
— На что вы намекаете?
— Я просто задаю вопрос.
— Нет, — ответил Андреев, глядя на командира. — Уверен, что это невозможно.
— Ну это мы еще выясним. Разберемся. Опустите, пожалуйста, карту в этот пакет, — штатский замер перед Андреевым. — Только осторожно!
— Что все это значит? — суровым тоном задал вопрос генерал.
Андреев отрицательно покачал головой.
— Я не эксперт. Я просто могу сказать, что дети здесь были. И видимо… очень давно. — Андреев наклонился и аккуратно поднял с пола трухлявую сумку с едва различимой надписью «Спорт» на боку. — Еще я нашел это. Там внутри школьный дневник на имя Дениса Крутова, вероятно, когда они покидали погреб, он забыл ее или не заметил в темноте. Банка тушенки… — Андреев замялся, но после секундной заминки продолжил: — Консерва старая, тысяча девятьсот тридцать девятого года выпуска, такие, разумеется, уже очень давно не продаются. Все это очень странно, как минимум.
Штатский протянул руку и неожиданно твердым голосом сказал.
— Не продаются, но на стратегических складах очень даже имеются. Дайте мне сумку.
Андреев уставился на него, но сумку не отдал и лишь после того, как генерал слегка кивнул, положил ее к ногам штатского.
— Дом опечатан. Прошу всех покинуть помещение.
Васютин в недоумении посмотрел на генерала. Тот пожал плечами.
— Кем опечатан? Вами, что ли? — произнес Андреев.
— Комитетом государственной безопасности. Надеюсь, этого хватит, чтобы вы перестали задавать глупые вопросы.
Генерал Артемьев хотел что-то сказать, но вместо этого развернулся и направился к выходу. Глаза его гневно полыхнули.
— Вот же сученок! — едва слышно ругнулся он в дверях.
— Мы едем в штаб, — бросил
