Монголы, сновавшие на нескладных гривастых коньках с коричневыми, сожженными степным солнцем, лицами, были безучастны, но острые глаза зорко смотрели из-под высоких, бараньих шапок. Некоторые что-то кричали рыбакам, наверное, обидное, поскольку другие степняки начинали хохотать, но мужики не обращали внимания, все равно никто не понимал этих гортанных криков.
Там, дальше, на высоком берегу за редкими прибрежными кустами, едва угадывались передовые сотни монгольского войска. Шатры, кибитки, юрты, конца и края не было видно. Между юртами сновали наездники, верблюды, просто пешие. Весь этот человеческий муравейник неторопливо копошился, готовясь к чему-то. Но к чему? Совершенно непонятно. То ли нападут, то ли уйдут.
В ставке Батыя безвылазно сидело посольство рязанского князя Юрия Игоревича — его сын Федор Юрьевич с боярами. Он отвез монголам богатые дары, изредка передавал весточку, что жив-здоров и что Батый пока на Русь нападать не собирается, но чего он тут ждет — посольству неизвестно.
В октябре через русский лагерь проскакало посольство монгол во Владимир. Десяток нукеров во главе с тысячником, в богатых халатах с заводными лошадьми — русские порубежники проводили скучающими взглядами. Больше ничего интересного не происходило.
* * *
Проводники, предоставленные коломенским князем, вывели три десятка разведчиков по водоразделу между Окой и Доном через не густые леса к стоящим в обороне княжеским дружинам. Афанасьев предупреждал, чтобы отряд раньше времени не «светился», поэтому Серега остановил взвод на снегоходах в паре-тройке километров от реки. Кларкунов, Осадчий, коломенский проводник и пара бойцов пробежались до лагеря пешком, понаблюдали издали через бинокли за русским воинством, обменялись мнениями и также тихо ушли обратно.
Замерзшая река поставила крест на стратегическом значении местоположения русского войска. Какой смысл оборонять броды, если теперь можно перейти реку Воронеж в любом месте? Мало того, если Субудай успел обзавестись проводниками, то он и вовсе может обойти изгиб реки, подняться к ее истокам и сразу попасть в волжский бассейн на реку Проню — приток Оки, по которой до Рязани рукой подать.
Алексей Васильев, оставшийся со взводом, между тем связался с Торжком. Афанасьев, Геннадий и отделение сопровождающей охраны на автомобилях, к тому времени через портал благополучно добрались домой. Арсений Николаевич успел распорядиться, чтобы разведчикам в лесу по маршруту движения в заранее условленные захоронки перекинули горючее и боеприпасы, и в настоящее время инспектировал засеку на дороге в Курск, выявленную старшим лейтенантом Волковым.
После возвращения наблюдателей, взвод разведчиков отошел от русского лагеря еще на пять километров и остановился на ночевку. Поставили палатки, развели бездымные костры. Проводники — трое лучших витязей из коломенской дружины путешествовали пассажирами на снегоходах бойцов. Первоначально они расселись в полном боевом облачении, и даже щиты пытались пристроить за спиной, но после первой остановки в лесу поддались на уговоры и распределили свою амуницию по другим снегоходам. Проскакивать на приличной скорости через кусты с торчащими ножнами мечей, то и дело натыкающимися на ветки и стволы деревьев, либо волочащимися по снегу — было очень неудобно. Но в целом путешествие им понравилось. Особенно — скорость. За полдня отмахали свыше полутора сотен километров. Ведь на лошадях на этот путь им понадобилось бы дня три-четыре, а если с обозом, то и вовсе неделя.
Согласно ранее обговоренному плану взвод должен был разделиться на три отряда, Васильев продолжал тайное наблюдение за дружинами, стоящими в обороне, Серега — пройти вверх по течению вплоть до водораздела волжского и донского бассейнов, а Александр — вниз, посмотреть — что происходит за пределами лагеря. Еще в момент обсуждения планов было решено не выходить напрямую к воеводам, ибо информация о том, что непонятный монголам Торжокский князь присоединился к русскому воинству могла легко попасть к врагам, а это не хотелось. Геннадий и Арсений согласились, что при столь огромной разнице в соотношении численности — главным фактором успеха может стать только внезапность.
На следующий день отделение Сереги подкатило к водоразделу. Внимание проводника, ехавшего на передовом снегоходе, привлек след большого отряда, хоть и немного засыпанный свежей порошей, но заметный на нетронутых окрестных снегах. Бородач слез с пассажирского сиденья, присел на кромке протоптанной лошадиными копытами дороге. По его мнению тут сутки тому назад прошло чуть больше полусотни степных лошадок, половина из которых была основательно нагружена. Стало быть, двадцать — двадцать пять воинов с заводными.
Серега взглянул на карту.
— К Проне идут. Полагаю, дозор — послали посмотреть пути на Рязань.
Со слов дружинника, тут в верховьях реки Проня деревень нет. Земли считались черными, если кто и селился на свой страх и риск — то на защиту князя не рассчитывал и потому дань не платил. Тем не менее, поглядеть на полусотню стоило.
Через десять километров идущие по следу снегоходы выкатились на лед реки.
— Проня! — подтвердил проводник.
А еще через десяток — обнаружили брошенную стоянку монгольского дозора. Здесь, на лесистом берегу неширокой реки враги устроили ночевку: жгли костры, из валежника устраивали лежбища, кормили лошадей привезенным с собой зерном. Совсем свежий утренний след выводил обратно на русло и шел дальше вниз по течению. Проводник, покрутившись на стоянке, увеличил число воинов до тридцати.
— Как бы не спугнуть. — посетовал Серега. — Моторы громко работают, а по реке звук далеко разносится.
Однако, по мнению проводника еще верст пять-шесть можно проскочить на технике. Следам часа четыре, за это время степняки могли уйти верст на десять. Но уже через три километра проводник заметил густой дым впереди на левом берегу. Большое черное облако резко взмыло вверх, но очень быстро побелело и истончилось.
Снегоходы заглушили и руками закатили под берег.
— Что это может быть? — спросил Серега проводника.
Тот долго вглядывался в быстро рассеивающийся дым, а потом сообщил, что очень похоже на сигнальный костер, который сначала запалили, а потом кто-то активно тушил. Отсюда — версты две.
Оставив пару бойцов охранять снегоходы, отделение пешком направилось по следам лошадиных копыт. Дорога была достаточно хорошо утоптана, идти было легко. Через километр следы резко свернули в лес и стала понятна причина интереса степняков. Снега реки были испещрены многочисленными тропками, уходящими на левый берег.
— Деревня на черных землях! — подтвердил проводник.
Он пояснил, что здешние жители, чаще изгои без старшей родни, тайные язычники, не желающие жить по христианским обычаям или просто буяны, не признающие длань и защиту князя, сбиваются вместе и поселяются в глухом лесу, в версте или больше от воды на свой страх и риск. Прячутся. Потому летом, да и осенью от реки найти их невозможно, а зимой снег выдал — сети на Проне ставили и никого не опасались. Ведь степняки зимой не воюют — тут лошадей нечем кормить, а больше нападать никто не будет.
— Нужно идти выручать. — согласился Серега с мнением бойцов. — Похоже, это предтечи наших казаков. Что мы два десятка безоружных сабленосцев из-за кустов не перестреляем? Они ж по кустам скакать не смогут, а мы их…
Степняки смогли подкрасться вплотную к самой деревне. На дороге к реке у деревенских был наблюдательный пост, но к несчастью смердов именно в этот день к дежурившему молоденькому пареньку пришла его зазноба. Впрочем, может быть тут изначально предполагался парный пост, но как бы там ни было, наблюдатели вместо того, чтобы следить за дорогой, занимались совсем другими делами и двойка вражеских воинов легко сняла стрелами обоих горе-наблюдателей. Те даже не успели сообразить, что произошло. всадники обошли восемь хозяйств — низеньких домов-полуземлянок с такими же хозяйскими пристройками, по крышу засыпанные снегом и напали разом со всех сторон.
Первыми тревогу подняли собаки. На лай даже кто-то успел среагировать, запалив сигнальный костер, но было поздно. Татары закричали, толкаясь между собой, кинулись к домам, вытаскивая крестьян на улицу. Один, со шрамом через нос и щеку, тащил за косу молодую женщину. На его руке повис ребенок, кричавший с тонким плачем:
— Не тронь матки, поганый!
Находившиеся рядом степняки оскалили зубы, затрясли жидкими бороденками. Ближайший из стоявших схватил пацана за плечо, отодрал с руки напарника, с размаха стукнул по голове рукояткой сабли и отшвырнул оглушенное тело на снег. А из дома выводили связанного волосяным арканом главу семейства. Его русая борода растрепалась, холщовая рубашка разорвана от ворота до пояса. Отец посмотрел на сына долгим прощальным взглядом и опустил голову. А на земле вопила и билась головой его жена. Степняк связал и ее, прикрепил к седлу оба конца аркана, вскочил на коня, взмахнул плетью. Крестьянин жалко дернул головой и, мелко перебирая ногами, стараясь не потерять лапти, вприпрыжку побежал за конем, а женщина, так и не сумев подняться волочилась следом по земле. Во двор влетело еще трое татарских конников, закричали что-то двум другим, волокшим из избы добро: сермяги, овчины, трубки холста, выводившие из хлева корову и трех коз. Дюжий татарин из въехавших во двор подхватил пацана, кинул поперек впереди седла. В этот момент через тын перескочил молоденький парень в стареньком зипуне и заячьей шапке, пытаясь убежать со двора соседей. Но позади свистнул аркан, тугая петля сдавила пареньку горло. Степняк подтянул пойманного к ограде, равнодушно, точно молодого жеребенка, оглядел со всех сторон, не снимая петли, двумя взмахами сабли развалил жиденький тык, накоротко привязал аркан к седлу и тронул коня, уводя пленника в образовавшуюся дыру в заборе.
