Я торопливо кивнул:
– Да-да, конечно. В самом широком спектре. Хотя я все равно в недоумении, ваше высокопреосвященство.
– Пока ничего сказать не могу, – произнес он с ледяной любезностью, что сразу возвела между нами барьер размером с Большой Ледник Антарктиды. – В свое время все узнаете.
Отец Габриэль добавил с тайным злорадством:
– Может быть.
А кардинал проговорил значительно:
– И еще… ваши люди очень неохотно идут на сотрудничество. Прикажите им быть более разговорчивыми и откровенными. Помните, от церкви ничего не должно быть сокрыто.
Я подумал, что это от Бога ничего не должно быть скрыто, но кивнул и сказал послушно:
– Да-да, святой отец. Конечно же, скажу.
– Со всем рвением скажите, – подчеркнул он. – Нам должны отвечать как на духу все, невзирая на знатность и положение.
Отец Габриэль смотрел с откровенной неприязнью. Судя по его виду, он невзлюбил меня с первого взгляда. Сам он очень высок, но я выше, этого уже достаточно для неприязни, в молодости был явно красив, и сейчас лицо величественно и больше подходит для воинствующего герцога на покое, чем для смиренного монаха, пусть даже высокого ранга. Возможно, мечтал о победах и завоеваниях, но где-то обломали, и вот теперь инстинктивно не любит тех, кому повезло, как он считает.
Кардинал прошествовал было дальше, отец Габриэль поддерживает под руку со всей почтительностью, на лице восторг, он близок к его высокопреосвященству, близок, смотрите все и завидуйте, мы – настоящая власть, хоть и не задираем носы, но кардинал повернул ко мне голову и сказал внятно:
– И побольше смирения, сэр Ричард! Я смотрю, вас гордыня обуяла.
– Меня? – удивился я. – Да я все время с народом!
– А зачем? – спросил он. – Не для того ли, чтобы подчеркнуть свою власть? Не для того ли, чтобы еще больше возвыситься над малыми и сирыми? В Евангелии, учении Христа, сказано: будьте кротки, как голуби…
Я ответил смиренно:
– Евангелие вообще-то не учение Христа, а учение о Христе.
Он спросил грозно:
– Что-о?
Я ощутил, что зря ляпнул, надо было молчать в тряпочку, Церковь умных не любит, кардинал вообще меня со свету сживет, промямлил торопливо:
– Говорю, что учения Христа, как ни странно, вообще-то и нет! Если не считать «…если тебя ударят по правой, подставь левую», все остальное либо было до него, либо придумано его учениками уже после его смерти. Единственная заповедь, данная Христом, настолько прекрасна и одухотворенна, что абсолютно не годится для реальной жизни.
Кардинал вперил в меня нещадный взор:
– Что-о? Заповедь Христа непригодна?
– В ее чистом виде, – пояснил я торопливо. – Для того и существует церковь, чтобы растолковать, как ее применять в нашей непростой жизни!
Он молча сверлил меня злым взглядом, еще не решив с ходу, как реагировать, потому что кощунство кощунством, но если предполагает большую власть Церкви, а в этом случае как бы уже и не кощунство, а расширенное толкование великих слов.
Я подумал, что кардинал не слишком умен, если не понимает, что истолковывать слова Христа принялись еще его ученики, как могли, конечно, эти простые и малограмотные люди, но развить в стройную систему сумели только такие безбожники, как Августин Блаженный, Тертуллиан и прочие Отцы Церкви. После их работ Церковь, получив руководство к действию, цепко взяла человека за шиворот и повела от рождения и до смерти по тернистой дороге к высокой горе со сверкающей вершиной, не давая сойти в сторону и полежать, как могут себе позволить даже козы.
– Мы еще вернемся к этому вопросу, – зловеще пообещал кардинал. – Пойдемте, отец Габриэль, нужно своими глазами посмотреть, чем на самом деле занят наш брат во Христе отец Дитрих…
Я вернулся во дворец злой и расстроенный, уже стемнело, везде горят свечи и слишком громко гремит музыка, эти трое из Ватикана наверняка скажут, что неуместно, я бы и рад согласиться, но я еще и майордом, должен быть демократом и потакать вкусам простых придворных и милых, но глуповатых дам.
На звуки музыки я пошел со странной смесью раздражения и удовольствия, играют неплохо, сразу поднялся на второй этаж, а там вышел на широкий балкон.
Внизу зал весь в огнях, ярко одетого народу полно, все танцуют. Мне они напоминают фигурки в сложных часах, которые обожали делать старинные мастера в угоду королям, когда с боем часов появляются из ниш эти раскрашенные и церемонно-неподвижные кавалеры, приближаются друг к другу и расходятся, не прикоснувшись. Время от времени проходят сквозь такой же церемонно застывший лицами строй женщин. В это время незамужние женщины, оставшись без присмотра бдительных нянек и старших братьев, и так чувствуют себя голыми, это смущение придает их лицам очаровательный румянец, глазки ликующе и чуточку блудливо блестят…
Века пройдут, пока появится отвратительно вульгарный танец, который при многих дворах поспешат запретить, в нем к даме не только можно прикасаться кончиками пальцев, но и обнимать ее – неслыханное дело! – за талию, а танцевать с партнершей разрешено, держа ее на расстоянии всего двух ладоней.
Но сейчас до вальса, как до луны, между этими вот церемонными, когда нельзя даже улыбаться, будет целая эпоха бальных, когда не ходишь вот так строем мужчин сквозь строй женщин, держа спину прямой, а морду каменной и значительной, а танцуешь с кем-то одной, эпоха, как говорится, индивидуальных танцев…
Когда смотришь вот так сверху, как я с балкона, бальные танцы всегда напоминают мне богатый украинский борщ, такой же густой и цветной, когда хохлушка старательно размешивает его поварешкой…
– О чем задумались, благородный сэр, – пропел кокетливый голос за спиной, – об устройстве государства или новых способах шнуровки женских корсетов?
Бабетта подошла вольной и кокетливой походкой, так это трактуется здесь, признак вольных нравов, а через сотни лет так будут ходить строгие чопорные дамы из высшего света. Та же ситуация, что и с вальсом, сперва распутный танец, фи, как не стыдно, потом – строгая классика.
– О, это вы, прекрасная миледи, – ответил я. – Какое задание выполняете на этот раз?
Она капризно наморщила губки:
– Ну вот, сразу задание… А просто повеселиться?
– Мне кажется, – сказал я откровенно, – вам, как и мне, не так интересно веселиться, как чем-то заниматься. Кого-то замышляете перевербовать?
Она засмеялась, шутливо ударила меня розовыми пальчиками по руке, я ощутил тонкий запах духов.
– Ах, оставьте такие мысли! Ваши люди настолько чисты и верны вам, что ни деньгами, ни землями, ни титулами не оторвать от вас. Все вам настолько преданы, просто завидно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
