– …я помню тебя, Мьёлнир…
– …когда три недели не было дождя, стояла жара…
– …и посевы наши засыхали на корню…
– …наша деревня помолилась тебе…
– …а утром пошел дождь…
– …когда осенью вдруг после дождей ударили морозы…
– …и озимые наши могли померзнуть…
– …мы попросили тебя…
– …и за одну ночь выпало полметра снега…
– …он укрыл наш овес…
– …а весной он взошел дружно, и урожай был – сам-пят…
– …когда мы не успевали собрать посеянное, чтобы заплатить подать ярлу, моя семья обратилась к тебе…
– …и над поместьем ярла на неделю зарядили ливни…
– …он и его сборщики податей тонули на дороге в грязи…
– …а у нас было сухо…
– …и мы успели собрать весь ячмень до колоска…
– …а помнишь, однажды после дождика летним вечером на рощу опустилась стая саранчи…
– …утром они могли перелететь на наши поля…
– …и тогда погиб бы труд всего лета…
– …а мы пошли бы по миру…
– …но мы молились тебе, и принесли в жертву петуха…
– …а ночью молния ударила в сухостоину в роще…
– …и вся роща сгорела…
– …и саранча с ней…
– …а помнишь…
– …а помнишь…
– …а однажды…
– …а когда-то…
Один за другим и все вместе, то дополняя, то перебивая друг друга, тени шептали, говорили, кричали о том, что произошло десять, сто, триста, пятьсот лет назад, и голова строптивого бога поднималась всё выше и выше, а глаза начинали подозрительно блестеть.
– Они узнают его?..
– Они говорят?..
– А разве они могут?..
– А как же река Забвения?..
Изумлению злосчастных искателей Граупнера, позабывших свою беду под бесконечное перечисление дел сурового громовержца, не было предела. Но больше всех поражен – причем, в самое сердце – был Олаф. Его идеал, его идол, его божество, бесстрашный рубака, бесшабашный задира и бестрепетный храбрец оказался тайным покровителем каких-то земляных червей, позорящих имя настоящего отряга?!..
– Мьёлнир?.. Это правда?.. Они и вправду?.. Ты взаправду?.. – только и смог потерянно, жалко выговаривать он, не в силах даже начать формулировать страшное обвинение дважды поверженному у него на глазах кумиру.
– Да, – гордо распрямился и кивнул сын Рагнарока.
– Мьёлнир… Но это же… они же… они же простые крестьяне!!!..
– А ты – простой дурак!!! – неожиданно рявкнул бог, и сын конунга отшатнулся, споткнулся и хлопнулся задом на обломок кирпича.
Лукоморцы и маг с трудом оторвали глаза от душ, подошедших почти вплотную, но не касающихся зловеще поблескивающих черных прутьев, окинули взглядом ставший им тюрьмой мертвый город, и ахнули. Со всех сторон, насколько хватало глаз, к месту их заключения устремлялись безучастные ранее обитатели Хела.
– Их тысячи… сотни тысяч… – с благоговением прошептала Серафима. – Или даже миллион…
А голоса из-за решетки тем временем становились все громче и громче, бестелесная масса увеличивалась, росла, напирала…
– Не приближайтесь к решеткам! – вскочил бог, оборвав было робко умолкших призраков, но через секунду шорох потусторонних голосов, то усиливавшийся, то затихающий, как шум набегающей на берег волны, всколыхнулся.
– …не волнуйся, Мьёлнир…
– …это всего лишь пустота…
– …как пуста комната…
– …или кувшин…
– …или голова…
– …а пустоту в горшке ли…
– …в комнате ли…
– …и даже в голове…
– …всегда можно заполнить…
– Но как?!..
– …просто…
– …просто…
– …просто…
– …просто…
Колышущаяся стена призрачных тел вдруг дрогнула, подалась вперед… И один за другим тени давно забытых земледельцев, тех, кого надменные работники меча и топора считали немногим выше кротов и жужелиц, с кроткими улыбками на усталых лицах объяли злобно поблескивающие осколки вечной пустоты.
– Нет!!! Не делайте этого!!! Не надо!!! Не надо!!! Прошу!!!..
– …Мьёлнир…
– …пустяки…
– …ты помог нам…
– …а теперь мы можем помочь тебе…
– …это – наша благодарность…
– …наше спасибо…
– …ведь больше мы ничего не можем для тебя сделать…
– …а ты живи…
– …помогай нашим детям…
– …и внукам…
– …и правнукам…
– …им ведь так нужен дождь в засуху…
– …и снег в морозы…
– …и кто-то, кто смотрит на тебя сверху…
– …и кому не всё равно, сожрет ли твои посевы саранча…
– …прощай, Мьёлнир…
– …прощай…
– …прощай…
– …прощай…
Словно объятый безумием, как раненый лев, Мьёлнир рычал и метался вдоль прутьев клетки, будто желая одной силой воли и мысли разорвать их, схватить тех, ради которых он жил, остановить, уберечь, спасти!.. Но каждый раз, когда руки его приближались к зловеще сияющим мраком и смертью решеткам, что-то останавливало его, и он, отпрянув, кидался к противоположной стенке, и всё начиналось сначала.
Тихо шелестя слова благодарности и прощания, безымянные тени безвестных людей десятками, сотнями и тысячами безмятежно уходили в сочную тьму, словно в открытые двери, исчезая, улетучиваясь, растворяясь там навсегда, и злобно щерящаяся ядовитым блеском пустота медленно тускнела, меркла и бледнела…
Под конец громовержец уже не бросался от решетки к решетке, но неподвижно стоял посредине, провожая взглядом уходящие в холодное небытие души тех, кто любил его, и кого любил он.
Десятки…
Сотни…
Тысячи незаметных людей, для которых он был единственным небесным защитником и радетелем …
Десятки тысяч людей, ради которых он жил, и ради которых должен остаться жить.
Сотни тысяч таких разных и таких одинаковых в своем порыве душ с последней улыбкой своему богу навечно вошли в зияющую пустоту, по доброй воле оставив после себя лишь короткую вспышку да память…
И Гуннингап сдался.
Решетки, потерявшие блеск и ауру опасного зла, вдруг покачнулись, как травинки на ветру, стали на мгновение серой тенью… и пропали. Окруженные со всех сторон изрядно поредевшим сонмом призраков, неподвижно стояли люди и бог.
– Спасибо… – Мьёлнир первым нашел слова – единственное слово, которое он мог сейчас сказать, не опошлив, не приземлив, не спугнув всё прекрасное величие момента. – Спасибо… Спасибо… Спасибо…
Протянув руку словно для пожатия, сделал он шаг вперед, и остановился напротив бесцветной колышущейся под неосязаемым ветром толпы теней.
– Спасибо… – хрипло повторил он и мазнул утыканным заклепками наручем по глазам, царапая щеки, покрытые копотью Мусспельсхайма. – Клянусь… Я… сделаю всё, что в моих силах… чтобы надрать задницу этому ублюдку Падрэгу и его сброду… И я обещаю… что буду заботиться и беречь ваших детей и внуков… как берег вас.
– …удачи тебе, Мьёлнир…
– …успехов…
– …пусть у тебя всё получится…
– …добрые боги да пребудут с тобой…
– …да поможет тебе Провидение…
Шепча неслышно прощальные слова и благословения, души стали поворачиваться, чтобы уйти.
С почти невыносимым стыдом чувствуя себя снарядо-стрело-ядронепробиваемой бронированной леди, последней бессердечной неотесанной чуркой, пьяной обезьяной в музее фарфора, Серафима залезла на обломок фундамента, привстала на цыпочки и прошептала на ухо погруженному в какой-то свой, теплый и далекий отсюда мир, богу:
– Спроси у них, где Хель, и не видели ли они кольцо…
Через полчаса экспедиция в сопровождении почетного эскорта из десятка обитателей Нифльхайма приземлилась у дворца повелительницы холодного Хела, временно выбывшей в неизвестном направлении вчера вечером.[74]
Последними словами напутствия гостям из Отряги было сообщение о том, что кольца никто из призраков не видел, но поскольку за последние… шесть дней?.. сорок недель?.. восемь лет?.. пятнадцать веков?.. на территории Хела, где обретаются тени, хозяйка его замечена не была, то единственным местом, если кольцо вообще скрыто здесь, может быть только ее дворец.
