Пи-Джи исчез.
Лампочка, упрятанная между двумя массивными балками, не могла осветить все помещение, но даже в самых дальних углах сумрак не был достаточно густым, чтобы скрыть человека. Джой видел, что стены ровные и гладкие, безо всяких ниш или других архитектурных изысков, за исключением арки при входе.
Температура воздуха так повысилась, что Джой уже боялся, а не воспламенится ли его одежда. От жары просто плавились мозги и могли начаться галлюцинации. Но ведь никто, даже продавший душу дьяволу не мог пройти сквозь эти стены.
Оставалось только гадать, а так ли они прочны, нет здесь некой тайной панели, при нажатии на которую часть стены отходила в сторону, открывая путь то ли еще в один склеп, то ли на лестницу, ведущую наружу. Но, даже сходя с ума от жары, даже теряя ориентировку, Джой не мог заставить себя поверить, что под церковью святого Фомы существовали потайные ходы. Кто мог их построить? Легионы свихнувшихся монахов какого-то черного ордена?
Ерунда.
Однако Пи-Джи исчез.
С гулко бьющимся сердцем, удары которого отдавались в ушах, Джой направился к Селесте. Она будто мирно спала.
Внезапно обернулся, присев, нацелив ружье, держа палец на спусковом крючке, в уверенности, что Пи-Джи, материализовавшись из воздуха, атакует его сзади.
За спиной никого.
Джой понимал, что главное сейчас – привести Селесту в чувство, а если не получится – поднять и вынести из подвала. Но ружьем в руках он нести ее не мог, а расставаться с ним ой как не хотелось.
Глядя на девушку, на тени, отбрасываемые паутиной, Джой вспомнил обезумевшего паука, бесцельно вертящегося на паутине в первой четвертинке подвала.
Голову пронзила ужасная мысль, и Джой шумно, со свистом втянул в себя горячий воздух.
Шагнул чуть в сторону от лампочки, прищурившись вгляделся в зазор в три фута шириной, в фут глубиной между двумя соседними балками. Зазор, где царила тьма.
Пи-Джи спрятался там, тень среди теней, уперевшись руками и ногами в балки, затаившись, как страшный паук, попирая закон всемирного тяготения, попирая здравый смысл. Его глаза блестели, как раскаленные уголья, губы разошлись в злобном оскале. Вот тут у Джоя пропали последние сомнения в том, что он имеет дело не с обычным человеком.
Джой начал поднимать ружье, которое теперь весило никак не меньше тонны. Слишком медленно, слишком поздно, он уже чувствовал свое поражение, знал, что и на этот раз проиграл.
Как летучая мышь, Пи-Джи спрыгнул из своего убежища между балками вниз и сшиб Джоя с ног. Ружье отлетело в сторону.
Мальчишками, они иногда начинали возиться, но на полном серьезе никогда не дрались. Но тут двадцать лет подавляемой ярости разом взорвались, лишив Джоя остатков любви и сострадания к Пи-Джи. Он более не желал становиться жертвой. Он хотел восстановить справедливость. Он бил кулаками, царапался, пинался, борясь за свою жизнь и жизнь Селесты, охваченный библейским праведным гневом, превратившим его в мстителя.
Но даже в ярости и отчаянии Джой не мог противостоять тому, кем был и стал его брат. Чугунные кулаки Пи-Джи обрушили на него лавину ударов, которые он не мог блокировать. Ярость Пи-Джи была нечеловеческой, сила – сверхчеловеческой. Сломив сопротивление Джоя, брат схватил его, приподнял и бросил на пол, приподнял и снова бросил, разбивая голову Джоя о каменный пол.
Встал над ним, навис, как скала, глядя сверху вниз с нескрываемым призрением.
– Гребаный алтарный служка! – И голос Пи-Джи изменился, стал более басистым, свирепым и раскатистым, яростный голос, вырывающийся из глубокой каменной пещеры, отражающийся от железных стен тюрем, из которых невозможно бежать, вибрирующий от ледяной ненависти, каждое слово отдавалось глухим эхом, словно от падения камня, долетевшего до дна пропасти вечности. – Гребаный алтарный служка! – повторение этих слов сопровождалось первым пинком, ударом невероятной силы по правому боку. Треснули ребра, словно Пи-Джи носил сапоги со стальными мысками. – Маленький, целующий четки говнюк! – новый пинок, еще один, Джой старался свернуться в комок, оберегая внутренние органы, но каждый удар находил уязвимую точку: ребра, почки, основание позвоночника, и наносился не человеком – бесчувственным роботом, адской машиной пыток.
Наконец, избиение прекратилось.
Пальцами одной руки стиснув Джою горло, второй ухватившись за ремень джинсов, Пи-Джи поднял его, как чемпион в тяжелом весе в рывке оторвал бы от пола штангу для легковесов. Вскинул над головой и отшвырнул от себя.
Джой ударился о стену рядом с аркой и кулем рухнул на пол. Рот заполняла кровь вперемешку с осколками зубов. Грудь сдавило. Легкие сжались, возможно, пробитые сломанными ребрами. Когда Джой попытался вдохнуть, внутри что-то хлюпало. Сердце то и дело сбивалось с ритма. С невероятным трудом Шеннону удавалось балансировать на струне сознания и не свалиться в пучину забытья. Сквозь жгучие слезы он видел, как Пи-Джи поворачивается к Селесте.
Он также видел и ружье. В пределах досягаемости.
Но он уже не мог контролировать свое тело. Пытался дотянуться до "ремингтона", но мышцы отказывались подчиниться. Плечо просто дергалось, кисть правой руки бессильно лежала на полу.
Снизу донесся угрожающий гул. Горячие камни затряслись.
Пи-Джи склонился над Селестой, повернувшись спиной к Джою, вычеркнув его из списков живых.
"Ремингтон".
Так близко. Так искушающе близко.
Джой сосредоточил все внимание на ружье, вложил все оставшиеся силы в попытку дотянуться до него, истово веря в мощь оружия, заставляя себя игнорировать боль, превратившую его в калеку, преодолеть шок, вызванный жестокими побоями. «Давай, давай, давай, гребаный алтарный служка, давай, сделай это, сделай, сделай хоть что-то в своей никчемной проклятой жизни».
Рука дала ответную реакцию. Пальцы сжались в кулак, разжались, потянулись вперед. Коснулись приклада "ремингтона".
Склонившись над Селестой, Пи-Джи сунул руку в карман куртки, достал нож. Нажал на кнопку, из рукоятки выскочило острое как бритва шестидюймовое лезвие, желтый свет любовно погладил его.
Гладкое дерево приклада. Горячая, гладкая сталь. Джой скрючил пальцы. Какие же они податливые, слабые. Так не годится. Он должен схватить ружье. Крепко. Еще крепче. Попытаться поднять. Осторожно, осторожно.
Пи-Джи говорил, не с ним, не с Селестой – с собой или с кем-то, кто, по его представлению, находился рядом. Голос стал низким, гнусавым, совершенно не похожим на голос Пи-Джи, и говорил он на незнакомом языке. Или просто что-то бормотал. В голосе то и дело проскакивало рычание зверя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
