— А что, по твоему мнению, я должна была делать, — сказала я, — сосать палец и играть в куклы?
Он засмеялся.
— Идем в постель, Лита.
Этот поворот на 180 градусов поразил меня. Означало ли это, что блокада закончена? Эта мысль обнадеживала, но я не стала показывать это.
— Ты наговорил мне столько гадостей. И вообще, я привыкла спать в собственной кровати.
Покраснев от глупости собственной чинной речи, я ушла. И услышала его смех вдогонку. Минутой позже я была в его постели и в его объятиях.
Он не забыл, как меня можно быстро завести. Между поцелуями он шепотом вспоминал некоторые эпизоды из «Фанни Хилл» и наблюдал за моей реакцией. Я отвечала трепетом наслаждения. Вдохновленный, он изображал эпизоды, поддразнивая меня, пока я не взмолилась, чтобы он не медлил больше ни секунды. Мое желание было таким неистовым, что я была уверена: этой ночью наконец я познаю оргазм, от которого отказывалась так долго. Но этого не случилось ни в первый, ни во второй, ни в третий раз, когда он происходил у Чарли. Но мне не на что было жаловаться. Ведь Чарли снова был со мной.
Однако это было не так. Прежде чем уйти и студию на следующее утро, он сказал, что мне пора дать интервью «журналистскому отродью». Он сказал, что доволен тем, что я не обнаруживала до сих пор никаких признаков беременности, и что меня проинструктирует Джим Тулли, как себя вести. Я ожидала от него хотя бы крупицы той любви, которую он проявлял прошедшей ночью. Хотя бы поцелуя, доброго слова, одобрительного взгляда. Но он ушел, даже не попрощавшись, словно не было этой ночи.
Тулли провел целый день, давая мне наставления по поводу интервью. Он учил, как обходить озадачивающие вопросы, как не дать заманить себя в ловушку, как вести себя предельно безопасно и в то же время не создать у журналистов впечатления, что их одурачили. Я была поражена очевидностью хитростей, которые он предлагал, но слушала и училась.
Было дано множество интервью газетам и другим средствам массовой информации, и приближался день, внушавший мне дурные предчувствия. К счастью, однако, мои страхи оказались беспочвенными, интервью были прекрасными: в те дни журналистские вопросы не были настолько личными, как сегодня. Я справилась успешно. Я использовала все эффектные клише: «Чарли покорил меня!», «Какая девушка устоит перед предложением самого желанного мужчины в мире?» — и увидела, что репортеров вполне устраивало слышать именно это. И я поняла, как мудро со стороны Чарли было стоять в стороне от всеобщей конфронтации; его отсутствие гораздо больше делало его объектом внимания, чем присутствие. Он прочитал опубликованные материалы и остался доволен.
Незадолго до того, как моя фигура начала выдавать наш секрет, Чарли позволил объявить всем, что «Чаплины ожидают ребенка!» Для публики он играл роль ликующего будущего отца, но со мной стал вновь холоден. Иногда он приходил домой вовремя к ужину и удивлял меня предложением поесть вместе. По такому случаю мы ели на передвижном столике возле камина и гостиной. Всякий раз во мне загоралась надежда, что он действительно видит во мне жену, и всякий раз мы съедали наш ужин, как чужие люди. Где-то между супом и мясным блюдом я точно могла рассчитать момент, когда он спросит: «Как твои занятия?» А я скажу ему, что все в порядке, и он отзовется: «Хорошо, хорошо. Слишком образованных людей не бывает». Время от времени он напоминал скорее себе, чем мне: «У меня есть одна смутная идея относительно одной сцены. Она может быть безумно смешной, но никак не могу придумать». Я предлагала поделиться на тот случай, если каким-то образом смогу подтолкнуть его идею. После этого он либо внезапно менял тему, либо раскрывал вечернюю газету и читал ее до конца трапезы.
В те ночи, когда Чарли вызывал меня к себе в спальню, я шла, все больше чувствуя себя потаскухой, как он однажды назвал меня. Я шла к нему, как девушка по вызову. Иногда он занимался любовью со мной, Литой Чаплин, но чаще в тот период он просто вымещал на мне свою страсть и выпроваживал, объясняя это тем, что ему надо еще поработать.
Такие эпизоды опустошали меня на некоторое время, и я пыталась всеми силами заставить его видеть во мне что-то иное, чем тяжелую ношу на своей шее.
— Ты знаешь, что у меня совсем неплохие мозги? — сказала я однажды.
Он взглянул на меня с насмешкой.
— И кто это сказал?
— Их надо тренировать, но они не спят, — продолжала я. — Я быстро схватываю, если у меня есть стимул. Я не просто так говорила тем репортерам, что люблю тебя. Я очень хотела бы научиться всему, что могу, и быть тебе помощницей.
Я сделала паузу.
— Почему ты не пускаешь меня в свою жизнь?
Он спокойно спросил:
— А что тебе там делать?
Он увидел боль в моих глазах и сказал:
— Ну ладно, это прозвучало грубо. Но обнадеживать тебя было бы гораздо более жестоко в конечном счете. Мы несовместимы ни в чем, за исключением постели. Я понимаю, что ты, вероятно, одинока, что тебе нечем заняться…
— Я могу тратить свое время, делая что-нибудь полезное для тебя! — умоляла я. — Разве я не могу отвечать на письма поклонников или читать о чем-то, что может подсказать идеи для картин, или вклеивать заметки в журнал, или я не знаю… — что угодно, лишь бы быть частью тебя?
— Лита, — сказал он мягко, — сколько раз я могу повторять? Моя жизнь очень хорошо организована. Я нанимаю десятки людей, и они делают все, что мне нужно, потому что они обучены делать все именно так, как я этого хочу. Но я подумал… почему бы твоей маме не перебраться сюда? Уверен, она согласится, и тебе так будет лучше.
Мама переехала только после того, как я убедила ее в том, что это была идея Чарли. Она считала, что матери не должны жить с замужними дочерями и зятьями. Фрэнк привез ее и ее вещи в дом, когда Коно, бесстрастный как всегда, проинформировал ее, что ее ждут и что этот дом — ее дом.
В момент, когда она прибыла, я почувствовала себя более защищенной от внешнего мира. А потом, к моему огромному удивлению, Чарли пришел домой к ужину и по-королевски принял маму. За столом, пока он не ушел с извинениями в свою комнату, он обращался с ней, как с почетным гостем. Он был оживленным и очаровательным и потчевал ее забавными историями на съемочной площадке. Он вел себя с ней, как мог бы вести себя со своей женой. Глядя на них со стороны, никто бы не подумал, что всего несколько месяцев назад они набрасывались друг на друга. Чарли, казалось, вздохнул с облегчением, что теперь есть кому позаботиться о его нежеланной инфантильной суженой.
Теперь он мог жить сам по себе, не чувствуя за собой вины.
Глава 11
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
