Адриано журналистам.
Шел жаркий обмен факсами между виллой в Гальбьяте и высшим руководством RAI, Адриано подозревал, что телекомпания пошла на попятную – говорит, что хочет вернуть его в эфир, но как только дело доходит до подписания контракта, который гарантирует ему полную автономность, начинает опасаться новых скандалов. Дядины адвокаты требовали от государственного телевидения уважать подпись, поставленную на предварительном соглашении от 26 октября 1996 года генеральным директором Франко Исеппи. Дело отправилось в суд, и конфликт, казалось, вышел на новый уровень: Адриано, впервые в своей карьере, попросил судей заставить RAI в сентябре 1997 года выпустить в прайм-тайм все двадцать три выпуска его шоу. Кроме того, он потребовал возместить ущерб от неудачного запуска его нового альбома «Arrivano gli uomini». Но почему RAI была готова рискнуть и скорее заплатить огромный штраф, чем дать передаче зеленый свет? Тайна.
«У меня есть некоторые соображения, но я пока не буду их называть, – заявил тогда Адриано газетчикам. – Давайте просто скажем, что вся эта история наводит на подозрения. Тайна, которую я не могу разгадать. Пока не могу».
Может быть, всему этому есть какая-то политическая причина?
«Возможно. Некоторые говорят, что RAI испугалась, что я встану на сторону Адриано Софри[157]. Они знают, что я непредсказуем. Но лично мне никто из них ничего не говорил».
Подозрения Адриано, что всему причина – его отношение к делу Софри, более чем оправданны. В тот год произошла любопытная вещь: дядя позвонил мне и попросил разъяснить некоторые детали дела Софри и то, как работают различные уровни судебной системы. Интересно, почему дядя вдруг заинтересовался Софри? Он замялся с ответом, но я понял, что он что-то задумал. Через несколько дней, 26 января, я открыл свежий выпуск газеты Corriere della Sera и обнаружил, что непредсказуемый дядя решил занять-таки определенную позицию и недвусмысленно высказаться в защиту Адриано Софри. Эта позиция могла бы стать сенсацией и вызвать ответную реакцию зрителей, будь на тот момент в распоряжении Адриано передача, шедшая в прайм-тайм на государственном телевидении. Возможно, именно поэтому «Дирижер» так и не вышел в эфир. Стоит привести выдержки из той статьи о Софри, в которой Адриано попросил для него помилования у Оскара Луиджи Скальфаро, тогдашнего президента Итальянской Республики.
«Конечно, – писал Адриано, – я не могу сказать, что следил за делом Софри, но, кажется, все происходило примерно так: около двадцати лет назад Адриано Софри был одним из основателей «Непрерывной борьбы», движения крайне левых, целью которого было изменить общество в соответствии с интересами рабочих, порабощенных несправедливым государством. В ее состав входило много интеллектуалов, часть из которых до сих пор занимают важные посты, например Гад Лернер[158], Луиджи Манкони[159] – представитель зеленых, Деальо[160] и другие. Их экстремизм был «революционным». В то время, сплошь состоящее из контрастов, появилось много террористических групп, от которых отмежевалась и группа Софри. Затем движение распалось. Среди преступлений, совершенных террористами, было и знаменитое убийство Калабрези: человека, по общему мнению, сурового, но в то же время очень набожного и великодушного. Тайна убийства Калабрези осталась нераскрытой. Но однажды, через шестнадцать лет после этого события, появляется некий Марино и, обращаясь к карабинерам, говорит: «Извините, я забыл сказать вам, что мой друг Адриано Софри убил Калабрези…» – «Вы уверены?» – спрашивают они его. «Конечно! Я был за рулем машины с бандой убийц на борту!» А карабинеры ему: «Почему вы рассказываете нам об этом сейчас?» – «Потому что я вдруг спросил себя: а сколько сейчас времени? Боже мой! Прошло уже шестнадцать лет, я ужасно сожалею, поэтому пришел к вам и все рассказал». И на основании заявления Марино сразу же устроили судебное заседание. Затем приговоры: Софри и его товарищей Джорджо Пьетростефани и Овидио Бомпресси – двадцать два года лишения свободы; Марино – одиннадцать лет, потому что он рассказал интересную историю. Приговоры подтвердил и суд апелляционной инстанции от 2 июля 1991 года. 23 октября 1992 года Верховный суд отменил приговор. И судебные разбирательства возобновились. В таких случаях сразу же подают апелляцию, минуя первую инстанцию. Наступает 21 декабря 93-го года, сенсационный вердикт – всех оправдать. Но в последний момент все изменилось – Кассационный суд 94-го года отменил оправдательный приговор. С поправкой: оправдать «рассказчика» за истечением срока давности преступления. Я никогда не встречался с Софри, но несколько раз видел его по телевизору, в том числе в передаче Санторо[161], и это удивительно, насколько сильно меня привлекли его слова, которые чрезвычайно трудно назвать ложью. Каждый раз я внимательно наблюдал за ним и ни разу не смог уловить в его словах того, что не отражалось бы на его лице. Когда вы лжете, рано или поздно взгляд вас выдаст. И я должен сказать, что нечасто видел в своей жизни такой симбиоз слов и взгляда, какой я видел у Софри, а такой симбиоз может гарантировать только абсолютная честность. Безусловно, он образован и интеллигентен, умеет говорить, причем так, что его голос, несмотря на полное отсутствие модуляций и огромную усталость, обладает пленительным очарованием. Кто-то скажет, что интеллект и помог ему выдать ложь за правду. Если позволите высказать свое мнение – я всегда считал, что интеллект, настоящий интеллект, достигает своего пика, только когда в своем существовании он не может обходиться без истины. Своеобразное рабство, из которого «истинный» интеллект не способен вырваться. И в случае Софри это рабство проявляется весьма явно, как и его свободолюбие, и свободолюбие его товарищей, которые теперь находятся в тюрьме. Приговоры, вынесенные Софри, Бомпресси и Пьетростефани, основаны только на заявлениях раскаявшегося преступника, к тому же их бывшего соратника, и больше ни на чем. Честно говоря, я никогда не верил в раскаяние перебежчиков, даже если во многих случаях эти люди были полезны для борьбы с организованной преступностью. Чем серьезнее преступление, тем труднее по-настоящему раскаяться. У раскаявшихся мафиози по сути нет альтернативы: «Либо ты рассказываешь нам все, что знаешь, и мы сократим тебе срок за сотрудничество со следствием, либо будешь гнить в тюрьме до конца своих дней». Это в корне отличается от ситуации с Марино, конечно. Через шестнадцать лет он вдруг искренне раскаялся в том, что содействовал убийству Калабрези. Внезапно его охватывает сожаление, что он причинил вред ближнему своему. Он бежит к карабинерам (или карабинеры к нему, бог знает зачем) и рассказывает: «Нас было четверо…», но только трое в итоге попали за решетку. Как я могу поверить, я, Король невежд, в то, что ты действительно раскаялся? Думаю, никто не усомнится в твоих словах,
