теперь я без газет не могу. Это стало своего рода ритуалом. Я встаю, умываюсь, спускаюсь в гостиную, говорю Клаудии, что хочу на завтрак, а сам тем временем читаю Corriere della Sera и La Stampa. Я читаю все статьи. Но, знаешь, в наши дни самое интересное – это политика, она стала интереснее спорта. Тебе так не кажется?»
Я вижу, что, хотя ты и стал серьезнее, чем раньше, ты не растерял чувства юмора.
«Если не смеяться, то можно с ума сойти – вокруг столько грустных новостей!»
Почему Corriere и La Stampa?
«Corriere – это главная газета для жителей Ломбардии… Мне довелось несколько раз читать La Stampa, понравилось. Мне нравится верстка в этих двух газетах. Я понимаю, что есть еще одна очень важная газета – La Repubblica, но мне сложновато ее читать. Трудно разобраться в разделах, непонятно, где политика, а где новости, когда заканчивается одно и начинается другое».
Возможно, ты не помнишь, но несколько лет назад La Repubblica посвятила тебе специальный выпуск – четыре страницы, написанные Наталией Аспези. Ты как-то позвонил мне и попросил найти этот выпуск, но не смог вспомнить название газеты. «Кажется, она называлась Costituzione или как-то так, – сказал ты. – Какое-то патриотическое, громкое название, поэтому оно мне и запомнилось»[167]. Ты сказал, что верстка – это важный момент для тебя.
«Она отражает взгляд на мир, на жизнь. Верстка очень важна, именно она помогает понять, что именно хочет выразить газета. Это можно сравнить с постановкой кадра в фильме или с монтажом».
Что ты читаешь в газетах?
«Ну, сейчас, как я уже говорил, все просто: я читаю о политике. Вокруг только и разговоров что о взятках, мафии, что еще читать-то?»
Что насчет тем, связанных с твоей работой?
«Да, просматриваю, но почти никогда не вчитываюсь».
Откуда взялось это увлечение политикой? Раньше ты сам иронизировал над своим невежеством, а теперь лучше меня, журналиста, разбираешься в происходящем… Помнишь то забавное интервью с кинокритиком после выхода твоего фильма «Юппи-ду»?
«Да, помню. Это было правда смешно. Тот критик, Джанлуиджи Ронди, хотел взять у меня интервью в Риме после выхода фильма. Он все называл меня «маэстро», я решил, что он смеется надо мной: «Извините, почему вы называете меня маэстро, может, лучше Адриано? Я не учитель»[168]. Он клялся, что не шутит и что фильм ему очень понравился. Хотел узнать, кто меня вдохновил. «Случайно, не Ходоровски?» – спросил Джанлуиджи Ронди. «Ходоровски? Не знаю, никогда его не видел… И потом, может, я путаю его с Достоевским». Ронди был уверен, что я пошутил».
С 1987 года прошло шесть лет. Иногда ты становился не только читателем, но и колумнистом[169], пробовал писать для La Stampa, Corriere della Sera и других газет. Кстати, ты еще изобрел новый способ общения: молчание, паузы. Может, наконец, объяснишь нам смысл тишины в «Фантастико»?
«Я понял, что современному общению не хватает чего-то, что станет антиподом слову. Не хочу приводить сложные примеры, вот представь, есть два электрических полюса, положительный и отрицательный; в сегодняшнем общении не хватает отрицательной части: тишины и пауз, незаменимых элементов размышлений. Кто сегодня больше всех говорит? Телевидение! Которое, повинуясь закону бизнеса, посылает нам такое количество информационных потоков, что некогда сделать паузу и подумать».
Поэтому ты теперь решил стать пиратом, совершать набеги на телевизионные программы?
«Скажем, это именно то, что хорошо получается у пиратов».
Как думаешь, появится ли пиратское телевидение?
«“Профессора”[170] намекнули на положительный исход. Два эпизода Беппе Грилло[171] показывают, что перемены возможны. Посмотрим, удастся ли довести их до конца, может, мне перезвонят».
Давай вернемся к газетам: что ты думаешь об итальянской прессе?
«Я не то чтобы эксперт, но могу сказать, что пресса несколько пристрастна. Думаю, газета должна быть беспристрастной настолько, что, если кто-то напишет статью, ругающую редактора этой газеты, то редактор должен ее напечатать».
Почему ты думаешь, что пресса пристрастна?
«Однажды мне довелось писать статью для крупной итальянской газеты. В ней я как раз критиковал пристрастность этой газеты. «Если хотите доказать, что я не прав, опубликуйте эту статью, критикующую вашего редактора», – сказал я. Но статью так и не напечатали. Название газеты? Не важно. Мне было интересно проверить… Знаешь, что самое плохое в прессе? Все время чувствуется какая-то двойственность, когда читаешь статью. Как будто новости пишут на двух языках – один для обычных людей, а другой для более узкого круга. Мы много говорим о переменах. Но если пресса, этот рупор общества, не сделает первый шаг к переменам, кто тогда сделает?»
Можешь дать оценку разным газетам?
«Признаюсь честно, не могу. Для меня все газеты сливаются в одну. Во-первых, заголовки одинаковые. Но самый большой недостаток в том, что они не говорят правду. А может быть, каждый говорит свою правду».
Назови журналиста, который тебе нравится.
«Иногда кто-нибудь пишет очень убедительную статью о политике. А следом он же может выдать что-то скучное и непонятное».
Что насчет таких столпов журналистики, как Энцо Бьяджи и Джорджо Бокка?
«Мне очень нравится Энцо Бьяджи… Монтанелли тоже. У них между строк часто можно уловить приятную иронию. Признаюсь, я редко читал Бокка. Ну, кроме того, что он писал обо мне».
Что именно он писал?
«Что я талантливый идиот».
Тебя это разозлило?
«Нет, не разозлило. Во времена «Фантастико» все были против меня. В конце концов мне понравилось читать статьи такого рода. Однако я считаю Джорджо Бокка великим журналистом. Я случайно прочитал несколько статей о мафии и терроризме – они были так хорошо аргументированы, что я подумал, может, я и правда талантливый идиот».
Приходилось ли тебе писать для других газет, кроме Corriere della Sera и La Stampa?
«Первую свою статью я написал для Il Messaggero. Однажды я попытался напечатать что-то в Repubblica. Позвонил в головной офис, представился и спросил: «Что мне надо сделать, чтобы отправить статью вам?» – «А вы хотите, чтобы мы ее опубликовали?» – спросил меня собеседник. «А вы собираетесь ее фотографировать, что ли?» – ответил я. «Знаете, синьор Челентано, сначала мы должны посмотреть, о чем там речь», – объяснили мне в Repubblica. «Нет, забудьте», – ответил я. Это был единственный раз».
Давай перейдем к телевидению. Там ты более откровенен и строг в своих суждениях. Многие помнят твою полемику с RAI из-за гибели Фальконе[172]. Что случилось?
«История началась так. В тот вечер я был в спальне, один. Я очень устал, сел на диван и включил телевизор. Переключаю каналы, и вот на Tg1 Бруно Веспа сообщает
